Она записала Виола Сёдерланд – Харриет Юханссон.
– Это же могло быть совпадением?
Шюман покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Она воспользовалась новым именем. Помимо прочего, купила для себя лично, как Харриет Юханссон, подержанный автомобиль у одного мужчины из Шерхольмена. Расплатилась наличными и обещала прислать по почте документы об изменении владельца, но так этого и не исполнила. А значит, ее покупку и не зарегистрировали, старый владелец по-прежнему остался таковым во всех регистрах…
Анника сделала пометку для себя.
– Этого я не помню. Сей господин участвовал в фильме?
Андерс Шюман почесал подбородок:
– Я встречался с ним трижды, и он раз за разом подтверждал свой рассказ. Однако не пожелал сниматься. Актер зачитал его рассказ.
У нее все похолодело внутри.
– Актер? Вы использовали актеров в документальном фильме?
Боже праведный, только бы «Свет истины» не узнал об этом!
– Мы снимали его исключительно сзади, и он читал у нас текст за кадром, так что мы никого не обманывали.
Неужели?
– У тебя есть имя продавца?
Он вздохнул:
– Да, где-то записано. Я могу отыскать его. И прислать тебе по имейлу.
Она посмотрела на него. Его глаза покраснели.
– А еще что? – спросила она.
– Она написала заявление об утере паспорта тогда же, когда поменяла имя. Поэтому его так и не уничтожили, а когда она получила новый, в ее распоряжении оказались два документа. Старый выглядел действующим, если не проверять его через шведский полицейский регистр…
Анника сделала очередную пометку на бумаге и посмотрела на Шюмана. Он опять почесал бороду.
– Она прокатилась на Каймановы острова за три недели до своего исчезновения. Целью было привести домой большую сумму в американских долларах наличными.
– И откуда нам это известно?
– В ее паспорте остались штампы.
– В действующем?
– Да.
– И откуда ты знаешь, чем она занималась там?
– Что можно делать четыре часа в Джорджтауне?
Анника закончила писать, сидела молча и смотрела на исписанный лист бумаги. Что-то не сходилось.
– Она заказала портному поменять подкладку пальто, – продолжил Шюман. – Он вшил в нее несколько карманов, которые застегивались на молнии. Они имели как раз подходящие габариты, четыре были шестнадцать на семь сантиметров, один четырнадцать на десять сантиметров и еще один семь на три сантиметра.
Анника записала размеры и вопреки собственному желанию с неприязнью вспомнила, как сама упаковывала пачки с купюрами в спортивные сумки на парковке в Найроби, царившую там жару, тяжелый запах выхлопных газов, как ее потные руки дрожали от зашкалившего в крови адреналина.
– Американские доллары, – заметила она. – Они не больше шестнадцати на семь сантиметров.
Шюман кивнул, явно немного воспрянув духом.
– Плюс паспорт и ключи от автомобиля, – добавил он. – Еще одну сумку с остатком банкнот она спрятала в багажнике машины.
– Какова была глубина карманов? – спросила Анника.
Шюман одарил ее недоуменным взглядом.
– Этого я не знаю, – сказал он.
Анника быстро посчитала на бумаге. Одна долларовая купюра имела толщину 0,1 миллиметра, самый крупный ходовой номинал был сто долларов. Один миллиметр таких бумажек равнялся, следовательно, тысяче долларов, а четыре кармана вмещали десятисантиметровую пачку.
Она отложила в сторону ручку и посмотрела на свои записи.
– Таким образом, в распоряжении Виолы находился автомобиль, о котором никто не знал. Она имела не известное никому новое имя. И два паспорта, а также специально сшитое пальто с почти сотней тысяч долларов в нем.
– Правильно.
Она снова взяла ручку и постучала кончиком по передним зубам.
– Именно эта машина оказалась на фотографии, – сказала она.
Снимок с камеры наружного наблюдения на автозаправочной станции около Питео был единственным доказательством бегства Виолы Сёдерланд и того, что она пребывала в полном здравии на тот момент. Анника хорошо его помнила, он ведь попал во все средства массовой информации после документального фильма.
– Да, это был именно тот автомобиль, – подтвердил Шюман.
Анника как наяву увидела перед собой черно-белую фотографию, на удивление четко сохранившуюся в ее памяти, несмотря на прошедшие годы: светлый автомобиль, попавший в кадр со стороны ветрового стекла, женщина в темном пальто на пассажирском сиденье и нечеткий силуэт справа на картинке. Кассовый аппарат справа, снежное месиво на земле, нечеткая корзина для бумаг на переднем плане. Хорошо освещенный фотовспышкой номер машины.
– Критики утверждали, что на снимке вовсе не Виола Сёдерланд, – сказала она.
Шюман кивнул:
– Это была она.
Анника внимательно посмотрела на него. Определенно что-то не сходилось, о чем-то он умолчал.
– Что позволяет тебе утверждать это?
– Я абсолютно уверен.
– Откуда ты получил фотографию?
Шюман наклонился вперед и скрестил руки на груди.
