— Забыла — следовательно, не любила.
— Она и сейчас его отвергла. Клюева она любит.
— Клюева? А ожерелье от Лыкова взяла.
— Глаза ей эти камешки ослепили. Из тех, значит, женщин она, что шик-блеск любят. Но когда он во второй свой приход к ней хотел на ночь остаться, Лунева его выпроводила и ожерелье вернула. Он подчинился. Думал тихо к ней подобраться, без шума, шум ему, беглому, ни к чему. Но когда увидел, что не поедет она с ним и вообще его гонит, пренебрегает, видите ли, им, разъярился.
— Постой, постой! — Соболева словно бы осенило. — Так это он и напал на Клюева, которого Сергеев ищет? Он же кричал тогда перед тем, как выстрелил в Луневу: «Твоего хахаля уже и в живых нет!». Видимо, как-то узнал про Клюева, выследил их встречи.
— Капитан Сергеев Томилину подозревает.
— Это он самую вероятную версию отрабатывает. Но сейчас главное — найти Лыкова. Тогда и увидим, какая версия правильная.
— Найдем, Владимир Павлович!
— Конечно, найдем. Надо будет проверить его старые связи.
— А вы, лейтенант, побывайте еще раз у Луневой в больнице. Возможно, Лыков ей проболтался, где, у кого он останавливался.
Больные обедали. Зина Лунева, отодвинув от себя тарелку, улыбнулась вошедшим Гусеву и Сергееву и даже попыталась сесть на постели.
— Лежите, лежите! — махнул рукой Гусев.
— Здравствуйте. Спасибо вам, товарищ Гусев, — сказала Зина. — Мне все рассказали. Если бы не вы…
— Какое там спасибо! Прохлопали мы его…
— Зина! — позвал кто-то.
Сергеев и Гусев обернулись. В дверях стоял Николай Клюев.
— Воскрес из мертвых! Ну и ну! — Иван Васильевич уставился на перебинтованную голову Клюева.
Клюев словно никого и не заметил, кроме Луневой.
— Зина, как ты?
Сергеев и Гусев вышли.
Позже, на следствии, Николай Клюев рассказал о том, что произошло в то утро, на рассвете возле дома Тамары Томилиной. Он решил еще раз зайти к Тамаре и поговорить. Он понимал, что поступает нехорошо по отношению к Тамаре, но помочь ни ей, ни себе не мог. По дороге на работу свернул в ее переулок. И в этот момент его окликнул бородач в очках. Попросил прикурить. И когда Клюев полез в карман за спичками, ударил чем-то твердым по голове.
— Получай за Зинку! — выдохнул бородатый. — Стрелять я в тебя не буду, шухера ты не стоишь!
Клюев вспомнил о ноже, взятом из кухонного стола в доме Тамары. Накануне Зина Лунева его предупредила: «Не ходи в темное время, берегись». Он спросил: «Почему?» Она просто, не таясь, призналась: «Знаешь, Коля, на меня многие глаза пялят». Вот он и взял нож… на всякий случай. И, вспомнив сейчас о нем, выхватил и ударил. Что произошло дальше, не помнит. Очнулся в комнате Тамара Томилиной, на ее постели. Она, оказывается, рано утром вышла к колонке за водой и наткнулась на него. Приволокла в дом, уложила, перевязала. Собралась бежать в «неотложку», но он очнулся, сказал: «Не надо, обойдется. Тот пьяный был, бил впопыхах, неточно. Живуч я. Чем это он меня? Ну, я его тоже, вроде бы, стукнул. Может, похуже еще, чем он меня. Я, наверное, его сильно порезал».
— Так ты его ножом? — спросила Тамара.
— Ножом. Пришлось защищаться, такое вот дело. И не думал, не гадал. Нельзя ведь ножом… Ты его не видела?
— Кого?
— Ну… мужика, которого я… ножом?
— Нет, не видела. Темно было. Я только к тебе наклонилась и обмерла вся. А тот, может, в сторонку отполз сгоряча… Зачем же ты нож таскал в кармане? Откуда он у тебя?
— Твой нож. Твоего бати покойного, с фронта.
— Да, врача звать нельзя. Слава богу, что с тобой обошлось. И про нож надо молчать. Соседка говорила, мужика какого-то возле колонки зарезали. Может, это он и есть. Вот что Коля. Поезжай к моей тетке в Свердловск, она одна в доме, поживешь у нее с недельку. А я тут все разузнаю. Если тебе тюрьма грозит, то приеду к тебе. И уедем вместе в Забайкалье, у меня там родственники живут. Или на стройку подадимся. Подальше. Там людей только давай. И квартиры, говорят, дают быстро. А дом свой я потом приеду и продам.
Все это рассказал на допросе Николай Клюев.
Допрашивал его сначала майор Такенов, затем дело пошло в прокуратуру, поскольку речь шла о двойном покушении на убийство. Лыков и тут и там был замешан.
Рассказав о своем разговоре с Тамарой Томилиной, Клюев добавил, опустив глаза:
— Это Тамара меня хотела от Зинаиды оторвать. Конечно, я сочувствую ей, но что делать? В ту ночь, перед тем, как утром на меня у колонки наткнулась, она от обиды мою одежду пожгла. Думала сожжет — ей легче станет. А что не пожгла, отдала мне, когда в Свердловск провожала.
— И вы в Свердловск уехали? — спросил следователь.
— В Свердловск. Не выписавшись в паспортном столе уехал. Думал, как-нибудь объясню. Здорово тюрьмы напугался. Три дня назад не вытерпел, позвонил Зине на работу из Свердловска. Мне ответили: «Ранена она, лежит в больнице». Я сразу про тюрьму забыл и приехал. Зина мне позавчера рассказала, что этого бандюгу я даже не ранил. Увернулся он.
