— Ну и что?
— Возможно, раненого опознает.
— Да, да, конечно, — кивнул капитан, уткнувшись в ориентировку, переданную из горотдела.
Справка пришла издалека, из Сибири. Из таких краев, где зима длинная, а лето короткое, скоротечное. Конечно, это уже не медвежий угол. Светятся огнями многоэтажные дома и коттеджи — квартиры с электричеством, со всеми удобствами. Люди работают и живут нормальной жизнью.
Но там же, в тех местах стоят окруженные заборами с колючей проволокой поверху приземистые бараки. В этих бараках живут такие, как Леонид Лыков, по воровскому прозвищу Аристократ, он же Леха-футболист.
В сообщении, которое сейчас читал капитан Сергеев, было сказано, что Лыков бежал из колонии. Это о нем еще раз напомнили, предупреждая, что он может появиться там, где жил раньше. Впервые о его побеге сообщили месяц тому назад. Пока след Лыкова не отыскался.
Между прочим, второй раз он бежал. «Вороны там, что ли, в колонии?» — сердито подумал капитан и вспомнил, каким был Лыков четыре года назад, когда стоял перед старшим лейтенантом Сергеевым (тогда Иван Васильевич три звездочки носил на погонах) у открытой дверцы тюремной машины. Стоял в наручниках, только что защелкнутых на его запястьях, ругался, показывал свое презрение к «ментам».
Их тогда двоих поймали. Они ограбили, а по их терминологии, «взяли» сейф в кассе пригородного совхоза. О сейфе все разузнал напарник Лыкова Костя-Цыган.
Вообще-то Костя никаким цыганом не был. Это ему за смоляные кудри Лыков такое прозвище дал. Познакомились они в пивном баре. Костя жил в пригородном совхозе, работал трактористом. Любил рюмочку пропустить, сплясать шейк или что-нибудь такое, чтобы душа ликовала. К баранке трактора его, наоборот, не очень тянуло.
В пивном баре Костя сидел в уголке и тянул пиво, разбавленное водкой. Высокий мужчина лет под тридцать, жилистый, худощавый, но широкоплечий, с наколкой на кисти левой руки подсел к Косте. Это и был Леонид Лыков. Выпили и разговорились — про жизнь, про совхоз. Лыков сразу понял, что Костя легковесный малый, в голове у него всего напихано, а больше размышлений о том, как бы погулять, покушать, на своих «Жигулях» прокатиться. Да, мечта о своем «Жигуленке» всецело владела совхозным трактористом.
Они сидели себе в уголке пивного бара за столиком, выпивали помаленьку, разговаривали. Незаметно разговор перекинулся на совхозную кассу. Леонид попросил Костю разузнать, когда в ней денег бывает побольше, когда получка.
— Сымем банк, — обещал Лыков, — будет у тебя, Цыган, «Жигуль». — Момент выжидать надо.
Такой момент наступил через две недели. Кассир Клавдия Петровна не успела еще раздать рабочим совхоза привезенную из банка зарплату, как ей позвонили из дома и сообщили, что дочка сломала ногу. Заперла она оставшиеся деньги в сейф. Хотя на окнах кассы решетки, строго предупредила сторожа. С дочкой, к счастью, обошлось. Хирург районной больницы посмотрел рентгеновский снимок ноги и сказал: «Сильный ушиб, но перелома нет. Пусть «коза» поменьше прыгает с крыши сарайчика. Тоже мне парашютистка».
Но в кассе не обошлось.
Поздно ночью проезжавший по улицам поселка мотоциклист (это был агроном совхоза) услышал шум мотора. Тарахтел трактор. Что за черт, кому в три часа ночи понадобился трактор?
Костя-Цыган промахнулся, надеясь на трактор. Он думал, глухая ночь, темень, трактор использует и на место поставит. Концы, как говорится, в воду. Никто и не подумает, что трактор брали. Может, бульдозер или тягач, или мощный самосвал. Да мало ли что. Ты докажи, что именно трактором вырвана решетка.
Правда, Лыков, опытный в этих делах, насчет следов сомневался. Но как раз лил проливной дождь, и Лыков решил, что следов от колес трактора к утру не останется — вода смоет.
В летней кухне во дворе того дома, в котором жил Костя с матерью и сестренкой, грабители подсчитывали свои барыши. Лыков хотел отсидеться в летней кухне до рассвета, а потом в город двинуть. Костя же сгорал от нетерпения, желая узнать, хватит ли его доли из награбленных денег на покупку столь желанного «Жигуленка». Они насчитали уже до пяти с лишним тысяч (это было чуть меньше половины всех денег), когда Лыков услышал во дворе какое-то движение. Вроде бы звякнула щеколда калитки, когда пробуют, заперто ли.
Лыков моментально выключил свет и прильнул к окну. Во дворе были люди.
— Шухер! — сдавленно выдавил из себя Лыков и выхватил из кармана револьвер.
Ясно было, что возьмут их, как цыплят, в этом закутке, дверь-то одна, никаких тебе запасных ходов-выходов.
— Попались! — прошептал Костя. — Вот влипли… мама дорогая!
Лыков зло глянул на него и скривился:
— Молчи! — пригрозил револьвером. — Может, смоемся благополучно, ночь ведь. Станция — вот она, прямо за вашим задрипанным поселком. Слышишь, тепловоз сипит? Там к любому составу, какой на ходу, цепляйся. После в городе в пивной встретимся, разочтемся. Пошли!