– Она находилась в общем доступе. Ее сделали на бензозаправке, стоявшей на автостраде Е4 в Норботтене. Владелец устал от того, что у него воруют бензин, и установил камеру наружного наблюдения перед кассовым аппаратом без каких-либо предупреждающих табличек, лицензий и разрешений… Его обвинили в этом и осудили в соответствии с законом, а данная фотография стала частью доказательств против него.
Анника кивнула:
– Ну, я помню относительно заправки, но как ты нашел снимок?
– Я же уже сказал: он находился в свободном доступе.
Анника впилась в него взглядом:
– Откуда ты знал, где искать?
Шюман потянулся за стоявшей на столе бутылкой с водой, наполнил стакан и сделал глоток.
– О чем ты?
– Эта фотография лежала похороненной среди улик по дюжине дел, но где именно, в суде Лулео? И ты просто случайно наткнулся на нее?
Он отставил стакан в сторону.
– В Питео в то время имелся собственный суд, заправка находилась на Е4 в Хокансё на пути к Лулео.
Анника несколько секунд жевала щеку.
– Ты наверняка был тогда очень ловким репортером, – сказала она, – но уж точно не смог бы найти все собственноручно. У тебя имелся источник информации. Кто-то, показавший тебе направление, давший путеводную нить…
Шюман не ответил.
Анника заглянула в свою бумагу. У нее почти не осталось вопросов.
– Имена, – сказала она, – парня, продавшего автомобиль Харриет Юханссон, и портного, и владельца автозаправки…
– Ты получишь их, – уверил ее Шюман.
– А ты не хочешь отдать мне источник?
Она ждала его ответа.
– Если все так и было, – сказал он наконец, – если я имел источник, который так никогда и не раскрыл, то у меня есть причина молчать.
Анника кивнула:
– Подельники Виолы, Петтерссон и Виттерфельд… почему они так злы на тебя?
Шюман долго и медленно выдыхал воздух.
– Их наказали вместо Виолы. Вероятно, они вынашивали планы мести все эти годы, а Виола же не здесь…
– И нет никаких доказательств того, что она стала жертвой преступления?
– Полиция нашла разбитую цветочную вазу у входной двери, и, по-моему, имелся какой-то след обуви, или отпечаток пальца, или волос, или нечто похожее, которое так никуда и не привело. Сосед видел мужчину перед домом Виолы, они даже допросили кого-то, но тем все и закончилось.
– Как мне быть с Лербергом?
Шюман выглядел так, словно не понял, о чем она говорит. Потом поднялся торопливо.
– Подытожь все, имеющееся у тебя. Берит придется вернуться из Норвегии на день раньше и взять его на себя. Я предупрежу Патрика, что ты занимаешься специальным проектом.
– А практикант Вальтер?
– Я могу поговорить с ним о секретности, – предложил Шюман.
– Не стоит, – сказала Анника. – Я сама это сделаю.
Она поднялась с листком в руке, пошла к письменному столу Шюмана и вернула ручку на место.
А у стеклянной двери остановилась.
– Послушай, Шюман, – сказала она и повернулась к нему. – Ты ужинал с Ингемаром Лербергом в кабаке «Элдсбака Крог» за пару недель до его отставки?
Шюман уставился на нее широко открытыми глазами.
– Что ты имеешь в виду?
Она не спускала с него взгляда.
– К разговору об общедоступных документах… если я нашла счет, другие тоже могут сделать это.
Сейчас, судя по его виду, он внезапно рассердился.
– И что такого? Мы ужинали, он пригласил меня, мы были братьями-ротарианцами.
Он сел на свой письменный стол, упер руки в бока, словно приготовился к бою.
– Именно поэтому мы оказались худшими? Лишь бы доказать, что у нас нет никакого особого интереса?
– Мы были худшими во всем в эти годы.
Анника повернулась, собираясь уйти.
– Как все закончилось для него? – услышала она вопрос Шюмана за своей спиной. – Как все закончилось для Даниэла Ли?
Она остановилась в дверном проеме.
– Он выпустил сольник, который стал вторым в чартах Billboard и первым на iTunes в Канаде и США. Согласно MTV, пластинку признали одним из пяти лучших мировых дебютных альбомов того года. А его преследователи по-прежнему утверждают, что он лжет.
Все дети хорошо рисовали?
Лункдвист еще не был убежден полностью. Он хотел проверить, являлся ли найденный рисунок творением кого-то из отпрысков Лерберга, прежде чем объединять расследования с Силвервеген и Кроктрескен. Нина не помнила, видела ли она какие-то детские рисунки в доме, но они могли не лежать на виду, быть куда-то убраны.
Она расположилась за своим письменным столом. Появись у нее желание получить информацию о Каггене от испанской полиции, сама процедура была кристально ясной: ей требовалось связаться с Интерполом и через них направить вопрос, на который она хотела иметь ответ. Нина щелкнула шариковой ручкой. Прошло много лет с тех пор, как она жила в Испании, но с того времени тамошние бюрократы не стали работать лучше, это она знала наверняка. Если пойти формальным путем, ей, возможно, пришлось бы ждать весточки оттуда до следующего месяца или до следующего года. И как ей сформулировать вопрос, что ее, собственно, интересовало? У нее зачесались ладони, насколько проще было забирать пьяных и драить полицейский автомобиль.