Следователь дописал страницу протокола допроса, поднял глаза от бумаг, посмотрел на Клюева:
— На ноже кровь была. Экспертиза установила, что группа крови ваша. И отпечатки пальцев на ноже ваши! Но человека, который на вас напал, нож не задел. Чем вы объясните происхождение следов крови на лезвии?
— Сам не знаю, товарищ следователь. Но думаю, когда я упал, нож около меня оказался. Из моей разбитой головы кровь натекла на него. Впрочем, точно не знаю.
Не имел права Клюев носить нож в кармане, думал следователь. Как ни крути, а статья двести вторая — незаконное ношение холодного оружия налицо. Лишение свободы сроком до одного года или исправработы, или штраф. Впрочем, суд разберется.
Лыкова искали.
Связи, которые установили оперативники четыре года назад, оказывается, были не все. Одна из них — вор-домушник Злобин сидел в тюрьме. Вторая — вор-карманник Мухин. Мухина арестовали, как и Лыкова, четыре года назад. Отбыв наказание, Мухин вернулся. Когда ему вручили паспорт, он пришел в управление к Соболеву и сказал: «Все, товарищ начальник, завязал я, слесарить меня в колонии научили, четвертый разряд получил».
Ему поверили, помогли с работой. Вскоре он женился. Теперь его жена ждет второго ребенка. Нормальная семья. Но чем черт не шутит. Лыков-то не знал, что Мухин «завязал», отошел от воровской жизни. И мог к нему наведаться. Надо проверить.
Майор Соболев пришел к Мухину на работу. Был обеденный перерыв. Соболев подождал, пока Мухин выйдет из столовой, отозвал в сторону. Они сели в углу заводского двора на кучу железного лома. Соболев без обиняков спросил о Лыкове.
— Был он у меня.
— И давно?
— Дней семь тому назад. Точно, семь дней — в прошлую среду.
— Ну и как?
— Да как… Был и ушел. Я его одним словом наладил. Мне из-за него жизнь ломать? Сказал ему, чтобы отваливал по-хорошему.
— И он сразу ушел?
— Нет, не сразу. Обозвал меня разными словами. Я бы его задержал, Владимир Павлович, да за Вовку и Аню боялся. Аня вот-вот (глаза его блеснули)… Ребенок у нас скоро. А в кармане Лехи Лыкова, я знаю, всегда пушка. Ну… я не решился в бой с ним вступать в квартире. Но я вам позвонил сразу.
— Так это вы дежурному по управлению звонили?
— Я. Где он может скрываться? Есть тут один старичок. Замшелый, но еще вредный гриб. Он пять лет назад старый наган Лехе толкнул. У старика наган от бандита, погибшего в пятьдесят втором году, остался. Это старичок божий в молодые годы бандитам инструмент мастерил: ну, ключи, финки, ломики-фомки, отмычки. Золотые руки у него были. Даже советские червонцы фальшивые делал. За все это старикан в 1935 году вышку имел, но Калинин его помиловал. Дали ему десять лет и отправили на Колыму, где двенадцать месяцев зима, остальное — лето… А вы старика, может, знаете. Мулин его фамилия.
— Знаем мы его, — вспомнил Соболев. — Правда, связь с Лыковым как-то не нащупали, упустили. Но прошлое Мулина нам известно. Теперь Мулин, по воровскому прозвищу Муля, нас не сильно трогает. Дряхлый совсем. Лет до семидесяти сторожем работал. Конечно, не по складам, не по магазинам, а так… в школах, общежитиях, конторах.
— Уверен, что наган Лыкова все четыре года старик у себя хранил. Говорю, вредный старик, хитрый…
— Мог Лыков у Мулина прятаться?
— Если больше не к кому, то мог. Раньше я как-то не думал об этом, считал, что у Лехи покрепче друзья есть, но сейчас что-то никого не припомню. А то бы сразу позвонил, назвал.
На другой день Соболев вызвал к себе Мулина. Жил Мулин в старом домишке, на глухой окраине. Но у того домика двор большой, во дворе сарай и флигель. Флигель был нежилой, от дряхлости уже на бок заваливаться начал.
В этом-то флигеле и прятался Лыков.
Получив повестку, Мулин заглянул к Лыкову:
— Леня, я в церкву схожу. Суббота сегодня. А по субботам я богу молюсь.
— Больно божественный стал, — выдавил из себя Лыков, — что-то раньше ты не был божественным.
— Годы, Леня. О чистоте души надо думать.
— Ну сходи, сходи…
Лыков знал, что сидит в этом флигеле, как мышь под боком у кота. Размышлял, что теперь делать. На вокзал сунуться пока что опасно. В аэропорт — и думать не смей. Придется пересидеть с недельку. Может, менты чуток поостынут… Правда, четыре года назад он прямо из-под пуль ушел. Ну, да это счастье подвалило. Такое бывает редко. Лучше чуть обождать.
Старик ушел. Хлопнула калитка.
Через час чутким ухом Лыков уловил шаги во дворе. Глянул в дверную щель: во дворе люди. Понял, пропал. Двое перепрыгнули через покосившийся забор, четверо уже стояли вблизи сарая.
— Не подходи, стрелять буду! — закричал Лыков.
Один из оперативников, наверное, старший, ответил твердо:
— Выходи, Лыков. Сопротивление напрасно.
— Извиняюсь, начальник, почему же напрасно, позвольте узнать?
— Убьем тебя, Лыков… А так… суд решит…