Шюман высморкался.
– Улоф Сёдерланд, – произнес он хрипло. – Они поженились молодыми, как только вышли из подросткового возраста. – Он перебирал бумаги медленно, чуть ли не затаив дыхание.
На следующем развороте – двое детей смеялись, смотря в камеру: мальчик-блондин в вязаных брючках на подтяжках и рыжеволосая девочка с бантом в волосах и в платье с вышивкой.
Шюман глубоко вздохнул и даже закашлялся.
– Хенрик и Линда, – сказал он.
Дети Виолы Сёдерланд родились с интервалом в год, им, вероятно, было сейчас около сорока пяти.
Он перевернул лист снова. Там находились другие фотографии обоих детей, на берегу и у рождественской елки, школьные проездные билеты, девочка верхом на лошади, мальчик в очках для плавания на пьедестале, студенческие снимки. Всего в альбоме оказалось около двадцати карточек. Ему понадобилось протереть глаза, когда он закончил с ними.
– Фотографии отобраны очень тщательно, – заметила Анника.
Он кивнул:
– Она всегда брала детей с собой, когда куда-то уезжала.
Он достал следующий предмет из сумки. Сейчас рука уже почти не дрожала.
Пара детских башмачков, белых, с розовыми шнурками.
Девочки наверняка. Она ведь была старшей, первая обувь первого ребенка.
Следующий предмет: пачка писем, обвязанных красной лентой.
– Я прочитала несколько из них, – сказала Анника. – Любовная переписка Улофа и Виолы, когда они еще учились.
Он прикоснулся к письмам, отложил их в сторону.
Полиэтиленовый пакет с двумя прядями волос, белой и рыжей. Шюман потрогал их через пластик, они заскользили под его пальцами. Он обвел взглядом предметы, лежавшие на его письменном столе. Что бы ты взял с собой из горящего дома?
– Здесь есть еще одна вещица, – сказала Анника.
Шюман перевернул сумку вверх дном. На поверхность стола упал кожаный бумажник непонятного цвета. Он потряс портфель, заглянул в него, пощупал подкладку: там имелся внутренний карман, но он оказался пустым.
Шюман почувствовал, как у него в животе закололо от любопытства. Неужели это все?
Он взял кошелек и понюхал его, а чего он, собственно, ожидал? Только что сделанную фотографию и листок с ее нынешним адресом?
– Он, вероятно, пролежал какое-то время в воде или оказался где-то во время пожара, – сказала Анника.
Шюман внимательно изучил бумажник, судя по модели, принадлежавший мужчине. Кожа была в каких-то коричневых пятнах, и ее явно сушили. Он открыл его. Там лежали деньги, несколько пятикроновых купюр с Густавом Вазой на одной стороне и глухарем на другой, десятикроновые с Густавом IV Адольфом, одна сотенная с Густавом II Адольфом, все выпущенные несколько десятилетий назад и полинявшие с одного конца. В одном отделении лежало водительское удостоверение из 70-х годов, с красной гербовой маркой с номиналом тридцать пять крон и фотографией красивого мужчины с закрывавшими уши волосами. В нем стояло имя Улофа Оке Сёдерланда.
– Виола была вдовой, – сказал Шюман. – Ты знала это?
Анника Бенгтзон покачала головой. Он посмотрел на снимок молодого мужчины, в его нижнем левом углу красовалась печать, закрывавшая часть подбородка.
– Ее муж погиб в автомобильной аварии, когда дети были маленькими. Перед нами, скорее всего, его бумажник.
– Она так и не вышла замуж во второй раз?
У Улофа Сёдерланда были челка и пухлые губы, его глаза смотрели не в камеру, а на что-то находившееся сбоку от него. Пожалуй, бумажник лежал в его внутреннем кармане, когда он погиб.
– Нет.
– Ты понимаешь, на что это указывает? – спросила Анника. – Все вещи, оставшиеся в машине?
Он сложил вместе водительское удостоверение, засунул его назад в бумажник, собрал вместе все предметы и убрал их в портфель.
– По-моему, сумка говорит о многом, – сказал Шюман и закрыл латунный замок. – Виола спланировала свое бегство, и она не собиралась возвращаться. И прихватила с собой свои самые любимые реликвии и спрятала в таком месте, где никто не смог бы их найти.
Анника кивнула:
– Правильно. Но она не забрала их, оставив машину.
Он положил портфель в центре стола, ничего не ответил.
– Она планировала жить, – сказала репортерша, – но, по-моему, потерпела неудачу.
Мысли хороводом закружились в голове Шюмана: а вдруг он действительно ошибся? И она лежала где-то мертвой все это время?
Анника Бенгтзон заерзала на стуле:
– Трудно пытаться работать с подобным, не получив всех предпосылок.
У Шюмана пересохло во рту.
– О чем ты?
Ее глаза сузились.
– Тебе не обязательно рассказывать, кто был твоим источником информации. Только как все произошло, когда ты получил исходные данные.
Он закрыл глаза, увидел перед собой мужчину, с которого все началось: жидкие волосы пепельного цвета, немного неровные зубы, круглый живот.
– Я действительно не знаю, как его звали, – сказал Шюман. – Он так и не представился. Сообщил мне сведения с условием, что я никогда не расскажу, каким образом получил их.
