Б. ИСАЕВ,майор внутренней службыНА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ
Давно проснулся старый Кошкарбай, а вставать и выходить из дому, на ветер, не хочется. Ноги ломит, и в степи еще совсем темно, ноябрь уже. Лежит старый на кошме под теплым одеялом, пригрелся и думает свою одинокую стариковскую думу.
Кто сейчас живет в ауле? Джигиты, здоровые, крепкие мужчины ушли на фронт, воюют с фашистами. Землю нашу защищают. Остались такие же, как он, старики да женщины, детишки малые.
У него, у Кошкарбая, внук есть Тилек, сын его сына Ахметжана. Лежит сейчас Тилек в бесике, проснется, заговорит, залопочет. А мать его Айша сегодня на ферме на ночь осталась. Там сейчас одни женщины: и доят, и пасут, и стерегут. Сегодня она сторожит колхозных коров.
Старуха уже два года как умерла, и теперь только ему за внуком присматривать остается, некому больше. Хорошо хоть корова Пестрая пока доится, да четыре барашка есть, одного можно будет к холодам зарезать, нелегко ведь жить на одной кукурузе… Думает Кошкарбай, думает, а вставать все равно надо. Надо скотину покормить, камыш принести, печку истопить. Когда еще келин придет — промерзшая и голодная.
Заползает холод в землянку, скоро зима. Холодная нынче осень стоит даже здесь, в теплых, краях.
Вышел аксакал на улицу, в лицо ударил холодный ветер, скрипит на проволочных петлях калитка в камышовый загон для скота. Почему она открыта? Да и тихо: не слышно, как корова жует, не перхают овцы. Нехорошее подумалось старику, пошел быстрее, побежал, припадая на больную ногу. Заглянул в загон — сердце зашлось: пусто — нет коровы, кормилицы, нет барашков.
— Ой-бай, ой-бояй, — запричитал старик, — горе какое на мою голову…
Вспомнил, как сын Ахметжан говорил, когда уходил в военкомат, чтобы берег скотину.
— Ни ружья у тебя, ни собаки нет, — говорил он тогда, — на отшибе живешь, а недобрые люди не перевелись. Ташкент недалеко, там, в городе, вон народу сколько, мяса много надо…
Кошкарбай отвечал ему, что нечего бояться, кто, мол, позарится на его коровенку и овечек, кто посмеет обидеть старика, у которого жена умерла, сын на фронт ушел с фашистами сражаться, сноха своими слабыми руками мужскую работу выполняет, а в бесике внук малый пузыри пускает и молочка ждет. Кто старика такого обидит — все равно, что фашист, враг.
Посмотрел на сырую глину возле загона и увидел следы. Хорошо кованная лошадь стояла здесь, топталась сытая, спрыгнул с нее человек грузный — глубоко вдавил каблуком в землю камышинку. Добрые у злодея сапоги, тоже с подковками, новые. А рядом широкий след Пестрой…
Пришел, услышав хозяина, Серый — ишак, стал неподалеку, опустил низко, к самой земле голову, будто соображал, что приключилось здесь.
Надо отнести Тилека к соседям, доставать с крыши седло и ехать в район, в милицию. Слышал он, что пропадал скот и у других людей, в соседнем ауле двух коров уже дней десять найти не могут, у одинокой старухи, что за большим арыком живет, корову увели. Плачет старая, а разве слезами поможешь? В милицию ехать надо, пусть ищут.
— Ох, беда пришла, — бормочет старик, — горе какое… Женщины и ребятишки от зари до зари работают, кто что может, то и делает, стараются. В районе, куда он сейчас поедет, а особенно в Ташкенте, людей прибавилось. Тоже в основном женщины, ребятишки, называют их длинным и непонятным словом — «эвакуированные»…
Впереди путь неблизкий, но и не далекий, километров сорок. До вечера доберется до района. Кряхтя, стащил старик с крыши старое ободранное седло, положил его на ослиную спину.
Начальник районного отдела милиции вызвал к себе участкового уполномоченного старшину милиции Абдухакимова, сказал сердито:
— Третья кража скота у тебя на участке, Абдумажит. Ты можешь поручиться, что сегодня ночью четвертая не случится? Ты думаешь о том, что мы, ты да я, здесь на переднем крае остались, что нам с тобой защищать стариков, женщин и детишек? Думаешь, раз подал рапорт, чтоб на фронт отправили, значит здесь тебе делать ничего не нужно?
Обидные были слова. Рапорт Абдумажит действительно подал, но дело свое делал и думал сейчас, что ночей спать не будет, днем покоя не найдет, пока не отыщет и не приведет к старикам того вора, шайтана этакого, ночного грабителя.
— Пойду по следу, — сказал он. — Я думаю, это не один человек делает, не один ворует, несколько их, целая шайка. Одни крадут, другие режут, третьи — торгуют.
— Правильно думаешь, — смягчился начальник. — А что предлагаешь?
— Начну с самого конца, с ташкентского базара. Погляжу, кто там мясом торгует, может быть, и выйду на след.
— А не долгую ли ты историю затеял, Абеке, не завязнешь ли? Может, поближе посмотреть?
