По правилам, жертва была голой, не считая узкой набедренной повязки в эстетических целях. Накануне ночью, после долгой и страстной любви, Санхар намекнул Эльму, что, если набедренную повязку смочить уксусом, то боль в особо нежных местах будет не такой сильной. Он услышал мысли юноши и знал, что тот, на рассвете, когда все крепко спали, тайком отнёс капитану кувшинчик уксуса. Знал также, что воины, выполнявшие роль палачей, учуяли характерный запах, но промолчали и не доложили о нарушении – их тоже потрясло мужество и жажда свободы капитана Интона. «Меченые» уважали смелость и силу духа.
Когда ноги Интона коснулись инфликта, он вздрогнул. По мере того, как тело погружалось в жидкое пламя, он корчился, стонал, кусал губы, бледнея, но не кричал, и ответом ему тоже была уважительная и напряжённая тишина.
Но всё же Санхар немного схитрил. Он сказал, что никто не выдерживал в бочке с инфликтом больше пяти минут. Это было правдой. Но эти пять минут считались от полного погружения и до начала агонии. Сейчас тоже установили пятиминутный интервал. Но часы запустили до того, как ноги Интона коснулись инфликта. Минута ушла на погружение. Итого, в запасе оставалось ещё четыре минуты. Однако и это был большой отрезок времени для истязаемого жгучей болью человека. Все с напряжением следили за тонкой струйкой песка, казалось, невыносимо медленно пересыпающейся из одного полушария в другое. И, когда песка осталось примерно на минуту, Санхар подал знак, и воины начали поднимать Интона. Когда последняя песчинка прошла узким горлышком часов, капитана полностью вытащили из инфликта. Кожа истязуемого стала бледной, как брюхо тухлой рыбы, он с трудом дышал и казался невменяемым. В полубессознательном состоянии, парализованный болью, часто и с присвистом дыша, как перегретая на солнце собака, смотрел в одну точку расширенными зрачками, ничего не видя и ничего не слыша.
Когда капитана начали опускать в инфликт, сержант Сенек, стоявший рядом с Санхаром, с сомнением покачал головой:
– Он хорошо держится, но, ставлю пять золотых, что капитан не выдержит «замачивания».
– Ставлю десять против пяти, что выдержит, – уверенно возразил Санхар.
– Принимаю, – согласился сержант.
Сейчас, глядя на распластанного на палубе Интона, которого обильно поливали уксусом, смывая остатки инфликта, Санхар подумал, что Сенек таки проиграл пари.
Капитана положили на мягкий тюфяк и оставили на палубе под полотняным тентом, защищавшим от жгучих солнечных лучей, где его воспалённую кожу мог обдувать прохладный ветерок.
К вечеру Интону стало хуже. Обожжённая инфликтом кожа покраснела и вспухла, отравленный ядом организм ослабел, и капитан потерял сознание. Дыхание его стало хриплым, а из носа тонкой струйкой бежала кровь. Сенек, глядя на неподвижное тело, довольно улыбнулся:
– По-моему, скоро я стану богаче на десять золотых. Эх, и устрою я пирушку в ближайшем порту!
– Не дели шкуру не убитой овцы, – возразил ему Санхар.
– Милорд, неужели вы думаете, что этот полумертвец выживет? – удивился сержант.
– Я в этом уверен, – кивнул Санхар. – У него не только хорошее здоровье, но и огромное желание жить свободным.
– Инфликт его доконает, – покачал головой Сенек. – Ещё никто не выжил, искупавшись в бочке с инфликтом. Думаю, даже вы, милорд, не смогли бы пережить такого…
– Уверен? – задумчиво взглянул на сержанта Санхар.
– Ну… Я знаю, что вы Избранник Богов и всё такое… Но бочка инфликта… – смутился Сенек.
Сержант был молод – не больше тридцати, и служил у Санхара только десять лет. Он, конечно же, слышал рассказы ветеранов о неуязвимости и вечной молодости лорда, воочию убедился в его силе и ловкости, но сомневался, что рассказы о лорде-правителе полностью правдивы, считая их обычными солдатскими байками любивших приврать для красного словца или преувеличить для сочности повествования рассказчиков.
– Может, поспорим ещё на пять золотых? – предложил Санхар.
Сенек удивлённо воззрился на господина.
– Вы полезете в бочку с инфликтом? – недоверчиво спросил он.
– Нет, конечно. Я не стану подвергать себя мукам за столь ничтожную сумму. Но я могу замочить одну руку. И, если до утра она не заживёт, ты получишь пять золотых. А если заживёт – стану богаче я.
Сенек заколебался. Благоразумие подсказывало ему воздержаться от сделки, но любопытство и азарт игрока подталкивали принять предложение.
– По рукам! – не выдержал он.
Санхар направился к бочке. Сбросив рубашку, приказал: «Переворачивай часы!», и сунул в жидкость руку почти по плечо. Вокруг начали собираться любопытные. Новость вмиг облетела корабль, и через минуту возле бочки собрались все: и матросы, и солдаты, и кок, и даже гнездовой свесился со своего насеста, стараясь рассмотреть, что творится внизу.