Схватив сумку с деньгами, Лыков первым выскользнул из кухни. Костя — за ним. Они побежали огородами. Сзади закричали, требуя остановиться. Из-за сарайчика (то ли банька, то ли курятник) поднялись с земли еще двое.
— Стой! Руки вверх! Стрелять будем!..
Лыков понял: окружены. «Попугаю только, — решил он. — Может, прыть свою убавят, жить каждому охота. Сопленосые дружинники, наверное, и не слыхали револьвера».
Он выбросил руку с револьвером и выстрелил. Сообразил, в барабане семь патронов. Да в кармане штук пять.
Преследователи и вправду чуть замешкались. В ответ на выстрел Лыкова милиционеры тоже открыли огонь. Пуля вжикнула над самым ухом, сбила кепку. Неожиданно вскрикнул Костя. Что еще там? Телок! В такой тьме и угодил под милицейскую пулю!
Костя простонал:
— Кореш, помоги… Царапнуло вроде!..
Лыков мгновенно сообразил: Костю возьмут и он выдаст его. Эх была не была! Он поднял наган… Но в последний момент пожалел.
Костю задержали через несколько минут. Он стонал и просил о помощи. Лыков успел добежать до станции. Увидел готовый к отходу пассажирский. В следующее мгновенье подбежал к вагону, прошмыгнул мимо молоденькой проводницы в тамбур.
— Билет? — бросила она ему вслед.
Лыков, оглянувшись на ее возглас, улыбнулся и полоснул себя по горлу ребром ладони.
— Спешу, дорогая, спешу! Мама сильно хворает, вызвала телеграммой. Билет есть, в вагоне представлю. — Сунул в руки проводнице десятку. Та растерянно проговорила, больше, видимо, для порядка:
— Без билета нельзя!
В вагоне она хотела вернуть ему деньги, но он отмахнулся:
— Тебе, сестренка, на цветы, а на следующей станции я отвалю, родная!
Но сошел он не на следующей станции, а через три и к утру вернулся на попутной машине в областной город. Расчет его был таков: искать будут дальше, а не там, где ограбили кассу. Кроме того (и это, пожалуй, главное), жил в областном центре верный его корешок — Коля Злобин. Имел он надежную крышу. Под той крышей можно пересидеть день, два, неделю… А там, может, милиция поостынет маленько, у нее новых дел каждый день — вагон и маленькая тележка.
Поразмыслив, Лыков решил, что и Костя ему не очень опасен. Тракторист мало его знал, фамилия и имя Лыкова были ему неизвестны. Лыков назвался Борисом.
Но подвела Леху-Аристократа серая кепка. Ее пулей с головы сбило, когда он бежал к станции. Кепку признал инспектор уголовного розыска Кировского райотдела лейтенант Мусин. В ней, вспомнил Мусин, ходил мужчина средних лет, высокий, широкоплечий, работающий сантехником в жилищной конторе. Мужчина этот часто околачивался по пивнушкам и базарным толкучкам. В городе он появился полгода назад. Признала эту кепку и знакомая сантехника, работавшая в той же конторе управдомом. С этой женщиной, по ее словам, обладатель утерянной кепки пару раз встречался. По фотографии, извлеченной из личного дела сантехника, она сразу его узнала.
В общем, не прошло и суток, как уголовная картотека извлекла из своих недр фамилию, имя, отчество и клички грабителя.
— Лыков, — сказал капитан Сергеев. — Знакомая личность.
Лыкова взяли через три дня, как только он высунул нос в пивнушку, покинув квартиру Злобина.
Деньги, украденные из сейфа, и револьвер не нашли. Про сумку с деньгами он сказал: «Бросил, когда от лягавых драпал. Может, они ее и подобрали, а теперь на меня те тысячи вешают». Про наган: «Самоделка, только для страху, дружинников пугать. Я его с моста около вокзала бросил, начальник, чтобы ненароком на мокруху не наскочить».
Костю осудили к пяти годам лишения свободы, Лыкову дали пятнадцать.
И вот теперь, спустя четыре года, Лыков сбежал.
Капитан Сергеев сел на мотоцикл с коляской и поехал к месту происшествия. На повороте к мосту, на котором начинался квартал самозастройки, он увидел «скорую», идущую ему навстречу.
«Скорая» остановилась, и медсестра выглянула из кабины. Сергеев притормозил.
— Везете раненого?
— Мы были по вызову милиции, товарищ капитан, — ответила сестра. — Но там никого нет.
— То есть как?
— Раненого нет. А ваши работники там, на месте.
— Ясно… До свидания.
Наоборот, ясно ничего не было. Куда девался раненый?
Следователь райотдела майор Мукаш Такенов — сдержанный, немногословный человек — молча протянул руку. Рядом с Такеновым Сергеев увидел врача с чемоданчиком в руке и участкового инспектора.
— Прибыли, значит? — Такенов чуть усмехнулся, потирая рукой, затянутой в перчатку, озябшие щеки. — А тут, как видите…
Поодаль, смущенно глядя на работников милиции, стояла девушка в меховой шубке. Из-под вязаного голубого берета выбивались темные волнистые волосы.
— Это она сообщила, — кивнул в ее сторону инспектор. — Нина Винюкова.
Иван Васильевич уж догадался, что перед ним та самая Нина. Она указала на водоразборную колонку метрах в ста от угла переулка:
— Вот здесь он лежал… У колонки, чуть в стороне от дорожки. Не знаю, что и сказать.