Воронин тут прервал перепалку друзей.
— А узнать ее сможете, если в толпе встретите?
— А зачем? Может, она ни при чем? — засомневался Толян. — Может, ее мама побила?.. Но если очень надо, узнаем.
— Сами видите, какая ситуация, — развел руками Воронин.
— Тогда поможем, — согласился Толян. — Поищем, Кадыр?
Кадырбек задумчиво сказал:
— Поехала она двадцать девятым в сторону конечной. Туда всего четыре остановки. Здешняя она, что ли? Может, из Дома отдыха? Пошли, искать будем.
— Вот до сего времени и искал с ними, ноги отшиб, — закончил свой рассказ Воронин. — Девушка та как в воду канула.
Он положил перед Конягиным листок бумаги.
— Это координаты Кадырбека и Толика, у обоих дома есть телефоны. Хлопцы в общем-то неплохие, без царя маленько, да ведь возраст… Думаю, тебе их искать не придется, сами объявятся, заводные ребята. Я им твои позывные оставил.
В семь утра Конягин ополоснул лицо холодной водой, вывел свою «Яву» и сделал широкий круг по городу. Быстрая езда взбодрила, свежий осенний воздух согнал остатки усталости. Хотелось скорее начать поиск, не рыться в бумагах.
Мать ждала его с завтраком.
— Что приключилось? — начала она свой обычный допрос, хоть и знала, что Михаил найдет отговорку. — Опять чепе?
Конягин захохотал.
— Ты, мама, всю мою терминологию усвоила. Конечно, чепе. «Ява» моя поломалась, в гараже возился, дежурный механик помогал. Я же звонил. Потом вздремнул на диване.
— Ну и ладно, ладно, — примирительно сказала мать. — Тебе бы семью, как у Феди. Он, как всегда, весь в делах, наш Федя-то? Давно не видела…
— Как всегда, мама, как всегда.
У матери ишемия, давление скачет. Как ей скажешь правду про Федора? Он ей как свой, но пуще всего она боится за своего Мишку, который работает в уголовном розыске. Одно слово: уголовный! Страху-то!
Когда в прихожей Конягин надевал шлем, мать смотрела и думала, что ладный у нее сын, не высок, но строен, плечи сильные. Надел шлем — как космонавт.
Конягин улыбнулся, поцеловал мать в щеку. «Пока, мама, звони, если что». И побежал по лестнице.
В восемь тридцать Конягин и Воронин были в кабинете начальника райотдела. Разные, совсем непохожие. Даже в одежде. Оба в гражданском, но у Конягина, хоть и на мотоцикле он гоняет, брюки в стрелочку, под спортивного покроя пиджаком — галстук. Со вкусом все. А на Воронине и штаны и куртка — мешком. Длинный, как жердь сухая, да еще и туфли не обмахнул, когда к начальнику шел. У Конягина на ботинках — ни пылинки. И в работе на Конягина можно положиться во всем. Непоседлив, правда, горяч, но начатое всегда доведет до конца.
Воронин знает дело, но лишнего часа на него не потратит. С прохладцей человек, без крепкого стержня.
— Я только что из госпиталя, — сказал подполковник Рогов.
— Лучков в реанимации, к нему не пускают, но сказали: можно надеяться на улучшение.
Он посчитал лучше умолчать о том, что хирург сказал ему примерно так: жить будет, но в милицию вряд ли вернется… И стал перечислять повреждения. Слушать не хотелось.
— Ваше предположение, капитан Воронин, что он мог быть ранен девушкой, отпадает, оно не имеет оснований. Удары нанесены очень сильным человеком. Но девушку, о которой вы докладывали, конечно, нужно искать. Очень уж подозрительные тут совпадения. По времени, по ее поведению…
Подполковник подошел к сейфу, достал толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете, протянул Конягину.
— Это тетрадка Лучкова. Дома у него была. Передала мать, я сам к ним утром на дачу ездил, пораньше. Привез домой. Изучи тетрадь, там телефоны, адреса…
Рогов уселся в свое потертое, несменяемое кресло и стал вдруг говорить резко, отрывисто.
— Что у вас еще появилось, Конягин? Нашли что-нибудь?
— Несколько не расшифрованных телефонов по календарю и рабочей тетради. Уточняем. Есть невыясненные фамилии. Какой-то Маркин В. Б. несколько раз записан. В последнее время. Выясняю.
— Все? Идите. Мне председателю горисполкома докладывать надо.
Кныш ждал Конягина возле двери кабинета взъерошенный, злой. Не поздоровался даже.
— Почему не позвонил мне сразу? Я только что из больницы, консилиум надо…
— Не кипи, Алеха, — применив выражение своего начальника, попытался остудить друга Конягин. — Консилиум был, работает бригада реаниматологов, все что надо — есть, в том числе и кровь, мы все надеемся на благополучный исход. Дома у него уже все знают. Представляю, конечно…
— Представляешь… Я тоже пытаюсь представить, но не могу. Сволочей-то как вы ищете? Вот гады, ну, скажи, гады… — Он достал сигареты, закурил. — Мне все же легче жить, Миша. Я все-таки всегда с хорошими людьми, хороших людей много. С дрянью редко встречаюсь. У вас все наоборот.
