дома на Тенерифе?) всегда было тепло и красиво, дождь иногда, но теплые ветры. Она жила под фиговыми деревьями и среди зарослей мяты, в царстве апельсиновых цветов. Шершавый песок между пальцами, запах моря.
Она огляделась в тесной гостиной. Круглый старый придиванный столик из тика, вероятно, 50-х годов. Полученный по наследству или купленный на блошином рынке. Никаких комнатных растений. Сравнительно небольшой плазменный телевизор на низкой полке у стены, двадцать восемь дюймов, пожалуй, DVD с маленькими колонками рядом. Несколько детских фильмов, какие-то мультики и Астрид Линдгрен. Картины на стенах с традиционными мотивами, довольно бездарно написанные маслом и акварелью, корабли и пейзажи.
Почему исчезла Нора?
Она создавала этот дом и вдруг оставила его. Где-то наверняка лежала отгадка, фрагмент объяснения.
Камин с березовыми поленьями, ни крупинки пепла. Книжная полка с бестселлерами и несколькими безделушками, синяя птица, выполнявшая функцию термометра косуля золотистого цвета. У окна стояло старое кресло-качалка, а рядом в корзинке лежало вязанье. Пианино у другой стены.
Нина подошла к нему, осторожно села на стоявший перед ним табурет.
Впервые она попробовала побренчать на настоящем пианино у своей подруги из Сермланда. Виктор, один из парней ее матери, обычно играл на гитаре, но никакого другого инструмента она никогда раньше не видела, пока не шагнула в гостиную Юлии. Она помнила, как благоговейно нажимала на клавиши, какие нежные и красивые звуки при этом получались. Юлия знала много музыкальных пьес, насколько она помнила, «Артиста эстрады» Скотта Джоплина из фильма «Афера» и «Лунную сонату» Бетховена, но сама Нина так никогда и не выучила никаких мелодий, кроме одной детской песенки. Она вдавила несколько клавиш в самом конце справа на клавиатуре, и тишину прорезали светлые тона, потом другие ниже слева, где располагались более мрачные, но сейчас не услышала ничего. Она немного сильнее нажала на басовые клавиши, но снова никаких звуков, только чисто механические, связанные с их движением вниз.
Нина оставила инструмент в покое, выпрямила спину. Прислушалась в попытке обнаружить хоть какой-то шорох в сейчас снова воцарившей тишине. Ничего. Она закрыла глаза. Где-то ведь могли существовать признаки пусть даже очень слабого, но движения, сквозняк от неплотно заделанного окна, вызванный им шелест занавесок, но комната, казалось, прекратила дышать.
Была ли жизнь в этом доме?
Она не знала, насколько нормально подобное, но что-то беспокоило ее. Она открыла глаза, сделала глубокий вдох. Воздух был чуть сырой и немного прохладный. Трупный запах от собаки еще не выветрился полностью.
Нина подошла к окну.
Светлые занавески с абстрактным цветочным узором, что, пожалуй, могло навести на мысль о продукции фирмы «Свенскт Тенн», хотя и в данном случае речь шла об IKEA, ярлычок сохранился. Она потянула их в сторону плавным движением. Они двигались легко, нигде не застревали. А значит, выполняли свою функцию помимо эстетической ценности, их можно было задернуть, при необходимости защититься от внешнего мира.
Серый дневной свет проникал внутрь сквозь чистые стекла, их, скорее всего, мыли менее недели назад. Она видела, как электричка проехала мимо, покачиваясь на рельсах, по другую сторону Силвервеген. Пусть дождь прекратился, влага поблескивала на ее стоявшей ниже по улице машине.
Нина повернулась спиной к окну, вышла в прихожую. Она была тесной и достаточно темной. Здесь лежал ковер с персидским узором, когда она посетила это место в первый раз, его сейчас забрали на экспертизу, светлый прямоугольник на деревянном полу показывал, где он когда-то находился.
Полку, на которой раньше висела верхняя одежда, тоже увезли.
Она посмотрела в направлении лестницы, попыталась представить себе, как Ингемар Лерберг висел там, привязанный к точеным перилам. Он наверняка кричал. И даже если ему заклеили скотчем рот, скорее всего, создавал сильный шум. Она подошла к маленькому окну в прихожей, квад ратному и высоко расположенному, окинула взглядом крыльцо и кусок земельного участка перед ним. Дом стоял без света и погруженный в тишину ночью с четверга на пятницу. Никто не видел, чтобы кто-то посетил виллу или покинул ее вечером, ночью или утром. Никакой неизвестный автомобиль не стоял припаркованный по соседству.
Кухня, светлая и чистая. Идеально намытые сосновые полы, тряпичные половики машинной выработки, столешница из лакированного бука. Нина провела рукой по ее гладкой поверхности. Тостер. Холодильник и морозильная камера из нержавеющей стали, и то и другое от IKEA. Она наклонилась к мойке и закрыла глаза. Ощущение тишины и пустоты усилилось.
Нина огляделась. Открыла шкафчик под мойкой. Емкость для мусора. Средство для мытья посуды в посудомоечной машине, экологичный очиститель водопроводных труб, стальная вата, помещенные вплотную друг в друга. Ее заинтересовало, не эксперты ли поставили их так. Она закрыла дверцы и открыла один из верхних шкафчиков. Бокалы для вина фирмы «Оррефорс», целая дюжина. Свадебный подарок, пожалуй. Она взяла один из них и посмотрела на свет: ни пятнышка. Вернула назад, закрыла дверцы.
