Фиэльд побледнел. Он осторожно отвел руку, которую Инес положила ему на плечо, и поднялся со своего стула.
– Милая мадемуазель Сен-Клэр! – сказал он. – Я все время намеревался сообщить вам все, что знаю о вашем дедушке, но в Лиме я узнал многое, что заставило меня молчать до сегодняшнего дня. Видите ли вы этого человека? Это мой друг Паквай. Раймонд Сен-Клэр умер у него на руках приблизительно шесть месяцев тому назад. И умер как герой. И последнее слово на его устах было ваше имя…
Раздался крик, подобный крику раненой птицы, и Инес закрыла лицо руками. Фиэльд подвинулся к ней… Это движение спасло, вероятно, ему жизнь. Длинный тонкий нож с жужжанием пронесся по комнате. Он полоснул правую руку доктора и воткнулся в его плечо.
На веранде послышались быстрые шаги убегавшего человека.
Паквай подбежал к своему господину, но Фиэльд уже вытаскивал нож из раны.
– Хороший удар, – пробормотал он, – но неудачный. Позови Кида Карсона. У него находится дорожная аптечка с перевязочными средствами.
Паквай ринулся из комнаты. Фиэльд с интересом рассматривал нож, меж тем как из раны струилась кровь.
Инес подошла к нему. Она, очевидно, хотела чем-нибудь помочь раненому… Но все эти волнения оказались ей не по силам, и она упала без сознания на руки Фиэльда.
Глава XXIVСлабость
– Это я виноват, – говорил в один из следующих дней Паквай, сидя у изголовья раненого Фиэльда. – Я должен был предостеречь тебя против старого Бенито. Я заметил случайно подпись на полученной им телеграмме, и она возбудила мое подозрение, но я совсем забыл об этом, когда увидел тебя…
Фиэльд улыбнулся.
– Одним ударом ножа больше или меньше, это ничего не меняет в деле. Но этот испанец не забыл своего старого искусства в метании ножа. Если бы сеньорите Инес не сделалось дурно при известии о смерти дедушки, то я непременно получил бы удар прямо в сердце. Теперь мне надо запастись терпением на целую неделю. Но вы должны следить за Бенито, чтобы он не причинил нам еще больших неприятностей.
– Об этом я уже позаботился, – сказал спокойно Паквай.
– Как так?
– Судьба сама взялась за это дело. Бенито упал сегодня утром с пароходного мостика и утонул. Кид Карсон, который стоял возле, сделал все возможное, чтобы спасти его, но то ли течение было так сильно, а может быть, и какой-нибудь крокодил…
– Все это просто невероятно. А случилось, скорее всего, то, что Кид Карсон просто напросто сбросил его с мостика.
– Этого никто не видел, но есть достаточно свидетелей, которые могут подтвердить, что Кид Карсон делал чудеса, чтобы спасти Бенито. Так что, если уж кому-нибудь следует получить медаль за спасение…
Фиэльд вздохнул.
– Вы должны немного присматривать за Карсоном. Он иногда проявляет чересчур большое усердие.
Паквай пожал плечами:
– Бенито был человек опасный, сеньор. Он получил то, что заслужил. Многие жители Иквитоса вздохнут теперь с облегчением. Пока он был жив, нам было почти невозможно приступить к подготовке экспедиции. Вы помните ту большую плоскодонную моторную лодку, которую мы пытались нанять или купить. Мы не могли добиться от ее хозяина ничего определенного. У него всегда находились какие-то отговорки. Дело было в том, что Бенито, действуя по приказанию Антонио, угрожал хозяину лодки. А теперь лодка – наша, как только мы того пожелаем.
Итак, у нас нет оснований жаловаться, что Бенито превратился в пищу для крокодилов. У меня есть еще одна новость. Подруга сеньориты Инес, Конча, прибудет сюда через несколько дней с пароходом из Бермудца.
– Уже?
– Сеньорита Инес не помнит себя от радости, господин. Она говорит, что ты обещал взять ее в экспедицию в случае, если Конча сможет сопровождать ее.
– Да, я обещал, так как заранее был уверен, что Конча не может выздороветь за такое короткое время. Ты ведь сам понимаешь, Паквай, что было бы бессмысленно, даже безумно, брать с собой донну Инес.
– Наверняка не могу сказать, – задумчиво отвечал Паквай. – Подобного рода женщины часто приносят счастье. Вспомни только о донне Франческе.
Чуть заметный румянец разлился по лицу Фиэльда, но он ничего не сказал.
– Дочь Ферио постоянно говорит о тебе, когда я посещаю ее. Она может целыми часами сидеть у горящего камина и вспоминать о минувших днях. Помнишь, Паквай, – говорила она мне, – помнишь, как он тогда убил гаучасо Пастеро одним единственным ударом кулака… Еще бы не помнить! Паквай помнит все!
– Она была удивительная женщина, – пробормотал Фиэльд и повернулся к стенке. – Других таких не встретишь в больших городах. Чтобы найти таких, надо уйти в пустыню, далеко, далеко от джазбандов, граммофонов и модных магазинов… Но что касается теперешнего, Паквай, после того, что мы знаем об этой экспедиции, мы не можем взять на свою ответственность донну Инес.
