И с к р о в. Вы называете это упрямством?
Б р е д е р о д е. В вашем уставе написано, что сдача в плен — есть предательство…
И с к р о в. Не трудитесь продолжать, граф. Я лучше вас знаю наши уставы.
Б р е д е р о д е. Зачем вы говорите со мной в таком тоне? В Хаммельсбурге вы издевались над почтенным генералом Дрейлингом. А здесь оскорбляете меня и старого члена национал-социалистской партии Раубенгеймера. Мы из добрых побуждений…
И с к р о в. Вы изо всех сил стараетесь оправдать надежды своего шефа господина Гиммлера? Пришлите его ко мне, я сам с ним поговорю.
Б р е д е р о д е. Слишком много чести, генерал.
И с к р о в. Для господина Гиммлера? Вы не лишены юмора, граф!
Б р е д е р о д е. Вы острослов, генерал.
И с к р о в. Положение обязывает. Господин Гиммлер вызывает во мне чувство брезгливости, хотя ему очень идет эсэсовский мундир. (Показывает газету.)
Б р е д е р о д е. Мундир — тряпка, как и всякая другая. Было время, я видел кайзера Вильгельма II в красном бархатном плаще ордена Черного орла. А чем это кончилось?
И с к р о в. Вот именно. Кончилось печально. А над своим концом вы не задумывались?
Б р е д е р о д е. Вы начинаете злоупотреблять моим терпением. Что ж, пеняйте на себя, генерал. (Поднимает телефонную трубку.) Пусть войдут. (Кладет трубку.)
Входят д в а вооруженных э с э с о в ц а.
Вам придется, генерал, переселиться в другое место.
Эсэсовцы выталкивают Искрова.
З а т е м н е н и е.
Одиночная камера в берлинской тюрьме гестапо. И с к р о в неподвижно лежит на койке, закрыв глаза руками. Входит н а д з и р а т е л ь, ставит на стол железную миску и кувшин.
Н а д з и р а т е л ь. Приказано спросить, не желает ли генерал принять пищу.
И с к р о в. Какой сегодня день?
Н а д з и р а т е л ь. Воскресенье. Пошли пятые сутки, как вы объявили голодовку. (Уходит.)
Входит человек с низким лбом и перешибленным носом. Ставит свой портфель на пол, у двери, аккуратно прислонив его к стене; пристально вглядывается в исхудалое, землистое лицо Искрова. Это провокатор Э й н е к е.
Э й н е к е. Позвольте представиться, господин генерал: советник политической юстиции по особо важным делам Эйнеке. Чтобы сразу же исключить всякую возможность разговоров о шантаже, ставлю вас в известность, что я — старый член национал-социалистской партии и глубоко убежден в том, что СС есть моральная опора армии, гарантирующая ей безопасность со стороны тыла.
И с к р о в. Что вам угодно?
Э й н е к е. Получите и распишитесь в получении. Тысяча марок. Это — отобранные у вас деньги, когда вас брали в плен.
И с к р о в. У меня никогда не было марок!
Э й н е к е. Вы просто забыли. Теперь эти деньги возвращаются вам.
И с к р о в. Они мне не нужны.
Э й н е к е. Вы ошибаетесь. Деньги не могут быть не нужны. Получите и распишитесь. (Разворачивает ведомость.) Вот здесь. Пусть вас не смущает название этой ведомости. Денежные операции требуют тщательного оформления. В конце концов, не все ли равно? Вы распишетесь в ведомости о выплате жалованья пленным офицерам. Но… ведь никому же и в голову не придет считать вас состоящим на германской службе. Я знаю, какие великолепные предложения вам делались. Однако пренебрежение, с которым вы их отвергли, еще великолепней. Так что…
И с к р о в. Вон, негодяй!
Э й н е к е (грозно). Потише, потише! Я и не собираюсь принуждать! Не хочешь? Черт с тобой! (Поднимает с пола портфель, прячет ведомость и, покрутив кулаком перед самым носом Искрова, выходит, наткнувшись на лейтенанта из тюремной охраны.)
Л е й т е н а н т. Господин генерал, к вам пришли с визитом.
И с к р о в. Оставьте меня в покое.
Л е й т е н а н т. Воля ваша, генерал, но женщины очень хотят вас видеть.
И с к р о в. Какие женщины?
Л е й т е н а н т. Луиза Дрейлинг, ваша бывшая соотечественница, и ее дочь Татьяна.
И с к р о в. Опять Дрейлинг? Не пускать.
Л е й т е н а н т. Господин генерал не учитывает чрезвычайных обстоятельств. Здесь не всякое ваше желание исполняется. С вашего позволения женщин я впущу. (Открывает дверь, делает знак, галантно пропускает женщин, закрывает за собою дверь.)
Л у и з а так же сухощава, заметно постаревшая. Держится прямо, горделиво. Т а т ь я н а, ее дочь, сутуловатенькая, худенькая, бледнолицая, невзрачная.
Л у и з а. Дмитрий Иванович… Что они с вами сделали?! Мне Оскар писал о встрече с вами… С тех пор я потеряла покой.
Т а т ь я н а (не сводит с Искрова глаз). Вам трудно стоять, генерал. Садитесь.
Л у и з а. Это ваша крестница, Дмитрий Иванович. Вы ее кумир.
И с к р о в. Генерал фон Дрейлинг умолчал об этом в концлагере. Итак, что же вас ко мне привело с дочерью, мадам Дрейлинг?
Л у и з а. Сострадание. Желание отплатить за то добро…
И с к р о в (перебивает). Каким образом?
