— Расстроенной? — слабо говорю я. — Даже в ужасе? — В кои-то веки я смотрю на него, пока он не встречает мой взгляд. — Когда я увидела тебя мертвым, я, наверное, вдруг увидела, что весь потенциал, которым ты обладаешь, умер вместе с тобой. Весь потенциал, чтобы стать лучшим королем для Ильи, чтобы что-то изменить, чтобы править так, как надо, а не так, как тебе говорят.
Мы наконец-то добрались до центра сада, где остановились возле фонтана. Теперь, когда я наконец-то соизволила посмотреть на него, глаза Китта, кажется, не хотят покидать мои. — Спасибо, — говорит он с улыбкой. — Я знаю, что всегда могу рассчитывать на твою жестокую честность. Ты первый настоящий человек, которого я имею удовольствие знать за последнее время.
Я почти смеюсь над этим.
Если бы он только знал. Я — лгунья и обманщица, использовавшая его в качестве своего партнера, чтобы привлечь внимание людей. Я стою перед ним как Обыкновенная, которую он убил бы, если бы только знал правду, и я умру от руки его будущего Энфорсера, к которому я слишком упряма, чтобы признать свое влечение. И в конце концов не имело бы значения, насколько настоящей он меня считал.
Но я одариваю его, как надеюсь, милой улыбкой, а затем поворачиваюсь лицом к прекрасному фонтану, который настолько велик, что я теперь понимаю, почему принцы не могли побороть желание искупаться в нем. Я перегибаюсь через край, вглядываясь в хрустальную воду, отражающую мое лицо.
Шиллинги.
Их должны были быть сотни, просто случайно лежащие на дне бассейна. Я вспоминаю, как чувствовала себя в первый вечер здесь, увидев всю эту выброшенную впустую еду. Мне стало плохо. Столько денег лежит без дела. И для чего? Чтобы богачи могли исполнять свои мелкие желания?
Я проглатываю свое отвращение.
Играть роль.
— Ладно, что это? — спрашивает Китт с более чем намеком на юмор.
— Хм? Ничего. — Я делаю паузу и смотрю на него. — Что ты имеешь в виду?
Он глубокомысленно усмехается. — Ты борешься с желанием отчитать меня, не так ли?
Я моргаю, прежде чем пролепетать: — Как ты…?
— Ты делаешь эту штуку, когда морщишь нос, прежде чем начать спорить. Это выдает тебя с головой.
Я открываю рот, но в кои-то веки слова не хотят вырываться. Он улыбается, наблюдая за моими усилиями, прежде чем я, наконец, прочищаю горло и говорю: — Ладно. Причина, по которой я хлюпаю носом, — я бросаю на него раздраженный взгляд, которого, скорее всего, не следовало бы делать, — это все шиллинги.
Когда я больше ничего не говорю, Китт призывает: — Продолжай.
— Ну, такими деньгами можно было бы кормить десятки ильинцев в трущобах неделями, месяцами даже, — говорю я ровным голосом. — И все же они лежат здесь, растрачиваясь на желания людей.
Китт переводит взгляд на фонтан и хмурится. — Ты права. Я позабочусь о том, чтобы их убрали и раздали.
Мое сердце подпрыгивает в груди. — Правда?
Он хмурится и широко ухмыляется. — Мы заключили сделку, помнишь? Ты продолжаешь смотреть на меня, а я продолжаю слушать тебя.
Я чуть не фыркнула, прежде чем повернуться обратно к фонтану. Я напоминаю себе, что эта маленькая победа с шиллингами может ничего не значить. На самом деле, изъятие и распространение их в трущобах может никогда не произойти. Но он слушает, а это уже прогресс. Это потенциал.
Я приближаю свое лицо к поверхности, пытаясь сквозь рябь разглядеть лежащие под ней шиллинги.
— Как ты думаешь, сколько денег лежит…
Мои слова прерывает холодная вода, которая поднимается из бассейна и встречает мое лицо, слегка обдавая меня брызгами. Я выпрямляюсь и, повернувшись, вижу, что Китт смеется, его рука слегка приподнята на боку.
Эта его проклятая Двойственная способность.
— Ты был прав, — говорю я с обманчиво милой улыбкой. — Я зарежу кого-нибудь и за меньшее, чем простое подкрадывание ко мне. Возможно, даже за то, что он брызнет мне в лицо.
Он невинно поднимает руки и хихикает, широкая ухмылка озаряет его загорелое лицо. — Эй, это же ты назвала меня задницей раньше.
У меня открывается рот от осознания того, что я действительно сказала это будущему королю Ильи. Выражение моего лица заставляет его смеяться еще сильнее, и я не задумываясь опускаю руку в воду и тщательно обрызгиваю его.
Это была ошибка. Мне следовало бы знать лучше, чем затевать водный бой с Двойственным, который при желании может меня утопить. После того как Китт закончил тщательно обрызгивать меня, вода капает с моих волос и цепляется за ресницы. А потом я смеюсь, глядя на нас, мокрых, посреди замкового сада.
Я все еще вытираю с лица прилипшие пряди волос, когда говорю: — Это был не очень честный бой.
Глава 34
Пэйдин
В нос ударяет знакомая вонь Лута, и я подавляю позыв к рвоте.
Дом, милый дом.
Длинная широкая улица погружена в тень, очищенная на ночь от купеческих повозок и нищих. Я прохожу мимо кучек бездомных, сгрудившихся в соседних переулках, отходящих от Лута, играющих в азартные игры или использующих свои силы для развлечения.