Он дымил, и Конягин пошире открыл окно. Сам он табаком не баловался, а по райотделу приказ имеется: в кабинетах не курить. Но Кныш — гость, что поделаешь? А гость покопался в своем портфеле, извлек тоненькую папку, подал Конягину.
— Подшивка, — сказал он. — Здесь я собрал материалы под рубрикой «Из кабинета следователя» и «Из зала суда». Вместе с Федором делали. Один — «Плесень» — опубликован позавчера. Сразу каюсь: заголовок «Плесень» — не здорово, зато по существу. Читал?
— Тоже, каюсь, не читал.
— Как говорил Остап Бендер, тех, кто не читает газеты, нужно убивать на месте. Морально. Но тебя я прощаю. Не хватало бы тебе о преступниках в газетах читать. Живых достаточно. Так? Но этот материал тебе прочитать нужно, и немедленно. У меня есть основание подозревать, что кто-то из этой самой «плесени» начал мстить.
— Ну, не может быть, — не очень, впрочем, уверенно сказал Конягин. — Статья есть статья. Это не обвинительное заключение. Сколько Федор обвинительных заключений написал за свою следственную практику!
— Это как посмотреть на дело. Иной газетный материал — обвинение не только для тех, кого вы посадили, привлекли, а суд осудил. И для тех других, кто в тени остался Помнишь наш материал «Стоит ли отодвигать скамьи?». Там про подростков, про взрослых подстрекателей, о родителях, о тех, кто прошляпил своих чад.
— Помню, помню, я по этому делу работал, сам задерживал убийц. «Шефом» его, кажется, величали. Еще там были Ратуш-паша, Алямс, Шестурян. Точно? С кастетами ходили.
— Так, правильно. После публикации редакция два мешка писем получила. Все в них было: и гнев, и презрение, и требование строже наказывать, лучше воспитывать. Это и есть общественный резонанс. А статья «Плесень» только что напечатана, писем мы еще в редакции не получали, но резонанс уже есть. Подлый резонанс, ты не смотри на меня так скептически. Прочитай сейчас, времени немного займет, потом поговорим.
Конягин взглянул на часы.
— Немного времени у меня есть, к прокурору иду к десяти. Уложимся.
— Читай вслух, — попросил Кныш.
Конягин налил в стакан воды, поставил перед собой и начал читать без особой, впрочем, охоты. Так, чтобы не обидеть друга.
«…В своем собственном двухэтажном доме, богато обставленном модной мебелью, увешанном и устланном коврами, Нина Досхоева на самом видном месте повесила портрет. Изображенный на нем моложавый мужчина был в форменном кителе с юридическими эмблемами в петлицах.
— Это мой Эдуард, — говорила Нина, многозначительно поднимая палец. — Мой супруг…
О себе она говорила по-разному. Где-нибудь на отдыхе, на Черноморском побережье, представлялась ответственным работником. В автобиографии писала, что ее отец был очень большим начальником. А в застолье доверительно сообщала друзьям, что происходит из старинного и знатного княжеского рода. Отсюда, мол, и генетический аристократизм и неистребимая приверженность ко всему богатому к красивому. Так она рекомендовала себя. Однако истина открылась в условиях, совершенно не соответствовавших привычкам и устремлениям Досхоевой».
Конягин отпил глоток воды и сказал:
— Я видел обвинительное заключение по этому делу, отложил, чтобы ознакомиться. Оно на двух страницах. Я обратил внимание.
— Ты читай, читай, — сказал Кныш, — потом поговорим. Конягин продолжал чтение.
«…Не так давно было закончено следствие, состоялся суд. Следователи Заводского РОВД на предварительном следствии и народный судья на судебном заседании проделали большую работу, чтобы с полной достоверностью установить, кто есть кто.
На скамье подсудимых находились сама «княжна» Досхоева Нина Валитовна — заведующая продовольственным магазином № 12 Заводского райпищеторга, продавцы этого магазина Огнев Семен Семенович и Федченко Василий Нилович, а также заведующая оргметодическим отделением научно-исследовательского института бытовой техники Савельева Лина Сергеевна».
В обвинительном заключении говорилось, что Досхоева по сговору с Савельевой, войдя в доверие к гражданке Филатьевой, познакомилась через нее с работниками горпивзавода Трофимовой и Новиковой. Пообещав оформить кооперативные квартиры и указав адреса таких квартир, они завладели принадлежащими Трофимовой 6000 рублей. От Новиковой они тоже получили 6000 рублей…
Это был основной трюк мошенниц. Причем они отыскивали таких, кто хотел получить квартиру немедленно, без хлопот и очереди, в обход существующих правил. Такие люди, к сожалению, находились. Трудно назвать их простачками и простофилями. Многие из них отдавали деньги, хорошо зная, что идут на противозаконные действия. Но надеялись обойти закон.
Лина Савельева прибывала к месту «обработки» очередной жертвы всегда эффектно. Сама сидела за рулем новенькой автомашины, ее представляли то каким-либо ответственным работником, то вообще влиятельной женщиной, умеющей «делать» квартиры. Но квартиры и что-либо другое ни Досхоева, ни Савельева «делать» не могли. Они «делали» деньги. Любыми путями.
В мае прошлого года Лина Сергеевна Савельева познакомилась с приехавшим в отпуск из Узбекистана главным бухгалтером одного из совхозов Онгаровым. Лина быстро смекнула, что отпускник «при деньгах» и повела разговоры о красивой жизни, о машинах и драгоценностях.