Л у и з а (огляделась, не скрыв нерешительности). Нас, наверно, здесь подслушивают?..
И с к р о в. Не исключено. Мы в гестапо.
Л у и з а. Мы с дочерью полны решимости. Только вы, Дмитрий Иванович, не удивляйтесь тому, что сейчас услышите. Один из шефов берлинского гестапо — наш дальний родственник. Он души не чает в Татьяне. Так уж случилось, что своих детей у него нет. Это он устроил нам свидание по просьбе моей дочери.
И с к р о в. Цель?
Л у и з а. Только не торопитесь с ответом. Нам с Татьяной пришла одна идея.
И с к р о в. Какая?
Л у и з а. Она может показаться вам фантастической.
Т а т ь я н а. Мы хотим вас, генерал, вырвать отсюда. На свободу.
И с к р о в. Кто «мы»?
Т а т ь я н а. Я и мама.
И с к р о в. О-о, это любопытно. От меня что-нибудь требуется?
Л у и з а. Совсем немногое, Дмитрий Иванович. Вы должны дать согласие на брак с моей дочерью. На фиктивный. Остальное Татьяна берет на себя.
И с к р о в (оживился). А почему на фиктивный? Никаких фикций. Бракосочетание так бракосочетание. Чтоб и венчание, и свадебный поезд, и фейерверки, и аршинные заголовки в газетах: «Советский пленный генерал сочетался в законном браке с двадцатилетней немкой», и медовый месяц.
Т а т ь я н а. Ловлю вас на слове, генерал. А вдруг я соглашусь? (Делает знак матери, чтобы та помалкивала.) И думаете, принесу себя в жертву? Нет, генерал. Моя мама и я жизнью вам обязаны.
И с к р о в. А как же любовь, Татьяна?
Л у и з а (растерялась). Разговор наш приобретает неожиданный оборот…
Т а т ь я н а (перебивает). Мама, ты дала слово не препятствовать. И во всем полагаться на меня.
Л у и з а. Наша дочь немножко не… от мира сего. Начиталась Гёте, Шиллера. Сама тоже сочиняет.
И с к р о в. Так это ж замечательно, что ваша дочь не отравлена людоедской стряпней Адольфа Гитлера.
Л у и з а (испугана словами Искрова). Дмитрий Иванович…
И с к р о в. А много ли в Германии таких, как ваша дочь? Среди молодежи.
Л у и з а. Не знаю. По-моему, Таня — исключение. Опасное причем…
И с к р о в. Для кого опасное?
Л у и з а. Для нее самой. И для родителей.
И с к р о в. А для будущей Германии это — благо. Побольше бы таких исключений, Луиза Карловна.
Т а т ь я н а. Генерал, я узнала про вас все, как только стала помнить себя. Самое первое и самое глубокое потрясение испытала маленькой девочкой, услышав рассказ мамы. Я часто заставляла маму вспоминать вслух о том, в какую ужасную ситуацию мы с ней тогда попали в Петрограде, хотя уже знала эту историю наизусть и сама всякий раз дополняла ее в своем воображении такими подробностями, что все герои, о которых я потом узнала из книг, меркли перед вами, генерал.
И с к р о в. Я рад добрым семенам, посеянным в вашей душе великими поэтами. Но не забывайте, в каком мире вы с матушкой своей живете. Вас хотят использовать в подлой, грязной игре.
Л у и з а. Дмитрий Иванович, не всегда злой умысел приносит зло. Пусть они строят потом свои расчеты, а мы будем строить свои. Времена меняются — это ваши слова. Еще неизвестно, что будет завтра. Вдруг все переменится к лучшему?
И с к р о в. Каких перемен вы ждете, мадам Дрейлинг? Поражения Германии?
Л у и з а (опять испугалась). Ну что вы, Дмитрий Иванович!.. Мира. Мы ждем мира.
И с к р о в. Мир наступит после нашей победы.
Л у и з а (уходя от опасного разговора). Боюсь, вы заподозрите меня и Татьяну в неискренности. Особенно меня, мать… Знали б вы, каких усилий мне стоило согласиться на затею Татьяны. Это все она. Я слишком хорошо знаю свою дочь и не рискнула сильно… противиться. Это бесполезно. И поэтому скрепя сердце… чего скрывать… согласилась.
И с к р о в (весело). А как генерал фон Дрейлинг, отец невесты?
Л у и з а. Оскара три недели назад похоронили с большими почестями. Скоропостижно скончался при загадочных обстоятельствах. Идет расследование.
И с к р о в. Вы так спокойно об этом говорите.
Л у и з а. Взаимная привязанность у нас с мужем была не настолько крепкой, чтобы долго скорбеть. Да и время такое — впору живых оплакивать. А с дочерью они вообще… Отец и дочь не понимали друг друга.
И с к р о в. Зато с шефом берлинского гестапо у вашей дочери взаимопонимание.
Л у и з а. Нет. Взаимопонимания нет у них, Дмитрий Иванович. Есть слепая, давнишняя привязанность и труднообъяснимое желание потакать всем капризам любимого существа — с одной стороны — и деспотизм ребенка, будущей женщины, осознавшей свою власть над сильным человеком, для которого нет ничего невозможного, — с другой.
Т а т ь я н а. Соглашайтесь, генерал, иначе они убьют вас!
И с к р о в. Нет, Татьяна. Негоже старому солдату, не проигравшему в своей жизни ни одного боя, прятаться в кусты. И это сражение я должен выиграть хотя бы ценою жизни. Смерть еще не есть поражение. А я очень хочу победить.