Сначала Санхару показалось, что он сунул руку в открытое пламя. С каждой уходящей минутой боль усиливалась, пока не стала почти невыносимой. Казалось, с руки клочьями сдирают кожу, оголяя нервы и мышцы. Санхар поразился, как капитан Интон выдержал эту адскую боль без нечеловеческого крика, без стона или проклятий, как делали другие несчастные, прошедшие этот путь. Как можно вынести боль всего тела и не сойти с ума, если так болит лишь одна рука?
Когда он, спустя пять минут, вынул руку, ему показалось, что прошла целая вечность. Рука покраснела; казалось, что с неё содрали кожу, а открытое мясо поливают кипящим маслом и колют острыми иглами. Кто-то приблизился к нему с кувшином уксуса, и только через мгновение до Санхара дошло, что это Эльм. Матросы и солдаты молча смотрели на господина. В их глазах светилось откровенное любопытство. Санхар с трудом улыбнулся и произнёс:
– Да, это довольно неприятно… Не желаю никому испытать это удовольствие на себе.
Его светлая северная кожа мгновенно вспухла. Боль толчками разливалась по телу. Голова закружилась и потянуло в сон.
– Пойду, прилягу, – произнёс он. – Сенек, остаёшься за меня…
– Слушаюсь, милорд! – с готовностью отозвался сержант.
Когда он лёг в постель и Эльм помог ему раздеться, заботливо прикрыв лёгким покрывалом, в теле Санхара уже начали нарастать слабость и вялость. Он закрыл глаза, расслабился, и вскоре уснул.
Проснулся на рассвете. В каюте было темно, Эльм, примостившись со стороны здоровой руки, ткнулся носом ему в подмышку и сладко посапывал. В здоровом и, как обычно, полном нерастраченной энергии теле не ощущалось ни боли, ни слабости. Он взглянул на левую руку, побывавшую в инфликте. Она ничем не отличалась от правой. Ни следа красноты или воспаления. Светлая чистая кожа матово светилась в сумерках.
Санхар зевнул, потянулся, и хотел уже разбудить Эльма, чтобы заняться любовью, но вспомнил о капитане.
Бесшумно встав, натянул подштанники и вышел на палубу.
Восток едва серел. Корабль окутывал серый сумрак, какой виделась глазами Санхара тёмная ночь. Он взглянул на небо и увидел покрывавшие его тучи. Но не чувствовал надвигающегося шторма. Значит, волноваться не стоило.
Капитан Интон лежал на тюфяке всё в том же состоянии. Это уже обнадёживало. Хотя, куда хуже! Притронувшись к его руке, Санхар ощутил жар, а слабый неровный пульс и прерывистое дыхание говорили о том, что капитан медленно, но неуклонно движется к концу. Санхар опустился возле неподвижного тела на корточки и задумался, посматривая на просвечивавшие в разрывах облаков звёзды. Если капитан умрёт, Санхар проиграет пари. Но не о потерянных деньгах беспокоился он. Жаль потерять сильного, отважного и благородного человека. Как его спасти? Он не мог поделиться с ним кровью и сделать Бессмертным, как делала мать. Вливание только ускорить конец несчастного. Оплакать его, как оплакал в своё время Акса и Грациана, со слезами передав им живительную силу? Но смерть капитана, хотя и огорчала, но не до такой степени, чтобы вызвать слёзы. А просто так, по желанию, плакать он не мог. Разве что…
Санхар давно заметил, что женщины, с которыми он жил, оставались долго молодыми, никогда не болели, а их случайные раны быстро заживали. Он вспомнил Эльма, который появился у него не так давно. На днях он случайно порезал руку, но через несколько часов от раны не осталось и следа.
Конечно, Санхар не собирался насиловать капитана. Он вообще не собирался вступать с ним в какую-либо связь. Но один способ стоило попробовать…
Санхар опустился на колени и осторожно коснулся сухих воспалённых губ Интона, увлажняя их своей целебной слюной. Он целовал капитана без всякого удовольствия, стараясь, чтобы в его рот попало как можно больше живительной влаги. Напоследок, он слегка укусил его за губу, высосал немного крови, подержал во рту, и передал её обратно. Выпрямившись, вытер губы и сплюнул.
– Ну что ж, спящая красавица, надеюсь, мой поцелуй оживит тебя, – пробормотал Санхар, поднимаясь.
Пройдясь по кораблю, он приблизился к рулевому и поинтересовался, как идут дела. Тот ответил, что всё в порядке, и украдкой взглянул на руку господина, на которую падал свет фонаря, висящего над компасом. Увидев, что рука совершенно здорова, он сдержанно усмехнулся. Рулевой был старым матросом и плавал с Санхаром почти сорок лет. Он не сомневался, что господин – истинный Избранник Богов, и бочка инфликта для него не страшнее горячей ванны.
Глава 5
Сенек с большой неохотой расстался с пятью золотыми, но с ещё большей – с другими пятью, когда на следующий день капитан Интон начал поправляться. Всех удивила необычная живучесть капитана, ведь мало кто верил в его выздоровление. Один Санхар знал правду, но благоразумно молчал. Ночной поцелуй вельха не сделал Интона бессмертным, но помог побороть ужасный недуг. На следующий день начала проходить горячка, а на второй он уже пришёл в себя и даже попросил пить. Утолив жажду, уснул, и проснулся почти здоровым. И хотя он был ещё слаб, бледен и вял, но стоял на ногах. Те, кто поставил на его выживание, обогатились, так как таких оказались единицы.