— Разрешите начать с базара, — стоял на своем участковый. — Степь большая, сегодня здесь украдет, завтра в другом месте, а продавать все равно на базаре придется. Человек только нужен на помощь… Знаю, людей у нас мало, но для такого дела…
— Для такого дела бери милиционера Есена Ваганова, он бывал в Ташкенте. Мужественный человек, себя не пожалеет. Бери его…
Несколько дней ходили Абдумажит и Есен по необъятному рынку Ташкента, терялись в людской толчее возле мясных прилавков и наконец узнали, что выручка от нескольких торговцев мясом непонятно почему уходила в руки одного человека по фамилии Расулов, который, как оказалось при проверке, был опасным рецидивистом с воровской кличкой Дос.
Но где он скрывается? Этого работникам милиции пока установить не удавалось. Проходили дни, участковый Абдухакимов и милиционер Ваганов все ближе подбирались к преступной группе, они уже неплохо знали некоторых родственников и дружков Доса, располагали некоторыми уликами их причастности к воровской шайке скотокрадов, видели, как эти шакалы сорят деньгами, которые добывались на слезах и горе честных тружеников. Уже можно было кое-кого арестовать, возместить ущерб, нанесенный этими проходимцами. Но главный преступник хитер, увертлив, предельно осторожен. Задержишь сообщников, он уползет, как змея, в расщелину и ищи его потом.
И вот выдался, наконец, долгожданный день. Между торгашами на базаре возникла ссора, она переросла в потасовку. Прибывший наряд милиции задержал нескольких хулиганов и среди них родственника Расулова — Асхата.
Ох, как он выворачивался, как старался выкрутиться в районном отделе милиции! Но ему предъявили неоспоримые свидетельства преступлений. Деваться некуда. И — такова психология преступника: своя шкура дороже, своя рубашка ближе к телу — чтобы выгородить себя, Асхат показал, что Расулов днем хоронится в камышах, там у него логово, а на ночь приходит в надежный дом, где пирует и остается спать. Он вооружен до зубов — у него винтовки, маузер, много патронов.
Это была опасная операция, каждый из работников милиции немногочисленной оперативной группы рисковал жизнью. Но и Абдумажит Абдухакимов и Есен Ваганов знали, что здесь у них свой фронт, свой передний край, Расулова задержали без единого выстрела.
Кражи скота в районе прекратились, старый Кошкарбай сам приходил за сорок километров сказать свой «рахмет» смелым милиционерам… С благодарностью им поклонился аксакал.
А вскоре участковый уполномоченный Абдухакимов получил повестку. Его рапорт был удовлетворен.
З. ИСМАГИЛОВ,полковник внутренней службыПРОСТОЕ ЗВАНЬЕ — ГВАРДИИ СОЛДАТ
Моя родина — село Зильдярово расположено в одном из живописных мест Башкирии, меж небольших речек Зильдяр и Уязы, несущих, свои воды в Дему, а та — в красавицу Белую, на высоком берегу которой стоит Уфа. Здесь я учился в школе, здесь стал комсомольцем, познал радость и цену труда.
Отсюда 2 февраля 1943 года, в день совершеннолетия, ушел в Красную Армию.
В начале сентября грозного 1943 года нас отправили на фронт. Все испытания, которые мы выдержали, начались с того памятного дня, когда погрузились в вагон-«теплушку» и поехали на запад. Ехали долго, потом выгрузились и пошли пешком. Это была уже территория Украины, только что освобожденная нашими войсками от фашистов. Кругом сожженные, разрушенные города и села.
Пока линия фронта была далеко, шли днем, затем только по ночам. В моей памяти этот марш-бросок остался как тяжелое испытание. Мы были в полном боевом снаряжении: винтовка, подсумок с патронами, противогаз, лопатка, фляга с водой, гранаты, шинель в скатке, надетая через плечо, котелок, теплое белье и т. д., что в общей сложности составляло около 30 килограммов.
Прошли Харьков, освобожденный войсками 2-го Украинского фронта. Отступая, фашисты не жалели взрывчатки. На месте вокзала руины. Тракторного завода тоже нет. Когда-то цветущий прекрасный город лежал в развалинах.
Подошли к Днепру. Через реку был наведен понтонный мост, по которому ночами переправлялись на запад боевая техника и живая сила. Днем переправу постоянно бомбили, обстреливали из пулеметов.
Наконец дошли до назначенного места.
399-й стрелковый полк (командир полка Семенов) 111-й стрелковой дивизии (командир М. А. Бушев), в ряды которой я был зачислен, стремительным марш-броском двигался к линии обороны. Фронт нуждался в срочном пополнении, и мы, догнав его, с ходу должны были вступить в бой.
Осень была дождливая. Нас заливало так, что убежища-окопы напоминали глубокие лужи, мы стояли по колено в воде.
В одну из ночей в темноте на нас неожиданно напали фашисты. Многие погибли в ту ночь.
Через несколько дней нас подняли по тревоге и в спешном порядке мы снова зашагали по раскисшим от осенних проливных дождей дорогам, по полям с неубранными, втоптанными в грязь хлебами. Через двое суток мы заняли рубеж, вырыли окопы. Но только стали устраиваться в них, как последовала команда: «Пополнить запасы боеснабжения! Подготовиться к наступлению!»
Нам предстояло выбить гитлеровцев из села, находившегося в полутора-двух километрах от наших позиций и занять там оборону.
Полусогнувшись, держа на изготовке винтовки, мы высыпали из лесочка. Приказано было держаться друг от друга на расстоянии 10—12 метров, но мы незаметно для самих себя укорачивали эту дистанцию, видимо, близость товарища отгоняла страх, придавала смелость. Если спросить теперь у меня, боялись ли мы идти на врага, то нетрудно ответить: конечно, боялись, хотя внешне никто этого не показывал и никто об этом не говорил.