На кухне хозяйничала бабушка, она переговаривалась с мамой. Доносился запах творожников и кофе.
Нора быстро встала, убрала кровать и пошла на солнце.
– Я думала, ты сегодня долго спать будешь, – удивилась мама.
– Сон плохой приснился.
– Значит, надо позавтракать, и сон забудется, – подхватила бабушка.
– А кофе есть? – уточнила Нора.
– Есть, но только растворимый. – Бабушка достала из шкафа жестяную банку.
Нора махнула рукой: на даче даже растворимый кофе заходит на ура.
Мама уже заканчивала завтракать, спешила на встречу с подругой.
– Опять посуду бросила за собой, – проворчала бабушка, а Нора улыбнулась.
Рутина успокаивала. Вокруг цветника вертелись пчёлы, на гортензию мостился огромный шмель.
– Вторую ночь подряд снится авария, – проговорила Нора, подчищая с тарелки остатки творожников. – Причём каждый раз разная, но ощущения от них одинаково гадкие.
– Ты просто себя загнала уже. – Бабушка сидела рядом и перебирала семена. – Вот мозг тебе и говорит, что ты устала. Учёба, работа… А ты ещё дружишь с этой твоей, как её?
– С Таисой? Да, мы почти каждый день общаемся.
– Так себе она подруга.
– Ты мне это уже пятнадцать лет говоришь.
– Вот как вы познакомились, с тех пор и говорю. И этот твой невнятный парень.
– Саша Плотвичкин. – Нора задумчиво посмотрела в чашку с остатками кофе.
– Забавная у него фамилия, но он какой-то бесхребетный. – Бабушка разобрала пакетики с семенами по кучкам: часть на следующий год, а часть засеять на свободные места на грядках. – Тоже давно с ним знакомы, а встречаться так и не начали.
– Ему Таиса нравится.
– А он тебе? – Кучка для следующего года пополнилась новым пакетиком.
Нора перевела взгляд на клумбы. Окна кухни выходили на огород и цветник. Бесконечно можно было смотреть, как лёгкий летний ветер играет листьями на кустах, как скворцы ходят по грядкам и собирают жучков.
– Никогда не думала о нём в таком ключе, – призналась Нора.
– И не надо, – махнула рукой бабушка. – Нормального себе найдёшь. Главное – не спешить.
Бабушка говорила эту фразу каждый раз, когда разговор заходил о семейном благополучии Норы. А заводила она этот разговор стабильно раз в две недели. И каждый раз он сводился к одному и тому же. Нора научилась уже переводить беседу на другую тему.
– Хочу уволиться, – выдала она.
– Новое место нашла? – Бабушка даже не отвлекалась от семян.
– Пока нет. – Девушка допила кофе. – Но работать я там больше не могу.
– Хорошее же место, тебе нравилось.
– Знаешь, я всё больше утверждаюсь в мысли, что я стагнирую. Застряла в одном и дальше не развиваюсь. И что я должна делать что-то другое.
– Твоё дело молодое, тем более что это подработка на время учёбы, – пожала плечами бабушка. – Маме только не говори, она расстроится.
Нора сидела за пустым столом и пыталась растянуть это спокойное утро. Не хотелось делать ничего.
В окно залетела пчела, покружилась, села на нарисованный цветок, разочаровано пожужжала на нём и вылетела.
– Сходишь на рынок? – спросила вдруг бабушка. – Овощи закончились.
Нора кивнула.
Дорога до рынка шла через станцию. Уже подходя к железнодорожным путям, Нора вспомнила вчерашнего попутчика и фотографию в интернете. Сейчас невозможно было найти ничего, что хоть как-то касалось новости о странной смерти в стене панельного дома. Зато Нора нашла упоминание жуткой аварии с оленем. Она чуть не рухнула под поезд, пока читала подробности. Ей снилась именно эта авария, причём в тот самый момент, когда она происходила. Неужели вторая авария тоже случилась на самом деле?
Овощи по бабушкиному списку нашлись быстро, обратная дорога буквально жгла ноги. Стоило огромных усилий не уткнуться в телефон, чтобы начать искать упоминания нового бедствия.
Свежих аварий не находилось, но был случай двадцать лет назад. Какой-то лихач на «Святогоре» сбил беременную женщину и скрылся. Никаких фотографий, описаний машины и женщины тоже не отыскалось. Нора целый час провозилась со старыми сводками, но так ничего и не нашла. Интернет в то время не мог похвастаться богатством источников. Девушка не заметила, как пошёл дождь, и бабушка закрыла балкон. Крупные капли стучали по крыше, не успокаивая, а вселяя ещё бо́льшую тревогу. Нора ушла с кухни вглубь дома, села у окна и попробовала ещё поискать информацию по трём запросам. За окном стало ещё темнее. Девушка глянула на улицу и с криком отпрянула.
Огромная чёрная фигура полностью загородила окно и смотрела на Нору единственным глазом.
– Ты чего голосишь? – С кухни прибежала испуганная бабушка.
Нора моргнула. В окне никого не было.
– Чудовище показалось.
– Так, – разозлилась бабушка, – отложила телефон и пошла мне помогать с обедом! Хоть отвлечёшься от своих страстей.
