Тесей благосклонно согласился.
Теперь немного о Медее.
Медея крутила своим мужем, царем Афин, как хотела, используя в качестве рычагов давления две весьма эффективные вещи: тайну искусства омоложения и свое прекрасное тело.
Когда не помогало первое средство, задействовалось второе, не работало второе, использовалось первое, и так до бесконечности.
Царь, конечно, был не дурак, и на своей шее позволял ездить молодой жене из чисто эгоистических соображений. Молодость ему Медея частично вернула и продолжала возвращать с каждым днем, хотя Эгей предпочел бы остановиться на сорока годах — наиболее мужественном, в его представлении, возрасте.
Что касается всего остального, то и там было все на высшем уровне. В любовных делах молодая женушка знала толк, за что и была со скандалом изгнана из родного Коринфа. Кому она там отказала, так и осталось тайной за семью печатями. Говаривали, что тамошнему восьмидесятилетнему царю, но это все уже лирика, не имеющая к нашему повествованию решительно никакого отношения.
Медея здорово давила на могущественного мужа, и Эгей во многом ей уступал. В основном царица занималась махинациями на сельскохозяйственном рынке, получая от этого некое странное извращенное удовольствие. То цены на репу снизит, то на сельдерей повысит. Видно, желала гадина всенародного восстания. Игралась, так сказать, с огнем, а может, и вовсе мечтала о кровавой резне с последующим свержением надоевшего мужа.
Кто ее, стерву, знает.
Но на самом деле планы Медеи были еще более зловещими. Волшебница собиралась здорово ускорить процесс омоложения Эгея, быстренько вернув царя к годовалому возрасту, после чего можно было бы со спокойной душой править от его имени, пока малютка наконец перестанет делать под себя. Ну а с возможностями Медеи в перспективе у несчастного царя была целая вечность и бесконечная череда испачканных пеленок.
Хотя, в принципе, можно было бы не мотать годы вспять, а наоборот, прибавлять. Разницы практически никакой. Эгей бы так же делал под себя, но только в образе маразматического старца.
В общем, как только зловещий план осуществится и царица официально станет регентом при малолетнем Эгее, ничто больше не помешает ей как следует развлечься со всей царской гвардией.
Но вот пока… пока что даже за подобные мысли спокойный с виду Эгей вполне мог спустить с благоверной три шкуры, а из аппетитной идеальной попки нарезать ремней для конской сбруи.
Но тут во дворце внезапно появился Тесей и спутал Медее все планы.
Царица не понимала, что происходит, но сразу почувствовала исходящую от наглого молодого героя угрозу.
Страшные перемены нес спесивый стройный юноша и, погадав при помощи плошки с водой и горячего воска, волшебница только лишний раз в этом убедилась.
Обостренные чувства не обманули ее. Невесть откуда взявшийся герой с идиотским именем Иесет твердо стоял между Медеей и задуманным ею коварным планом.
Что ж, досадное препятствие следовало как можно скорее устранить, и готовящийся пир должен был стать местом действия грандиозной эпической трагедии под названием «Вероломное отравление за пиршественным столом юного героя Иесета».
Но трагическая пьеса — это одно, а жизнь — это нечто совсем другое.
Но обо всем по порядку.
На пир в честь могучего молодого героя собрался чуть ли не весь город.
Понятно, что тут присутствовали лишь самые достойные представители добропорядочных горожан, так сказать цвет Афин.
В самый роскошный зал царского дворца был допущен городской тюремщик (тщедушный унылого вида старикан), начальник стражи (бородатый головорез со шрамом во всю щеку), владелец сети афинских публичных домов (веселый полный иудей), парочка совершенно сумасшедшего вида философов, ну и прочие не менее достойные граждане.
Однако, когда все уже было практически готово к началу славного праздника, Медея вызвала своего мужа в дворцовый парк, дабы перетереть с ним одну крайне важную для нее тему.
— В чем дело? — довольно сварливо осведомился царь, поправляя на голове праздничный венок из плюща. — Что еще случилось? Неужели твое дело не могло подождать до утра следующего дня, когда я протрезвею?
— Нет, не могло! — обиженно поджав губы, ответила царица.
— Ну что там у тебя? Небось опять хочешь поднять цены на жареные семечки?
— Это по поводу твоего гостя, как его там… Иесета.
— По поводу Иесета? — здорово удивился Эгей. — Вполне достойный юноша. Ему всего лишь восемнадцать, а он уже совершил целых пять героических подвигов! Такое, знаешь ли, не часто случается. Представляю, что будет дальше, парень наверняка далеко пойдет.
— А по-моему… — злобно сощурившись, выпалила волшебница, — этот твой Иесет — спартанский шпион.
— С чего ты взяла? — рассмеялся царь. — Совсем, что ли, с ума сбрендила?
— Если кто у нас и сбрендил, так это ты! — гневно топнула ногой Медея. — Как можно быть таким слепцом и не видеть очевидное. У этого эллина нет бороды!
— Ну и что с того? — усмехнулся Эгей. — У тебя ее вон тоже нет, и никто по этому поводу не сокрушается.
