Б у й н о в. Отец — нет. Отец у меня сам любил поговорить. Я в него. Помню, отец часто говорил: лучше длинный язык, чем кривая душа.
К о ч у б е й. К длинному языку да умная б голова. Тогда мне не пришлось бы тратить на вас свой выходной.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а (приоткрыв дверь). Петр Акимыч, вас к телефону.
Кочубей выходит.
Б у й н о в. Что все это значит? Зачем меня сюда привезли?
С о н я. Ты меня извини, Саша, что так получилось. Зиму принесло с цветами. Не звала я его!.. Ты тогда так нехорошо ушел. Я за тобой бежала, окликала, а ты даже не обернулся.
Б у й н о в. А он тут при чем, адмирал? Нажаловалась?
С о н я. Да, пожаловалась. Не удивляйся, адмирал Кочубей и мой отец — приятели. Так что не удивляйся, слышишь? И не дуйся, пожалуйста.
Б у й н о в. Ты хотя бы мне свою… пуговицу оставила на память, что ли. Зима вот для тебя хрустальной вазы не пожалел, цветами забрасывает, а вот ты не догадаешься. Случись что, разъедемся, и никакой памяти.
С о н я (быстрым движением отрывает от платья единственную перламутровую пуговицу). Вот тебе талисман от меня. (Сует пуговицу ему в карман.) И вот!.. (Снимает с руки золотое кольцо.)
Б у й н о в (отстраняет руку). Золота не беру. Мне ни к чему золото. Не возьму!.. Все равно я в нем толк не понимаю. (Берет кольцо, надевает ей на палец.)
С о н я (сникла). Я от чистого сердца и вовсе не хотела тебя обидеть.
Б у й н о в. Нынче привозят в караульное помещение — переодевайся. Смотрю, обмундирование с иголочки, нафталином пахнет, даже ярлычки на месте. Бросьте, говорю, ребята, подначивать, мне не до этого. Говорите, зачем привели? Начальник караула посмотрел на часы и отвечает: «Даю полторы минуты на одевание и четыре минуты для бритья». Не успел побриться, суют в руки сверток. Я думал, дают поесть. Развертываю, а там гуталин, не начатый, щетка, бархотка. «Драй ботинки, да так, чтоб горели на солнце!» Пришлось и ботинки подраить. «Садись в машину». Смотрю: лимузин-то у самого трапа стоит, пары поднял, сверкает на солнце. У меня даже ноги подкосились. Сажусь. В машине ковровые дорожки, как в командирском катере, на сиденьях бархат, на стеклах белые занавесочки. Шофер мигнул мне — и полный вперед. «Куда?» — спрашиваю. «Сейчас сам увидишь». Сопровождающий мой сидит рядом с ружьем, не то мурлыкает, не то поет. Вижу, человек на седьмом небе. Даже глаза закрыл от удовольствия. «Далеко едем?» — спрашиваю. «Далеко». — «Куда?» — «Не знаю». — «Что ж ты, говорю, за такой матрос, что не знаешь, куда тебя везут на лимузине?» — «Это, говорит, не меня — тебя везут». И вот привезли. (Делает шаг к Соне.)
С о н я. Не подходи ко мне.
Б у й н о в. Тьфу!.. Может, я потом локти себе кусал, что не обернулся, когда ты окликала?..
Входит К о ч у б е й. Буйнов вздрогнул, застыл по стойке «смирно».
Разрешите идти, товарищ адмирал?
К о ч у б е й. Матрос Буйнов, отменяю десять суток строгого ареста. Немедленно отправляйтесь на корабль и доложите командиру отделения обо всем, что с вами произошло на гауптвахте.
Б у й н о в. Есть…
К о ч у б е й (Соне). Я уже понял, что ваш «шлюпочник» и эти кисти с красками — только повод. Единственный груз, который имел прямое назначение, — мешок с харчами, но и харчи вам не понадобились. Но вы подали мысль. В самом деле, почему бы вам не нарисовать шлюпочника, о котором вы так горячо говорили? Я видел вашу картину на выставке. Успех. Если у вас так хорошо получилась Синеморочка, то почему же не получится Синемор?
Соня и Буйнов переглядываются.
Оба — свободны.
С о н я. Есть!..
К о ч у б е й. Разрешаю помочь девушке нести груз.
Б у й н о в. Есть помочь нести груз! (Берет у Сони из рук этюдник, схватил сумку с продуктами.) Это все?
С о н я. Все. Легко, правда?
К о ч у б е й. Счастливого плавания, молодые люди.
С о н я. Срок мал. Спасибо, Петр Акимыч.
Соня и Буйнов выходят. Входит П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Нынче распаковала чемодан и увидела под самым низом патрет. Девочка, прямо как живая. Вот. (Показывает.)
К о ч у б е й. Это моя дочь.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Славная девочка. Совсем еще маленькая. Сколько ей сейчас?
К о ч у б е й (после паузы). В декабре ей бы исполнилось девятнадцать лет.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Умерла?
К о ч у б е й. Погибла в войну. Погибли обе: и жена и дочь.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. У меня в войну погибло восемь человек: два сына, четверо внучат, невестка и муж. Я сама уроженка из-под Харькова, а жили мы под Ростовом. Муж у меня служил на железной дороге стрелочником. В первый же день войны, во время дежурства, попал под бомбежку. Не успела похоронить мужа, приходит извещение, что погиб старший сын Андрей. Осталось после него четверо детей: старшенькому шесть лет, а самому маленькому три месяца. Невестка все пряталась с детьми в погреб от бомбежки. Как только услышит, что летят самолеты, за ребят — и в погреб. А бомба-то возьми и угоди прямо в тот погреб. Через месяц приходит второе извещение.
