Анна вздохнула:
— Сказать по правде, не знаю. Айрис как-то предположила, что Эрику хочется на службу, в церковь. Нам-то с Джозефом это и в голову не приходило. Джозеф ответил: «Ладно, отведу». — «Не просто отведешь, — говорит Айрис, — а войдешь туда вместе с ним. По-вашему, ребенок в таком возрасте может сидеть в церкви один?» Короче, мы отвели его в большую епископальную церковь, здесь в городе. Знаешь, так было странно… И как, должно быть, удивлялись прихожане в церкви — ведь нас тут многие знают. — Анна замолчала, вспоминая чудесные, торжественные звуки органа, пение, чистый звонкий голосок Эрика. Все так возвышенно, так празднично.
— Ну и?.. — потребовала продолжения Руфь.
— Ты только представь: Джозеф в церкви! Но он сказал: «Нас что, убудет? Главное, чтоб мальчик во что-нибудь верил!» Мы сходили так раз пять-шесть, а потом Эрик сам отказался. И знаешь, Джозеф расстроился!
— А почему Эрик не захотел идти?
— Сказал, что больше всему этому не верит. Мы убеждали его и так и сяк, но он отказался наотрез.
— Так, может, ему нравится в синагоге?
— Мы брали его с собой один раз. И Джозеф спросил, хочет ли он подробнее узнать о нашей вере. Но Эрик сказал, что это его тоже не интересует. Такие дела.
— Да, Анна, тебе не позавидуешь. Одни проблемы.
На этих словах на пороге появился Джозеф.
— Какие такие проблемы? Нет у нас никаких проблем. Эрик прекрасный малый. Голова на плечах и мужества хоть отбавляй…
— Он у Айрис? — перебила Анна.
— Нет. И не был.
— Куда, интересно, он делся? Скоро ужинать.
Еще через полтора часа в дверях появилась Селеста:
— Мне как, еще подождать с ужином? Эрика-то все нет.
— Джозеф, хочешь ужинать?
— Что ж, можно и поужинать. Надо с ним разобраться, когда вернется. Странно… Он никогда не исчезал надолго.
— Всегда что-то происходит впервые. Ему всего тринадцать лет. — Анна словно упрашивала Джозефа не сердиться. Впрочем, если кто-то и способен «разобраться» с Эриком, то явно не Джозеф. Он с ним так добр, так ласков и мягок…
Селеста подала ужин. Ела одна только Руфь. Анна безуспешно пыталась подавить в себе страх. Ну почему, почему я так расстраиваюсь, оттого что мальчик опоздал к ужину? Да это случается в тысячах семей каждый вечер.
— Он ушел еще утром, — прервал Джозеф очередной монолог Руфи.
— Позвони его друзьям, раз так сильно беспокоишься.
— Кто беспокоится? Я? Ты?
— Я спокойна, — солгала Анна. — Но ты все-таки позвони.
В прихожей то пропадал, то вновь возникал голос Джозефа. Похоже, он названивал подряд по всем номерам. Анна силилась расслышать, что говорит Джозеф, но тщетно. Руфь и та примолкла.
Джозеф вернулся в комнату.
— Никто его не видел. Но не могу же я обзвонить всех! — сказал он бодро. И две минуты спустя: — Может, он не хочет садиться со мной за стол? Наверно, я обидел его насчет собаки.
— Нет, что ты! И потом — ты ведь ему разрешил. Джозеф сначала не хотел пускать собаку в гостиную, потому что там очень светлый ковер, — пояснила она Руфи.
— Еще бы! — всплеснула руками Руфь. — Не ковер, а целое состояние!
— Я отношусь к грязи терпимее, чем Джозеф. К тому же мне жалко пса, он так тоскует один.
— Моя жена помешана на животных! В один прекрасный день у нас в доме появится бродячая лошадь. — Джозеф встал. — Я еще позвоню.
— Знаешь, почему он уступил? — шепнула Анна Руфи. — Та, другая бабушка не возражала, чтобы Джордж спал с ним в одной постели.
— В постели? Он же грязный! — обомлела Руфь.
— Что из этого? В общем, теперь Джорджу разрешено ходить везде и всюду при условии, что Эрик вытирает ему лапы.
Джозеф вернулся.
— Что за мальчишка! — Он обратился к Руфи: — Его так все любят, что никогда наперед не знаешь, кто из друзей зазовет его на этот раз. Может, где-нибудь в шахматы играет и совсем позабыл о времени. Он отлично играет для своего возраста. А ведь это математическая игра, спорт настоящих ученых, интеллектуалов. У нас очень способный, даровитый мальчик! — заключил он.
— Конечно, Джозеф, конечно! Я уж Анне говорила — это с первого взгляда видно.
— Ну, ладно. Когда он появится, позовите меня. Скажу ему пару теплых слов. — Он подмигнул Руфи.
Непривычная для Джозефа живость. Анна встревожилась.
— Иди поработай, — сказала она. — И не расстраивайся.
— Откуда ты взяла, что я расстраиваюсь? Времени всего-то восемь часов. Мальчику тринадцать лет! Ну задержался, бывает. Вечно ты, Анна, все преувеличиваешь! — Прихватив портфель, он медленным, тяжелым шагом пошел наверх.
— Включить телевизор? — спросила Анна.
— У меня от него глаза болят. Зато у меня с собой журнальчик, в нем печатают все сериалы с продолжением, из номера в номер, — ответила Руфь.
Анна сняла с полки «Покорение Мексики». Джозеф все обещает свозить ее к Дану, но поездка постоянно откладывается.
