– А я не хуже мужчины.
Фиэльд невольно рассмеялся.
– Во многих отношениях даже лучше. Но даже если вы в состоянии выдержать многие испытания, все же существует граница для выносливости и силы женщины. Хорошая женщина может быть очень часто и хорошей опорой, но иногда может быть также и помехой. Кроме того, наша с вами поездка в непроходимые леса Амазонки вряд ли будет одобрена вашими друзьями и знакомыми в Лиме и доставит вам, таким образом, немало неприятностей. То, что я говорю, – смешно, но это так.
– Пустяки! – воскликнула Инес. – Мнение лимских жителей для меня глубоко безразлично. Да кроме того, с нами поедут Конча и ее брат.
– Вы не можете рассчитывать на Кончу раньше, чем через три недели.
– Но вы ведь можете подождать?
Фиэльд отвел от нее взгляд, внутренне проклиная самого себя. Но он не мог видеть эти сиявшие доверием глаза, не испытывая какой-то почти отеческой слабости. Его сердило то, что он чувствовал такую горячую симпатию к этой юной дочери юга, которая говорила с ним без кокетства и заигрывания, от всей своей простой души… То была женщина без хитростей.
И так как он не был в состоянии разрушить ее надежды, он отвернулся от нее весьма невежливо и предоставил себя в распоряжение губернатора, который направил на него настоящий артиллерийский огонь вопросов о событиях в далекой Европе.
Когда Фиэльд лег в этот вечер в постель, он был очень недоволен собой. Ему надо было подумать о многом. Во-первых, он не мог отослать Инес в Орайо, пока черный Антонио находился еще в этих местах. Черт возьми!.. Почему он не убрал совсем этого бандита! Не сделался ли он случайно сентиментальным? О! Нет, никогда! Но он всегда имел эту слабость – предоставлять противнику равные условия. И для него никогда не существовало радости и удовлетворения в убийстве неспособного к сопротивлению человека, даже если это было только вредное животное.
После долгих размышлений он наконец пришел в согласие с самим собой – взять Инес в Иквитос. Там могла она жить в относительной безопасности. Там могла она подождать Кончу и уже тогда двинуться дальше на пароходе по реке Амазонке до самой Пармы. А оттуда в Европу, где жили родственники ее дедушки. А когда будет там, она может с помощью адвоката добиться разъяснения запутанных дел фирмы Мартинеца в Лиме.
С этим успокоительным убеждением положил Фиэльд голову на подушку и заснул. Он так устал и спал так крепко, что не услыхал легкого шума у самой своей двери около полуночи.
То был Кид Карсон, покинувший свой флигель и улегшийся на страже перед дверью Фиэльда, словно цепная собака…
Но ничего не произошло в эту ночь, чтобы потребовало бы его помощи.
Долго горел свет в комнате Инес. Она сидела у постели раненой Кончи, зашивала ее порванные одежды и меняла перевязки на горящей ране. Юная индианка с берегов Мараньона была бесконечно терпелива. Ей было запрещено разговаривать, но большие, прекрасные глаза на плоском лице говорили лучше всяких слов. Второй раз уже была она на пороге смерти, но белокурый исполин еще раз спас ее.
Конча не была совсем необразованной девушкой. Недаром же брат ее, Хуамото, был в Иквитосе величайшим знатоком индейских наречий Южной Америки. Также и она имела кое-какие сведения об истории старинного племени инков, о его обычаях и религии. Она читала о великом загадочном боге Нахакамаке, имя которого по-индейски означает – «Тот, кто дал жизнь вселенной». Теперь маленькая Конча раздумывала о том, не был ли этот белокурый повелитель, который принимал во всем столь заботливое участие, самим Нахакамаком. И эта догадка все укреплялась в ней, по мере того как лихорадка от раны все сильнее шумела в крови. В те минуты, когда лихорадка достигала пароксизма и действительность смешивалась со сном, она шептала своеобразные молитвы. Они не были обращены ни к Святой деве, ни к святым хранителям Лимы, но к неведомым богам, обитающим в сердце человека.
Одна лишь Инес прислушивалась к ее наивным, лихорадочным излияниям, но молитвы Кончи произвели на нее глубокое впечатление.
А за окном тропическое небо с громадными мерцающими звездами склонялось над маленьким городком, затерянным в горном Перу.
В далеком предместье города в одинокой хижине горел огонь. Двое мужчин сидели там в угрюмом молчании и выпивали солидное количество спиртного. Хозяин домика, коренастый метис с подозрительной физиономией, имел такой вид, словно у него чесался язык рассказать что-то, но он не осмеливался раскрыть рта. Потому что гость был не кто иной, как сам черный Антонио, который был весьма не в духе. Повязка на лбу и толстый, распухший нос мало способствовали как улучшению его настроения, так и украшению его наружности.