Уже почти четверть второго ночи, и я, запыхавшись, ускоряю шаг. Потому что сегодня мне нужно куда-то идти, а также отвечать на вопросы.
Сегодня я найду Сопротивление.
Выскользнуть из дворца было несложно, тем более что Ленни не охраняет мою дверь по ночам. Имперцы, запрудившие дворец, тоже не представляли проблемы, поскольку я привыкла красться незаметно. Я прокралась через сад и пошла по дороге у Чаши до самого Лута, поскольку не имела ни малейшего представления о том, как ездить на лошади, и решила, что сегодня не лучшее время, чтобы это выяснить.
Я прохожу мимо переулка, где впервые встретила Кая, и улыбаюсь, вспоминая, как ограбила его вслепую.
Хорошие были времена.
Я отгоняю мысли о нем, не позволяя себе отвлекаться, когда сворачиваю на знакомую улицу. На мою улицу. Ту самую, где стоит маленькая белая хибара. Я сглатываю комок в горле при виде этого дома. Я не возвращалась сюда с тех пор, как сбежала отсюда пять лет назад. Когда он был залит кровью моего отца, а меня душило горе.
Но именно сюда привела меня записка того мальчика, который, как я теперь знаю, является участником Сопротивления. Я вдруг стою перед дверью, тяжело дыша и разглядывая знакомые трещины и вмятины на дереве.
Вот и все.
Я делаю глубокий вдох и дергаю дверь.
Заперто.
Но запертые двери — детская забава для вора. Я достаю отцовский кинжал и с легкостью вскрываю замок, понимая, что он научил меня этому умению именно с этой дверью и именно этим лезвием много лет назад.
Дверь распахивается, скрипит на ржавых петлях, когда я переступаю через нее. Я крепко сжимаю кинжал и с опаской оглядываю свой старый дом. Он выглядит совершенно обычным, совершенно тем же. Старая мебель стоит на том же месте, где я ее оставила, трещины в стенах все еще поднимаются к потолку. Паутина прилипла почти к каждой поверхности дома, и кажется, что здесь давно никого не было.
Возможно, я ошиблась.
— Так, так, так. Смотрите, кого Чума притащила.
Я поднимаю нож, прицеливаюсь и готовлюсь метнуть его в фигуру, стоящую в тени позади меня.
В темноте я вижу теневые очертания рук, поднятых в знак капитуляции. Глаза приспосабливаются к тусклому свету и улавливают вспышку рыжих волос, спадающих на веснушчатый лоб.
— Ленни? — шепчу я, приоткрыв рот. Он делает медленный шаг вперед, и в фокусе оказываются его знакомые карие глаза и ухмылка.
— Единственный и неповторимый. — Его голос звучит так же легко и доброжелательно, как и всегда во дворце. Но это не значит, что я опускаю клинок, все еще поднятый в моей руке. Я растеряна, дезориентирована и нуждаюсь в ответах.
— Что происходит? — спрашиваю я, недоверчиво глядя на него. — Почему ты здесь?
Он что, член Сопротивления? Должно быть, да, но…
— Да, — он смущенно потирает затылок, — мы должны тебе многое рассказать.
Я моргаю. — Мы?
— Да. — Он указывает пальцем на скрипучие половицы под нашими ногами. — Мы.
Я просто смотрю на него, ожидая объяснений, что, черт возьми, происходит, почему, черт возьми, он здесь и с кем, черт возьми, он здесь.
Его взгляд мечется между моим лицом и ножом, все еще готовым вонзиться в его сердце. — И как только ты опустишь нож, я покажу тебе, о чем я говорю. — Он произносит это медленно, словно пытаясь успокоить взбесившееся животное, и я уверена, что выгляжу именно так.
Я медленно опускаю нож и киваю, один раз. Он облегченно выдыхает, его плечи теряют часть напряжения. — Чума, ты действительно иногда пугаешь, ты знаешь об этом? То есть, конечно, я здесь Имперец, но, блин, ты, наверное, можешь надрать мне задницу…
— О, и я могу, если ты не скажешь мне, что происходит, — говорю я, стиснув зубы.
— Так требовательна, — вздыхает Ленни, жестом приглашая меня следовать за ним. — Если подумать, то тебе больше подходит роль королевской особы, чем Имперца, не так ли, принцесса?
Он улыбается через плечо, поворачивая к кабинету. Кабинету моего отца. Комната, где он был убит. Я чувствую, что мои легкие сдавливает, сердце сжимается, когда мы входим в комнату.
Обыкновенную. Совершенно обычную, как и я. Крови нет ни на полу, ни на стуле…
Стуле, на котором он был убит.
Его больше нет. Меня охватывает грусть, когда я обвожу глазами комнату, пытаясь найти кресло, в котором он так любил читать. Я сидела у него в ногах или на коленях, когда он рассказывал мне истории о лучших мирах, о волшебстве, героях и девушках, которым не нужно было скрывать, кто они на самом деле.
Ленни подходит к покосившемуся книжному шкафу в углу комнаты, заваленному книгами, покрытыми пылью и паутиной. Я уже собираюсь спросить, что именно он делает, как вдруг он берется за край книжного шкафа и тянет. Я потрясенно смотрю, как деревянная полка легко сдвигается влево по какому-то рельсу, проложенному под ней. А за ней — спускающиеся каменные ступени.