К о ч у б е й (подходит к пышно расцветшей лилии, рассматривает лепестки). Дышит. Не будь бы здесь ни глотка воздуха, цветок бы задохнулся, как человек. Когда я был ребенком, мне казалось, что деревья, цветы, каждая травинка не только дышат, разговаривают, но даже поют. По утрам, когда выпадала роса, я думал, что это трава плачет. Я часто ломал голову, почему трава плачет, когда нужно радоваться утреннему солнцу?
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Все дети одинаковы. Внучонок мой, Мишутка, бывало, увидит смятую траву: «Смотри, бабуля, травка спит. Не буди ее, пущай спит». (Смотрит на рейд.) Море-то сегодня какое тихое. Люблю, когда на море тихо. И на душе как-то спокойнее. А когда море волнуется, боязно. Того и гляди, из берегов выйдет. Ведь реки выходят. Боже сохрани!
К о ч у б е й. А гроза?
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Гроза — божий дар, как говорят старики. Грозы я не боюсь.
К о ч у б е й. А я всякое море люблю. Обратите внимание: сейчас вода голубовато-зеленоватая, а днем море будет синее. А к вечеру волны станут свинцовыми, под цвет туч. Только чуть потемнее.
Вбегает С о н я.
С о н я. Петр Акимыч, несчастье!
К о ч у б е й. Какое?
С о н я. Буйнов ушел в море на катере… один!..
К о ч у б е й. Как один?
С о н я. Мы с ним присели на минуточку на камне. Я быстренько начала делать набросок. Вдруг откуда ни возьмись Зима. «Матрос Буйнов, что вы тут делаете? Почему вы здесь, матрос Буйнов, а не на гауптвахте?» — «Меня, говорит, отпустили». — «Кто?» — «Адмирал». — «Кто-о?.. Вы что мне голову морочите, что лжете?» — «Не лгу, товарищ капитан-лейтенант. Я, говорит, никогда не лгу!..» — «Прекратить разговоры!» — «Так не лгу я, не лгу!..» А сам побледнел, весь дрожит. «Прекратить разговоры, или я прикажу отправить вас обратно!» — «Так я не лгу и никогда никому не лгал, даже вам!» Зима увидел патрулей да как заорет: «Патруль, ко мне!» Буйнов бежать. «Стой! — кричит ему. — Стой, стрелять буду!» Он не останавливается. Зима глаза вытаращил, лицо у него побагровело, бежит впереди всех и громче всех кричит: «Стой!» Буйнов не останавливается, бежит к пирсу. Тогда Зима как завопит не своим голосом: «По злостному разгильдяю и морскому вредителю — огонь!»
К о ч у б е й. Стреляли?
С о н я. Вверх. Пока добежали, он уже отдал швартовы. Зима там рвет и мечет. Буйнов-то на его катере ушел!
К о ч у б е й. Я приказал матросу немедленно идти на корабль, а вы его усадили на берегу и начали рисовать.
С о н я. Мы же на минуточку.
К о ч у б е й. Ни секунды!.. Времени у него на это не было… Я отойду к телефону. (Выходит.)
С о н я. Я тоже бежала, кричала, ревела, как дура. (Плачет.) Что им от него нужно? Он хороший парень.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Успокойтесь. Разберутся без вас. На то они мужчины. (Дает ей воды.)
С о н я (глотнула воды). Я, наверно, произвела на вас странное впечатление?
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Ничего. Все мы были странными в семнадцать лет.
С о н я. Мне уже девятнадцать.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Плачете вы, плачут с вами, а одинокому и того хуже. Я тоже, бывало, ревела из-за каждого пустяка, а сейчас слезы у меня не выдавишь, нет. Все больше улыбаюсь.
С о н я. Я тоже веселая.
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Да я вижу.
С о н я. Вы, должно быть, очень добрая. Люблю добрых людей. А вот сама я злая, нахальная. Мой папа так со мной мучается!
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. Вот и хорошо, что мучается. Скорей выдаст замуж.
С о н я. Да я не хочу замуж! Что вы!
П р а с к о в ь я Г а в р и л о в н а. А чайку выпьете? С конфетами.
Каюта командира на борту миноносца. Это уютное, не очень просторное помещение с двумя иллюминаторами. Металлическая мебель — стол и зеркальный шкаф для обмундирования — массивна, но красива, облицована под карельскую березу. Так же отделаны стены и дверь. Мягкие стулья и диван в белых чехлах. В каюте капитан лейтенант З и м а. Входит старший лейтенант С о б о л е в.
С о б о л е в. Сейчас звонили из политуправления. К нам назначен командир.
З и м а (помолчав). Знаю.
С о б о л е в. А кто, знаешь?
З и м а. Знаю. На «Безукоризненном» был старпомом, капитан третьего ранга Ярош. У меня такое ощущение, что гора с плеч.
С о б о л е в (с намеком). Гора-то с плеч…
З и м а. Надеюсь, ты не очень огорчен?
С о б о л е в. Наоборот, рад.
З и м а. Приятно бывает, когда человек радуется. А вот когда на душе кошки скребут… У тебя когда-нибудь на душе скребли кошки?