– Опасности существуют повсюду, – сказал индеец. – Пароход в Европу отходит только через три недели, а мы должны, как ты сам решил, двинуться в путь через несколько дней.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что сеньорита Сен-Клэр будет предоставлена своим врагам. Я разговаривал об этом с Хуамото. Он говорит, что побитый перуанец никогда не сдается. Черный Антонио будет преследовать девушку, подобно разгневанной пчеле. Он, несомненно, приедет с тем же пароходом, что и Конча, вот увидишь! Кроме того…
Паквай вдруг остановился, слегка смущенный.
– Ну, пожалуйста, выбалтывай! – воскликнул Фиэльд. – Что там еще кроме?
– Да, господин, – продолжал индеец, – в жилах донны Инес течет немало перуанской крови. Она упряма. Убедить ее не так-то легко. Она, по-видимому, смотрит на свое участие в поездке как на нечто давно решенное и неоспоримое теперь, когда она уверена в прибытии Кончи. Это указание самой судьбы, – твердит она, – что ты задержался с отъездом, а Конча выздоровела так скоро. Она все эти дни только и делает, что готовится к дороге и приводит в порядок моторную лодку. Сегодня она заказала новый бак для керосина.
Фиэльд поднялся на постели резче, чем это было для него полезно.
– Эта проклятая рана все еще мешает мне. Не то я бы заставил ее послушать другую музыку. Я не люблю, когда женщины вмешиваются в мои дела. Но я поговорю серьезно с этой молодой сеньорой.
Возможность эта весьма скоро представилась раненому, так как в ту же минуту послышался слабый стук в дверь и Инес вошла в комнату. Она осторожно двигалась на цыпочках и имела весьма озабоченный вид.
Фиэльд невольно улыбнулся:
– Пожалуйста, не трудитесь ходить так тихо из-за меня, – я не люблю, чтобы со мной обращались, как с больным. Одна лишняя рана ничего не меняет в устройстве моего тела. Через три дня я уезжаю.
Инес захлопала в ладоши.
– Ах, как прекрасно! – воскликнула она. – Пребывание в этом Иквитосе становится невыносимо. Как чудесно будет снова ехать по реке!
Фиэльд про себя ругнул ее, а вслух сказал:
– Итак, вы окончательно уверены, что едете с нами?
– Разумеется. Вы же сами дали мне слово. Если Конча выздоровеет… Не правда ли?
– Да, но все это приводит меня в отчаяние. Я не могу взять на себя ответственность…
– Вы не должны так много говорить, – сказала Инес и положила маленькую руку на его рот. – Я знаю, что это вам вредно. А до вашего выздоровления я считаю себя вашим секретарем и сделала кое-какие приготовления…
– Я уже слышал.
– Вам нечего бояться, что я наделаю глупостей. Я понимаю свое дело.
Фиэльд тихо рассмеялся.
– Да, да, теперь вы одерживаете верх, сеньорита Инес. Я лежу в постели и не смею сорвать своих повязок, но через два дня эта дудка заиграет другую песенку… Если вы, несмотря на все, отправляетесь с нами, то я требую, чтобы вы не вмешивались в мои дела. Дисциплина и еще раз дисциплина.
Смущенная девушка опустила голову.
– Я всегда имела это в виду. Я знаю свои обязанности.
Она повернулась и тихо вышла из комнаты. Фиэльд смущенно посмотрел ей вслед.
– Лихорадка от раны, должно быть, еще не совсем прошла, Паквай, – сказал он. – Мне что-то очень жарко. Давай-ка измерим температуру.
– Странная женщина! – прошептал индеец, ставя больному градусник.
Норвежский доктор, по-видимому, хотел что-то возразить на последнее замечание Паквая, но трудно вообще что-нибудь говорить, когда лежишь с градусником во рту. Итак, при этих обстоятельствах никто не имел возможности узнать мнение Фиэльда о странной женщине.
Термометр показывал 37,8, и, значит, дело обстояло не так уж плохо. Затем сосчитали пульс. Сердце работало немного учащенно. Врач-испанец, посетивший на следующий день своего норвежского коллегу, был не очень-то им доволен.
Ионас Фиэльд также не был доволен. Он плохо спал в эту ночь. Он сердился на свое собственное добродушие. Чувство слабости перед большими и серьезными женскими глазами было его давнишним недостатком.
Глава XXVВверх по реке
Четверо суток пыхтела большая и неудобная моторная лодка, несущая экспедицию Фиэльда вверх по реке Мараньон мимо маленького городка Наута[12], где второй из главных истоков Амазонки присоединяет свое водное богатство к могучей матери-реке.
Лодка была старая и сильно подержанная, но мотор только что вышел из мастерских Болиндера и был достаточно силен и прочен. Но за спокойный ход похвалить было его нельзя.
Рубка была теперь превращена в пассажирскую каюту и под наблюдением Инес вымыта и вычищена всеми дезинфекционными жидкостями, какие только нашлись в Иквитосе. Она все-таки пренеприятно пахла рыбой и разной гнилью. Но жара была такая нестерпимая, что никто не испытывал особенной охоты сойти под палубу, где было еще жарче от топки мотора.
Все же керосин во многих отношениях является отличным топливом. Он держит в отдалении москитов, и поэтому пассажиры моторной лодки имели возможность тихо и мирно лежать в своих гамаках, протянутых на палубе.