(Снимает трубку.) Городская комендатура? Говорит мичман Синегоров. Сейчас вам звонили из моей квартиры. Да. Никого ко мне из комендатуры не присылайте. Нет тут никаких арестованных. У меня только гости. Да. Уже послали? Верните. Верните, говорю! Есть не повышать тон. Виноват. Из дому звоню. Капитан-лейтенант Зима? Он тоже гость. (Кладет трубку.)
С о н я. Придут?
С и н е г о р о в. Что ж, придут и уйдут. Тут два шага.
С о н я. Я побегу навстречу и верну их.
С и н е г о р о в. Не нужно. Они тебя не послушаются.
З и м а. На вашем месте я вел бы себя по-другому, мичман.
С и н е г о р о в. Разрешите наложить на него взыскание завтра, на корабле.
С о н я. За что?
Входят старшина первой статьи М о с к а л е н к о и м а т р о с. Оба вооружены пистолетами. На рукавах повязки.
М о с к а л е н к о (с украинским акцентом). Товарищ капитан-лейтенант, комендантский патруль в количестве двух человек прибыл в ваше распоряжение. Старший — старшина первой статьи Москаленко.
З и м а. В той комнате находится арестованный матрос Буйнов, с миноносца «Дерзкий». Отправить на гарнизонную гауптвахту.
М о с к а л е н к о. Есть.
С о н я. Не смейте!.. Здесь хозяйка я. Не разрешаю входить в ту комнату! (Закрывает дверь на ключ.)
З и м а. Вы что, тряпка или старшина первой статьи? Вас зачем сюда прислали?
М о с к а л е н к о. Я в наряде, товарищ капитан-лейтенант, и прошу не оскорблять меня.
З и м а. А какой прок от того, что вы в наряде? Службу-то за вас несет Пушкин?
М о с к а л е н к о. Пушкин не только за меня — и за вас старается, товарищ капитан-лейтенант. Не вижу арестованного.
З и м а. Я вам сказал: арестованный в той комнате.
М о с к а л е н к о (слегка толкнув дверь). Закрыто.
З и м а. Открыть.
М о с к а л е н к о. Есть открыть. (Нажимает плечом на дверь.) А где записка об арестовании? Записка об арестовании имеется?
З и м а. Записку об арестовании пришлю завтра с утра.
М о с к а л е н к о. Нет. Без записки не пойдет. (Отходит от двери.) Без записки начальник гауптвахты не примет арестованного. Так что ничем помочь не могу. О происшедшем немедленно будет доложено помощнику дежурного по комендатуре младшему лейтенанту Николаеву. Извините. До свидания.
Патрули выходят.
С и н е г о р о в (волнуется. Желая хоть немного успокоиться, достает из футляра скрипку, берет несколько аккордов. Заиграл). Так и человек. У человека тоже струны. Мы вот часто забываем об этом…
С о н я. Парня-то нужно выпустить! Что мы его закрыли в темной комнате?
С и н е г о р о в (в сердцах). А ты не вмешивайся!..
З и м а. Софья Павловна права, матроса нужно выпустить.
С и н е г о р о в (открывая дверь). Буйнов, подите сюда!
Б у й н о в (выходит). Отправьте на губу, что ли. Чего там?
С и н е г о р о в. Вам что, нравится сидеть под арестом?
Б у й н о в (помолчав). Привык. Из губы не вылажу. Не успеешь отсидеть — опять.
З и м а. Пойдете под трибунал, матрос Буйнов.
Б у й н о в. Ну и пойду. Чуть что — трибуналом угрожаете. Не боюсь я трибунала! Раньше боялся и губы и трибунала, теперь хоть к черту на рога! Ничего не боюсь!
С и н е г о р о в. Не бояться — уважать командира надо! Вы на военной службе!
Б у й н о в (горячо). Так за что ж его уважать, товарищ боцман, если он меня терпеть не может, с первого дня возненавидел? Чуть что — на губу. Повернулся не так — десять суток, сказал не так — двадцать суток.
С и н е г о р о в. А за что вас уважать, Буйнов, за что вас уважать? За самовольный уход с корабля?
Б у й н о в. Не хотел, но так получилось. Все из-за него!
С и н е г о р о в. Прекратите изъясняться местоимениями! «Он», «его». Испортил выходной день. А себе жизнь портите. (Помолчав.) Верно сказал один умный человек: для того, чтобы в полную меру испытать, как может болеть душа, нужно стать или родителем, или командиром. Непутевые дети огорчают родителей, а нерадивый матрос не только родителей и командира — родину свою огорчает, народ, которому служит.
З и м а. Не говорите высоких слов, мичман. Ни к чему они тут. На таких слова не действуют.
С и н е г о р о в. Взыскания тоже на него не действуют.
З и м а. Остается испробовать единственное средство — трибунал.
Б у й н о в. Погодите вы с трибуналом, товарищ капитан-лейтенант!
С и н е г о р о в. Буйнов!..
Б у й н о в (грубо). Ну что Буйнов? (Искренне.) Ну, ругайте меня, товарищ боцман, вам я слова наперекор не скажу. Пошлите в любой наряд, заставьте воду толочь в ступе, давить медузу, ракушки грызть — все буду делать! Скажите: умри на месте! Умру. А для него (показывает на Зиму) пальцем не пошевелю.
З и м а. Не «для него», матрос Буйнов, не «для него». Вы присягу кому давали, мне?
Б у й н о в. Нет, не вам.
З и м а. Да вы полюбуйтесь на него, посмотрите на его внешний вид. Стоит, как беременная баба, распустил живот. Затяните потуже ремень!
Б у й н о в. Я не голоден.