– И ты пообещал.
Он глубоко вздохнул:
– Да, пообещал. Но сейчас я нарушаю обещание.
– И что он сказал?
– Все. Машина, подкладка, Каймановы острова, все без исключения.
– И фотография с автозаправки?
Шюман опустил глаза в пол. Ощущение полной капитуляции тяжелой ношей навалилось на него.
– И фотография с автозаправки, – подтвердил он.
– Там стоит человек справа от нее, в светлой куртке, это был он?
– Я не знаю. Возможно.
– Ты знал, что автомобиль нашли у русской границы? – спросила она.
– Ну да, – кивнул Шюман, – но я не мог подтвердить эти данные. Машину уже сдали в металлолом, когда я делал программу. По утверждению Абдуллы Мустафы, он не ведал, что случилось с ней, поэтому и не стал обнародовать данную информацию.
– Он продал автомобиль дважды, – сказала Анника. – И ужасно боялся, что совершил таким образом какое-то нарушение, и его могут выслать из Швеции.
Шюман почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
– Ты понимаешь, что тебя, возможно, втянули в некую игру, – сказала она.
Это был не вопрос, а констатация факта.
Он поднял на нее глаза.
– В те годы Виолу Сёдерланд искали очень активно, не так ли? – продолжила Анника. – Дамочка ведь задолжала государству кучу налогов. А может, полиция вышла на настоящий след? И кому-то это не понравилось? Могла ли твоя программа стать способом, заставившим власти искать не в том месте?
Такая мысль, естественно, когда-то приходила ему в голову. Он ведь не вчера родился. Но своими логическими выводами успокоил себя: если бы кто-то захотел заставить власти прекратить охоту за Виолой Сёдерланд, то они убедили бы его, что она мертва, а не жива.
Анника Бенгтзон поднялась и положила руку на портфель.
– И что нам делать с этим?
Он остался сидеть в кресле, вцепился в подлокотники пальцами.
– А ты как считаешь?
– По-моему, нам надо связаться с детьми Виолы и спросить, не хотят ли они получить его. Или отдадим портфель полиции?
От обоих вариантов его как током ударило. Он резко вскочил с кресла.
– Только не полиции и не детям Виолы! – крикнул он. – Это же все из-за них, они говорят, что я сделал программу с целью лишить их мамочкиного наследства! Ты знаешь, что они утверждают сегодня? Я якобы спровоцировал выкидыш у Линды, убил ее ребенка!
Анника посмотрела на него сузившимися глазами.
– Я не видела, чтобы они где-то высказывались, – сказала она. – Пожалуй, не они стоят за всем этим. Это дело рук некоего безумца. Кстати, его зовут Ларс.
Шюман тяжело задышал.
– Ларс? Его зовут Ларс? Откуда, черт побери, ты это знаешь?
Анника перегнулась через его письменный стол:
– Он звонит всем твоим источникам информации и представляется. И как подобное соответствует твоему заявлению Агентству новостей, что вся эта история – чушь?
Томас закрыл глаза на секунду, потом снова посмотрел на нее.
– Я знаю, что мне следовало сделать это более профессионально.
Анника подтолкнула портфель Виолы к нему по поверхности стола.
– Тебе решать, что с ним делать.
Она вышла через стеклянную дверь и тщательно закрыла ее за собой.
Анника села за письменный стол, достала ручку и блокнот и позвонила на прямой номер комиссара К.
– Бенгтзон, – проворчал он, ответив, – ты не доставала меня целую вечность, я уж подумал, что ты ушла на покой.
– Я уже большая девочка и справляюсь сама, – сказала она. – Ты очень занят?
– Я не собираюсь ни черта говорить о Норе, – буркнул он.
– Мне наплевать на Нору. Меня интересует другая исчезнувшая женщина. Ты помнишь Виолу Сёдерланд?
– «Шпиль Золотой башни»? И что там с ней?
– Ты, случайно, никаким боком не отметился в ее поисках?
Комиссар расхохотался:
– Я не так вездесущ, как, возможно, ты вообразила. Нет, Бенгтзон, двадцать лет назад я был старшим дежурной смены в Сёдерорте и никогда не имел никакого отношения к Виоле Сёдерланд.
Анника постаралась говорить как можно мягче и жизнерадостнее:
– Но я думаю, ты, пожалуй, смог бы проверить, что произошло в том случае? Если не слишком загружен делами, конечно…
Комиссар посмеялся еще немного. Она ясно представила, как трясется его голова и он чешет себе живот.
– А разве не твой шеф рассказал народу, куда она подалась? – сказал он. – Разве она не перебралась в Россию?
– Все так и выглядело, – сказала Анника. – Сёдерланд тщательно спланировала свое бегство, купила автомобиль так, что этого никто не знал, поменяла имя за год до того, как отправилась в путь, позаботилась о втором паспорте, привезла наличку с Каймановых островов, зашила деньги в одежду, упаковала сумку с самыми дорогими ее сердцу реликвиями, и куда-то, вероятно, она все-таки отправилась, что-то вы ведь, наверное, слышали за все эти годы. Не так ли?
Комиссар молчал на другом конце линии. Анника могла слышать его дыхание.
– Она поменяла имя? – спросил он наконец тихим голосом.