Ей не читалось. Но она заставляла себя сосредоточиться, чуть ли не выучивала наизусть абзацы, словно завтра ей предстояло сдавать по этой книге экзамен. Стул она намеренно развернула спиной к часам. Пробило девять. Или она неверно посчитала? Может, уже десять? Но она не обернулась, не проверила. Во рту пересохло. Ее обуял внезапный дикий страх.
— На улице холодает, — проговорила Руфь. — Какой ветер поднялся, только послушай!
— Давно пора обрубить эти ветки, — отозвалась Анна с деланым спокойствием. — Они стучат в стекла при малейшем дуновении.
Она встала и прошла к входной двери. Едва приоткрыла — в прихожую ворвалась клубящаяся, пронизывающая до костей сырость. Верхушки деревьев отчаянно раскачивались на фоне чуть белесого неба. На уровне глаз — кромешная тьма. Анна закрыла дверь.
По лестнице спускался Джозеф.
— Уже половина одиннадцатого, — сказал он.
— Может, позвонить в полицию? — предложила Руфь.
Джозеф бросил на нее свирепый взгляд:
— Что? Какая полиция? Зачем? Глупости! Анна, во что он был одет?
Она представила утро, Эрика на кухне. Прошло несколько веков.
— По-моему, в клетчатую рубашку. Точно не помню.
— По радио объявили, что с шести часов температура понизилась на двадцать градусов, — сказал Джозеф.
Анна промолчала. Четыре раза пробежала глазами одну и ту же фразу и, так и не вникнув, закрыла книгу. Джозеф готовил чай. Вот свистнул закипевший чайник, вот щелкнула дверца шкафчика. Руфь сидела молча — Руфь, которая вообще живет, не закрывая рта.
Начался ливень. Без предупреждения, без первых робких капель. Налетел разом, словно смерч или шквал. Вошел Джозеф.
— Дождь, — сказал он, возвысив голос над рвавшейся в окна стихией.
— Я знаю.
Взгляды их встретились.
— На этот раз я задам ему хорошую трепку! — прокричал Джозеф. — Он у меня попомнит! Нельзя все спускать. Ребенок должен знать, что можно, а что нельзя.
В дверь позвонили. Звонок звонил, не переставая, словно кто-то облокотился на кнопку.
— Господи! — воскликнул Джозеф и побежал открывать.
В лицо ему ударили мокрый, леденящий ветер и резкие колеблющиеся пучки света от двух карманных фонарей. Двое полицейских стояли позади Эрика и огромного мокрого пса. Все вошли в дом.
— Ваш мальчик?
— Боже Всевышний! — запричитала Руфь. — Где же ты был? До смерти всех перепугал, и Нану, и дедушку. Постыдился бы…
— Потише, леди, успокойтесь. — Полицейский повернулся к Джозефу: — Вы его дед? Мальчик голосовал на шоссе, в сторону Бостона. Но говорит, что хотел ехать куда-то на северо-запад… Как это место называется? А, парень?
— Брюерстон, — сказал Эрик. — Я там живу. Я хочу домой.
Весь дрожит. Совсем маленький, неожиданно щуплый, в штормовке с чужого плеча.
— Не понимаю, — растерялся Джозеф. — Ты хотел убежать?
Эрик стоял, не поднимая глаз.
— Похоже на то, — отозвался полицейский. — Хорошо, мы вовремя подоспели. Его там один гад уже подвез. — Он взглянул на Анну и Руфь: — Извращенец какой-то, вы уж простите… К счастью, мальчишка удрал от него на светофоре. И собака его, должно быть, в обиду не дала.
На лбу у Джозефа вздулись вены.
— Эрик, почему? Почему ты это сделал? Ты должен мне ответить! Мы ведь так хорошо с тобой обращались. Эрик, скажи, почему ты убежал от нас?
Эрик поднял глаза.
— Потому что я все тут ненавижу.
— Ох уж эти пацаны, — вздохнул полицейский. — Не переживайте вы так, мистер Фридман. Выпороть его надо хорошенько, как нас в детстве пороли. Сразу мозги на место встанут, вы уж поверьте. Только не сегодня. Отложите чуток. Малец устал и напуган до смерти. — Он повернулся к Эрику и с грубоватой нежностью произнес: — Тебе, друг, крупно повезло в этаком доме расти. Я бы с тобой с радостью поменялся. И попомни: ты сегодня едва ноги унес. Могло кончиться большой бедой. Слышишь?
Он надел мокрую фуражку… Полицейских благодарили, предлагали им деньги, те отказывались.
— Ну хоть чаю выпейте! Или кофе?
— Нет, миссис, спасибо. Вы лучше пацаном займитесь. А ты деда слушайся. Понял, друг?
Дверь захлопнулась. Настала тишина. С мокрых тонких брюк Эрика, с клетчатой рубашки на пол натекла лужа.
— Эрик, скажи, — прошептала Анна, — скажи мне, что случилось?
— Я тут все ненавижу! Ненавижу этот дом! Вы не имели права увозить меня из дома! Я туда вернусь. Опять убегу. Не удержите…
— Что за глупости?! — вскипел Джозеф. — Твой дом здесь. И идти тебе некуда. Ты же знаешь, что, кроме нас, о тебе никто не позаботится…
— Джозеф! Замолчи! — приказала Анна. — Эрик, поговорим обо всем завтра. А сегодня ехать уже поздно, и в такую погоду все равно машину не поймаешь.
Он покачнулся, ухватился за спинку стула.
— Пойдем, пойдем наверх, а утром вместе решим, что делать. — Анна обняла его и повела к лестнице. Он едва передвигал ноги и поднимался, держась за перила.
— Я согрею супу, — шепотом сказала Руфь.
Джозеф поднялся следом за ними и направился к комнате Эрика.
— Нет! Уходите! Оставьте меня в покое. Я вас всех ненавижу!