С о н я (Зиме). Вам бы не худо сходить на пляж. Сейчас самое время. Пойдите окунитесь, может, поостынете.
Зима быстро выходит.
С и н е г о р о в. Товарищ капитан-лейтенант!.. (Бросив на Соню свирепый взгляд, уходит.)
С о н я. Эх, отравил день!..
Пауза.
Б у й н о в. А букет хорош, особенно ваза. Блеск. Мне такая не по карману.
С о н я. Куда уж тебе.
Б у й н о в. Что? Да я эту вазу и не стал бы покупать. А от Зимы и задаром бы не взял.
С о н я. Ты что, ревнуешь?
Б у й н о в (сгоряча). Вот уж нет. И не дождешься. Ревнуют, когда любят, а я тебя… терпеть не могу!..
С о н я. О-о… И до сих пор молчал?
Б у й н о в. Ты же знаешь, я не люблю попусту трепаться.
С о н я. Не было еще такого, чтоб меня не терпели. Ты первый.
Б у й н о в. А мне на это… Первый я или сто первый! Я на военной службе! Зачем шел сюда, спросить бы меня, зачем? Баста. Больше ноги моей на берегу не будет! Пускай ходят в увольнение те, у кого на берегу девушки. А у меня на берегу нет никого.
С о н я. Нет и не будет. (Испуганно.) Уходишь?
Б у й н о в (останавливается). Сейчас спросишь, когда приду. Уже сказал — никогда! (Убегает.)
С о н я (отрывает от букета цветок, подбегает к открытому окну). Саша!.. (По-мальчишески закладывает в рот пальцы, громко свистит.) Оглянулся! Саша, лови!.. (Бросает в окно цветок.) Подними… Что ж ты? Ушел. (Громко.) Саша!.. (Выпрыгивает в окно.)
Просторная комната с маленьким решетчатым окном у самого потолка. Это одна из камер на гарнизонной гауптвахте. На койке сидит С и н е г о р о в.
С и н е г о р о в. Дожил, старик, дослужился, что попал на гауптвахту. (Помолчав.) Факт, сижу. Вторые сутки сижу, осталось еще трое суток. Интересно бы взглянуть в зеркало на свою физиономию, какое на ней выражение? Должно быть, самое обыкновенное. И когда позавчера шел сюда, никакой такой печали на моем лице, наверно, не было. Но почему же тогда все встречные оглядывались на меня? А-а, рядом шла Соня и чересчур старалась казаться веселой. Да и я как мог притворялся, пытался даже улыбаться. Шутил даже. Не всегда же, мол, провожать отца в плаванье, проводи его хоть разок на гауптвахту. Глупо. Какие там шутки, если на душе кошки скребут и обидно. (Помолчав.) Замечания были, выговор один, нет, два, а больше ничего не было. За двадцать шесть лет, восемь месяцев и тринадцать дней — два выговора и вот пять суток ареста. Да что я расстраиваюсь? Ничего такого не произошло особенного. (После паузы.) Как же не произошло, мичман Синегоров? Давай-ка разберемся.
Входит старшина второй статьи Г у б а н о в, разводящий караула. В руках у него скрипка в черном футляре.
Г у б а н о в. Вы Синегоров?
С и н е г о р о в. Есть Синегоров.
Г у б а н о в. Получите. (Протягивает скрипку.)
С и н е г о р о в. Что это?
Г у б а н о в. Вручаю под личную ответственность начальника караула.
С и н е г о р о в. Я ничего не просил. Моя скрипка? Как она у вас очутилась?
Г у б а н о в. Девушка принесла.
С и н е г о р о в. Какая девушка?
Г у б а н о в. Говорит, ваша дочь.
С и н е г о р о в. Соня?
Г у б а н о в. А вот записка. (Отдает записку.) Ну и дивчина! Ну и боевая! Или, говорит, вы сейчас, сию минуту, передадите отцу скрипку, или я ее на ваших глазах расколю.
С и н е г о р о в. Что она, сдурела?
Г у б а н о в. Бей, говорим, если не жалко. «И расколю». Достает из футляра скрипку, да ка-ак размахнется. Карнач ее за руку — цап! «Погоди, говорит, бить. Дай посмотреть, что за скрипка: годится ли на дрова!» Посмотрели — скрипка что надо, со струнами, смычок; попробовали — играет. «Гражданочка, говорим, на губе держать музыкальные инструменты нельзя, не разрешается, и за нарушение ни вас, ни нас по головке не погладят». — «А я, говорит, не боюсь. А вы боитесь? Эх вы, трусишки!» — и давай нас срамить. Лейтенант, наш карнач, вначале отшучивался, а потом как стукнет кулаком по столу: «Освободите караульное помещение!» — «Не освобожу, говорит, пока не передадите скрипку». — «Вывести ее!» — «Не подходите, говорит, у меня бомба».
С и н е г о р о в. Бомба?
Г у б а н о в. Все, кто был в караульном, — в разные стороны шарахнулись. Она так и покатилась со смеху. Карнач, глядя на нее, тоже рассмеялся. Потом стал просить: «Гражданочка, освободите караульное помещение, пожалуйста». Она в ответ: «Лейтенант, дорогой, милый, золотой, скажите, пусть передадут отцу скрипку. Он без скрипки дышать не может. Целый день ходит больной, если с утра не поиграет. Скрипка у него вроде лекарства от всех болезней и от переживаний. Пожалуйста, лейтенант, я вас очень прошу. Хотите, я вам в ножки поклонюсь или поцелую при всех?» Да чмок его в щеку. Лейтенант наш, конечно, заморгал глазами, покраснел, а потом нахмурился и говорит: «Разводящий, отправить скрипку на гауптвахту под мою ответственность».