Она не знала, как все должно выглядеть в доме, но что-то, по ее мнению, было не так. Какое-то напряжение как бы висело надо всем вместе, над занавесками, и мебелью, и окнами. Неорганического свойства, не имевшее ничего общего с электричеством.
Ей стало любопытно, имело ли это какое-то значение.
Она вышла в чулан-прачечную. Здесь все шкафчики были довольно потертые. Стиральная машина, сушильная машина и сушильный шкаф, крюк у двери, выходившей наружу с тыльной стороны дома.
Ее взгляд остановился вроде бы на самых заурядных предметах. Нина наклонилась, уставилась на них.
Пара тапочек, светло-коричневых и очень заношенных, из ткани, напоминавшей фетр. Они находились у самой задней двери, аккуратно поставленные к ведру, из которого торчала швабра.
Она пошла обратно на кухню, оторвала себе бумажное полотенце и вернулась в чулан-прачечную.
Взяла правую тапку через бумагу и перевернула ее.
Размер 34.
У Норы был 38-й или 39-й. По крайней мере, вся ее обувь в гардеробе имела такой размер.
Нина какое-то время сидела на корточках. Потом поставила тапку на место и позвонила Ламии, попросила ее прислать эксперта на Силвервеген с пакетом для улик, куда поместилась бы пара тапок, а потом изъять записи наружного наблюдения со всех станций вдоль ветки на Сальтшёбаден за понедельник 13 мая.
Анника повернула к крытой автостоянке, расположенной рядом с Шерхольмским торговым центром, гигантскому бетонному гаражу, который раскинулся, насколько хватало глаз, и имел целых четыре этажа. Она проехала по второму из них, нашла место недалеко от входа – пять часов бесплатной парковки с парковочным диском.
– Этот «Свет истины»… – спросил Вальтер, – ты читала блог?
– Немного, – ответила Анника и выключила зажигание. – А что?
Вальтер, судя по его виду, размышлял над чем-то.
– Я, конечно, читал все, – сообщил он. – За исключением комментариев и тому подобного, их же несколько тысяч. Но он ведь не написал ничего о том, что брал интервью у Бьёрна Вестгорда.
Анника вытащила ключ из замка зажигания, взяла свою сумку с заднего сиденья и скосилась на практиканта.
– Тезисы Бьёрна Вестгорда не устраивают блогера, поэтому он делает вид, что их не существует.
Они вышли из машины.
– Запомни, где мы стоим, иначе нам не найти пути назад, – сказала Анника.
Она очень плохо ориентировалась в пространстве.
По эскалатору они поднялись в торговый центр классического пригородного типа со стеклянной крышей и обязательным набором из дюжины магазинов. Снаружи раскинулась большая площадь. Анника встала напротив вращающейся двери и прищурилась в ее сторону.
– Он должен торговать овощами здесь, – сказала она и кивком указала на несколько прилавков, выстроившихся в ряд перед стеной из коричневого кирпича, которая, если верить табличке у деревянных дверей, принадлежала Шерхольмской церкви.
Десяток мужчин, все явно родом из-за пределов Скандинавии, перемещались среди торговых палаток. Несколько клиенток в шалях и юбках до пят выбирали пучки салата и брюкву.
Анника подошла к первому прилавку.
– Извини, – сказала она. – Я ищу Абдуллу Мустафу, он сейчас здесь?
Мужчина смотрел на нее уголком глаза несколько секунд, раскладывая желтый сладкий перец.
– У нас сегодня прекрасная клубника, – сказал он наконец, – такая красивая и очень сладкая.
– Абдулла Мустафа, – повторила Анника. – Он должен работать за каким-то из этих прилавков…
Мужчина покачал головой.
– Может, огурцы? – спросил он. – У нас сегодня прекрасные огурцы.
Вероятно, он не знал, кто из них Абдулла Мустафа, или не хотел ей рассказывать. Анника пошла дальше к следующему прилавку.
– Привет, извини, я ищу одного человека, – сказала она, – Абдуллу Мустафу…
– Не знаю, – ответил торговец прилавка номер два и повернулся к ней спиной.
Вальтер взял Аннику за руку и оттащил назад.
– Как думаешь, может, мне попробовать? Они, пожалуй, легче пойдут на разговор с кем-то похожим на них.
Он поднял воротник, защищаясь от ветра. Анника удивленно заморгала:
– О чем ты?
Практикант пожал плечами:
– Ну, я вроде тоже черный.
– Эти парни, по-моему, курды, – сказала она. – Ты же не курд?
– Нет, перс, хотя могу сойти за кого угодно… курда, или араба, или южноамериканца…
– Но диалект? Он выдает в тебе представителя лучших людей Эстермальма.
Он сжал зубы, опустил взгляд. Анника явно задела его за живое.
– Извини, – сказала она, – я не имела в виду…
И сделала шаг назад.
– Давай и вправду ты спросишь, посмотрим, как пойдет.
Они направились назад к прилавкам, миновали обоих мужчин, с которыми Анника уже разговаривала, стараясь держаться подальше. Вальтер остановился перед торговцем, продававшим детскую вязаную одежду с красивыми узорами, и спросил об Абдулле Мустафе. Тот показал в самый конец ряда прилавков на мужчину в кепке, выгружавшего ящики с фасолью из кузова грузовика «вольво». Вальтер направился прямо к нему.