Элегантный и улыбающийся боксер из дансинга в Лиме был почти неузнаваем. Налитые кровью глаза выкатывались из своих впадин. Он беспрестанно облизывал языком сухие, потрескавшиеся губы. Выпитое начинало оказывать свое действие. Обыкновенно столь умеренный человек, он, наконец дорвался до водки, чтобы напиться пьяным. Но сколько он ни осушал стаканов, он все же не мог забыть того, что сидел оскорбленный, избитый…
Может быть, ему случалось два-три раза в юности испытать поражение на арене, но в борьбе жизни он еще никогда не претерпевал подобного… еще никто никогда не поборол черного Антонио. И если бы то, что произошло сегодня в Лиме, стало известно, то многие обрадовались бы и захлопали бы в ладоши. Его враги теперь поднимут головы… Быть может, об этом напечатают даже на страницах «Коммерцио». Он был унижен… Этот доктор самым откровенным образом показал ему свое презрение тем, что милостиво подарил ему жизнь.
Хозяин вдруг отскочил в угол хижины.
Черный Антонио вытащил свой макете и замахнулся. Затем с хрипом быка, умирающего на арене, он всадил изо всех сил длинный нож в белый деревянный стол.
Успокоив таким образом свою неистовую ярость, он опустошил одним духом тяжелую кружку ВОДКИ.
Несколько минут спустя он уже храпел под столом, заглушая сном гнев и хмель.
Глава XXIИнки
На следующий день Фиэльд и его спутники тронулись дальше вниз, по течению реки Нахитеа. Донна Инес присоединилась к ним, словно это было давно решено, и Фиэльд не имел мужества запретить ей последовать за ними. Впрочем, для молодой девушки было далеко не безопасно оставаться в Парме, пока Антонио Веласко бушевал в предместьях города и заливал свою досаду и ярость столь опасной жидкостью, как алкоголь.
Но, во всяком случае, Фиэльд твердо решил, что в Иквитосе этому должен наступить конец. Он не мог ни в коем случае позволить женщине разделить с ним опасности такой экспедиции. Там путников ждали не только обыкновенные трудности, но также непредвиденные и загадочные ужасы пустыни.
По-видимому, Сен-Клэр не осмелился даже намекнуть своей внучке, в чем состояла совершенно неслыханная опасность, которой он подвергался в этой поездке. Инес совершенно не подозревала обо всем том, что профессор Сен-Клэр доверил старому учителю в Орайо.
С тихой покорностью выслушала молодая девушка категорический отказ Фиэльда. Она слегка надулась, как и следовало по женскому обычаю, когда не все совершается по их прихоти, но не больше, чем было строго необходимо. В действительности же донна Инес более чем когда-либо была намерена совершить всю экспедицию до конца. Она рассчитывала на то, что поборет упорство Фиэльда своим мужеством и неутомимостью в дороге, а может быть, чуточку и на то обстоятельство, что слабость женщины иногда становится ее силою, особенно принимая во внимание уступчивость и заботливость Фиэльда по отношению к ней и к Конче.
Возможно, что Фиэльд втайне не был совсем уверен в подчинении Инес, но он, во всяком случае, надеялся привести ее к послушанию, пустив в ход последнее средство, то есть открыв ей истинное положение вещей, а также рассказав все, что он знал о судьбе ее дедушки.
Так проходили дни на длинном пути в триста сорок километров, спускающиеся к первым судоходным притокам огромной системы Амазонки, являющейся главной жизненной артерией для всей Южной Америки.
Хотя и против собственной воли, но Фиэльду пришлось сознаться, что донна Инес – очень ценный спутник. Она знала каждую подробность этой дороги, и, что еще лучше, она знала также всю эту страну, ее фауну, ее историю, как никто другой. И ее любовь к горной стране Монтане выражалась в горячем поклонении ее природе.
Понемногу Фиэльд учился узнавать эту обычно столь молчаливую и сдержанную девушку совсем с другой стороны. Ледяная сосулька Лимы растаяла без следа в этой жизни на вольном воздухе. Как далека она была от утонченной, разряженной куклы! Дедушка был ее учителем. Он взял ее на свое попечение с тех пор, как злая судьба отняла у нее родителей, и сам направил первые шаги в тот мир, где наука и любовь к природе шествуют бок о бок. В свободные часы и во время каникул он брал ее с собой в экскурсии и путешествия…
– Бросай твои книги! – говорил он ей в таких случаях. – Теперь мы будем читать историю, географию и естествознание на самой земле. Там найдем мы все книги жизни, раскрытые перед нашими глазами…
Через неделю экспедиция достигла Бермудца, где маленький плоскодонный пароход ожидал пассажиров на реке Нахитеа, одной из самых маленьких ветвей в могучем разветвлении Амазонки.
То не было совсем приятным путешествием, так как пароходы здесь очень малы, а остановки не представляют ничего заманчивого для избалованного туриста. Но все-таки эта поездка к большой реке, называемой по-индейски Укаяли, в которую впадает Нахитеа и которая, в свою очередь, вливается в Амазонку, изобилует своеобразными чудесами. Потому что Нахитеа течет через местности, где крупнейшие индейские племена Южной Америки ведут жизнь тихую, уединенную и первобытную.
Инки не имеют ничего общего с этими племенами, так же, как ацтеки и тольтеки в Мексике не имеют ничего общего с индейцами девственных лесов Северной Америки. То было высокоразвитое племя, которое теперь совершенно вымерло. В течение одного столетия испанцам удалось уничтожить их всех до последнего. Немногие, которые избежали меча, плахи и орудий пытки, были замучены до смерти теми «божьими людьми», что в религиозном садизме наслаждались стойким и философским презрением к смерти, свойственном инкам.