— Все шутишь свои дурацкие шуточки, — презрительно бросила царица. — А известно ли тебе, что мужчины в Спарте, в первую очередь воины, всегда гладко выбривают свои подбородки?
— Честно говоря, я завидую широте твоих познаний, дорогая. Что еще спартанские воины выбривают? Может, просветишь?
— Просто возмутительно! — взвизгнула Медея. — Что ты себе вообще позволяешь? Где твое уважение, Эгей содействие и послушание, которые ты проявлял по отношению ко мне все это время?
— А ты мне надоела! — спокойно заявил Эгей. По самое «не могу». Меня достали твои постоянные капризы и упреки. С сегодняшнего дня я решил положить всему этому конец.
— Ах, так?!
— Да, так!
— Ну, смотри мне… только не говори потом, что я тебя не предупреждала.
— Предупреждала о чем?
— О затесавшемся к тебе в доверие шпионе.
У него даже имя какое-то странное, несвойственное нашей части Греции: Иесет. Наверняка это спартанское имя или, может быть, даже кличка, как у наемного убийцы!
— Ну и что ты предлагаешь? — спросил царь, — желая как можно скорее отвязаться от докучливой благоверной.
— Давай его отравим! — сладким, словно мед, голоском предложила Медея, и ее чудесные карие глазки при этом зловеще заблестели.
— Да ты ЧТО?!
— А чего ты боишься? Одним юношей больше, одним меньше, никто ничего не заметит, особенно когда все гости крепко упьются.
— Я вижу, дорогая, твой разум окончательно помутился. Ты перегрелась за день на солнце? Ты вообще соображаешь, ЧТО мне тут предложила? Коварно отравить великого героя! Да ты знаешь, что с нами после этого всемогущие боги сделают?!
— А при чем тут всемогущие боги? — недовольно скривилась волшебница.
— А кто даст гарантию, что Иесет не является близким родственником кого-нибудь из олимпийцев?
Угрюмо нахмурившись, Медея злобно сверлила мужа маниакальным взглядом.
— И потом, у нас нет никаких веских доказательств, — принялся резонно рассуждать Эгей. — Ты вот утверждаешь, что Иесет — спартанский шпион, только на основании того, что он не носит бороды. Смех, да и только.
Жена по-прежнему молчала.
— И вообще, с чего ты взяла, что спартанские воины начисто бреют свои подбородки? Зачем им заниматься этим хлопотным неблагодарным делом?
— Чтобы в бою враг не смог хватать их за бороду! — визгливо выкрикнула царица, понимая, что ее план подговорить мужа на отравление с треском провалился.
— Все, свободна! — раздраженно рявкнул Эгей. — Данная тема закрыта.
И снова поправив съехавший на затылок праздничный венок, царь решительно зашагал обратно во дворец.
— Ну что ж, ладно… — тихо прошипела ему вслед Медея. — Я все равно поступлю по-своему.
И начался пир.
Много хвалебных речей было произнесено в честь молодого Иесета, с готовностью рассказывающего каждому желающему о своих блистательных победах.
Особенно гостям понравилась расправа над разбойником Скироном, хотя за столом о таких вещах в приличном обществе, как правило, не говорят. Но льющееся рекой вино быстро заставляет эллинов забыть о всяком приличии.
Присутствующий на пиру знаменитый афинский аэд тут же сложил в честь храброго юноши героическую песню. Сочинял певец на ходу, да и струны на его эоле были слегка расстроены, но, несмотря на это, песня многим понравилась.
Тесей же мало что в ней понял, хотя честно вслушивался в ужасное дребезжание инструмента и полоумный вой пьяного исполнителя. Молодой герой лишь с натугой сумел разобрать несколько слов, таких как «слава», «великий подвиг», «немытые ноги» и «коровий хвост».
Последнее словосочетание вообще не лезло ни в какие ворота, но истинные поэты, они такие. Выражаются часто весьма образно, так что хрен потом на трезвую голову поймешь.
Весь этот триумф сильно смущал юношу, ибо он оказался совершенно чужд тщеславию, зазнайству и прочим «добродетелям», присущим греческим героям. (Ну и дурак!)
Особо Тесея заинтересовали совершенно сумасшедшие философы, глушившие просто умопомрачительное количество вина. Причем выглядели ученые мужи совершенно трезвыми, и это говорило о том, что на пиру присутствовали алкоголики с солидным стажем.
Речи вели эти философы крайне витиеватые, но одна тема юношу страшно заинтересовала.
Касалась эта тема некоего ученого Зенона из Элей и его знаменитых апорий.
— Секундочку, любезнейшие, — вмешался в яростный диспут Тесей. — Что значит слово «апория» и кто такой этот ваш Зенон?
Ученые мгновенно замолчали и посмотрели на молодого героя такими взглядами, словно юноша совершил в присутствии дам какую-нибудь непристойность.
«Как? — читалось в этих гневных взорах. — Он не знает, кто такой Зенон из Элей?! Куда катится лот мир!»
Но Тесей был главным героем пира, и потому ученым мужам все-таки пришлось ответить.