Нора спорить не стала и покорно пошла за бабушкой. На кухне пахло бульоном, шкворчала поджарка, а на столе лежало разобранное мясо. За окном лило. Стена дождя была такой плотной, что почти скрывала вид на грядки. Но Нора всё равно различила в самом конце огорода высокую чёрную фигуру. Та стояла, не двигаясь. В сумрачном свете горел один глаз.
– Порежь капусту, – попросила бабушка.
– Щи будут? – без энтузиазма спросила Нора.
– Да, не питаться же одним борщом!
Нора поморщилась. Щи она не любила, но терпела. Щи лучше рыбного супа, тот она вообще на дух не переносила.
– Когда планируешь уходить? – спросила вдруг бабушка.
– Откуда? Куда? – не поняла Нора.
– С работы, увольняться же собралась.
– А… – Нора строгала капусту старым ножом с деревянной ручкой. – Наверное, сессию закрою и уволюсь. Устала.
Бабушка кивнула.
А дождь не планировал заканчиваться. Вода уже стояла в межах, стекала с крыши. Сверкнула молния, загрохотало.
– Мама же у подруги остаётся? – спросила Нора, глядя на потоки воды за окном.
Бабушка кивнула, не отвлекаясь от готовки.
– Хотела салат посеять сегодня, – расстроенно добавила она, немного помолчав. – Как раз место на грядках было.
Это самая большая пытка – сосредоточиться на деле, когда тебя со всех сторон дёргают, требуют соответствующих результатов, а времени на само дело вообще не дают. И носишься ты в итоге вокруг, хватаешься за всё подряд, а изнутри тебя сжирает чувство вины. Не то делаешь, не так, всё плохо.
Брют сидел в новом кабинете, который нашёл Скат Иваныч, и пытался свести в одно оба убийства. Первое в Ладу, второе в Яви. И там и там знаток и всякий-разный, заключившие договор. Это не поддерживалось, но и не запрещалось. На такой случай существовали правила, а все возможные разногласия и неожиданности оставались уже на совести знатка, который решался на подобное сотрудничество.
Глеб сыпал предположениями, кто бы мог стоять за этим всем: человек или всякий-разный. Или это сообщники, которые объединились, чтобы крошить себе подобных.
– Вот смотри, в Явном мире живёт какой-нибудь сильный знаток, который убивает на своей стороне. А всякий-разный проходит в Лад и мочит тут, – рассуждал Глеб.
– И в чём прикол? – устало спросил Брют.
– Устраняют конкурентов?
Брют покачал головой, но теорию со счетов сбрасывать не стал. Дверь в кабинет открылась, и зашли Волчков с Зябликовым. Они тихо прошелестели мимо Глеба к столу Брюта. Глеб никак не мог их нормально разглядеть, постоянно что-то мешало, будто очки запотели. Вот и сейчас они стояли на расстоянии вытянутой руки, а понять, как выглядят, какие черты лица у одного и у второго, Глеб не мог.
Волчков наклонился к Брюту и что-то выдохнул, тот помрачнел, кивнул. Глеб моргнул, а два пограничника исчезли, неслышно закрыв дверь.
– Что на этот раз?
– Нашли анафида, который вселяется в тела и жрёт чужую энергию. – Брют достал из ящика стола чашку и бутылку воды.
– О, прикольно! – Глеб сразу подобрался.
– Не прикольно, – проворчал Брют.
– Почему?
– Пока мы шатались по Яви, эта тварь успела пять душ сожрать.
– Ничего себе! – Для Глеба это был первый случай, когда нечисть развлекалась масштабно. – Мне казалось, что анафиды так, мелочь.
– Мелочь – это кикиморы, мелкая пакость, но даже от них ты так просто не избавишься, если дашь волю. А анафид – это бес, тварь, что ставит себя выше всяких там кикимор и переруг. Не дай Великое древо ты сравнишь его в разговоре с аукой или болотницей. Он так оскорбится, что век будет за тобой ходить и гадить.
– Это что получается, он типа лешего в городе?
– Типа злыдни, но с чувством собственной важности до небес. – Брют налил в чашку воды. – Нахватаются у людей, потом пытаются доказать, что они такие же.
– Типа тоже с душой?
– Типа, – согласился Брют. – Вода – это связь.
Чашка дрогнула, по поверхности пошла рябь.
– А не проще позвонить? – спросил Глеб.
– Скат Иваныч не берёт с собой телефон, а сейчас дождь прошёл, вода везде. Через воду надёжнее.
Чашка вибрировала, слегка подпрыгивая на столе, звенела от напряжения эмаль.
– Босс, у нас анафид разбушевался, – сказал Брют в чашку.
Какое-то время было тихо, затем чашка стала трескаться.
– Адрес есть? – Голос Ската Иваныча из воды звучал глухо.
– Да, Волчков и Зябликов отправились туда, – ответил Брют.
– Хорошо, встретимся на месте.
Скат Иваныч хотел сказать что-то ещё, но чашка не выдержала и развалилась. Вода залила стол. Глеб хотел кинуться за тряпкой, но Брют остановил его. К краю стола он поднёс бутылку и нарисовал пальцем водяную дорожку ровно к горлышку. Вода перестала растекаться во все стороны, а собралась, подтягивая к себе капли, которые расползлись по столешнице. Тонкой струйкой она вся собралась в бутылку, не забыв даже то, что оставалось в расколотой чашке.
– Идём, опять побегаем. – Брют закрутил бутылку и убрал её обратно в стол, осколки чашки полетели в мусорку. – Мало нам работы.