Остался один лишь красавец Тупак Амару. Мы хотели вырвать его из рук испанцев. Но вице-король Толедо казнил его на большой площади в Куско, и его голова была насажена на высокий кол. Я никогда не забуду той ночи. Светила полная луна, и тысячи индейцев стояли коленопреклоненные на площади и взирали на голову с юношескими локонами, которая была их последней надеждой. В эту ночь немало было связано шнуров; и я сохранил мой… В течение веков мы были тайным ужасом Монтаны. Было время, когда я поверил в нашу вечную месть. Но оно прошло. Последний инка из рода Манко Копако покоится там под скалами. То была женщина. Ее жилище стало ее могилой. В этих пещерах мы бы могли еще долго бороться с вечностью, но теперь сам дух земли указал нам, что все проходит, все должно умереть. Огонь, который дремлет в недрах земли, прорвал свою оболочку. Мы очутились во власти врагов и будем скоро все уничтожены.
Фиэльд с волнением поднялся.
– Очень может быть, что мы все скоро умрем, – сказал он. – Но теперь я спрашиваю тебя во имя Раймонда Сен-Клэра, каким образом удалось тебе прожить столько веков?
Карлик усмехнулся.
– Все тот же нетерпеливый вопрос, – проворчал он. – В моей молодости у нас были иные цели: жить коротко, но достойно.
Фиэльд покачал головой.
– Ты не понял меня, – сказал он. – Я спрашиваю тебя не для меня самого, но во имя науки. Человек, к счастью, существо смертное, но мысль его живет вечно. Ты, конечно, можешь мне ответить, что вы жили новой кровью, накачиваемой в ваши артерии. Но этот ответ не удовлетворит меня… Переливание крови – операция старая, как и сама земля… Римский император, который мечтал подобным средством продлить свою жизнь, умер так же, как и все остальные.
Глаза карлика сверкнули.
– Ты прав, – прошептал он и завязал узел на шнуре, который держал в руке. – Кровь – источник жизни. Если она свежа, то человек молод, если она больна, то человек стареет. Мы нуждаемся в молодой крови, чтобы жить. Поэтому мы и употребляли ее, не только из жажды к жизни, но также из жажды беспрерывной мести за убийство великого и жизнеспособного народа. Мы стали вампирами. Наши тела старели медленно. Наши жизненные органы сокращались. Мы сплошь превратились в одни только кровеносные сосуды. Наши радости исчезли. Мы больше не размножались. Мы больше не могли радоваться детям. Солнце, бывшее когда-то нашим божеством, превратилось во врага, и тьма стала другом наших полуслепых глаз. Мы радовались только крови и мести.
Маленький карлик невольно вздохнул. Он как будто повторял веками заученную лекцию, но без особого вдохновения.
– Жалкая жизнь, – сказал Фиэльд.
Карлик встал и прислушался.
– Тебе надо торопиться, – сказал он, – земля опять начала ворчать.
– Но бессмертие?
– Тайна скрыта в этих вопросах, – сказал он. – Позднее наступит время говорить об этом. Смотри за твоими людьми, и старайтесь держаться как можно дальше от кратера. Для тебя нет опасности, пока благословение Нахакамака висит на твоей груди. Но остерегайся мудрости бессмертия… И радуйся, что ты можешь умереть.
Фиэльд смотрел на крошечное существо, которое теперь склонилось к земле над своей мертвой королевой и бормотало молитву на вымирающем языке квечуарэров и аймараэров. На миг Фиэльд задумался, но слабый подземный шум заставил его поспешить к искусственной лестнице, по которой Инес и Паквай выбрались на поверхность.
Через несколько минут он нашел своих друзей, которые стояли, пораженные ужасом, на краю кратера и смотрели на озеро в его глубине, ревевшее и кипевшее, словно котел ведьмы, полный расплавленного свинца.
Глава ХХХVОгненный котел
С величайшими трудностями удалось Фиэльду протиснуть свои широкие плечи сквозь узкие проходы, ведущие к свету. Тут и там ему приходилось пережидать, чтобы не попасть под рушившиеся обломки скал. Земля колебалась под его ногами, и вся гора словно разваливалась на куски. Ему ежеминутно грозило быть погребенным заживо. Но счастье сопутствовало ему. Как будто сам дух горы приходил на помощь каждый раз, когда грозила опасность. В тот момент, когда Фиэльд достиг поверхностного слоя и ему удалось высунуться на воздух, где четыре руки тотчас подхватили его, позади него послышался мощный грохот, и узкий туннель, по которому он только что прошел, обрушился до основания.
Инес в ужасе заломила руки, а Паквай схватил Фиэльда за плечи, словно не веря еще в его появление. Но Фиэльд думал о крошечном карлике в глубине горы, который, наверное, был уже погребен там со всеми своими вековыми знаниями. Он испытывал какую-то печаль при мысли, что он больше не увидит старого жреца и придворного врача Атахуальны, что он не услышит больше его тонкого голоска, источающего вековую горесть против тех, что загнали племя инков в великую тьму, то племя, которое некогда так страстно любило солнце.
Вампиры?
А эти конкистадоры XVI и XVII веков, которые с их коварным и лживым духовенством и с их грубейшей вооруженной силой ворвались в жизнь этого благородного и культурного народа, разве не были они ночными разбойниками, которые толстыми и жадными губами высосали жизненную силу гордой нации? Потому что во всех сказаниях об испанском завоевании слышится единый, однообразный крик: «Золота и крови! Крови и золота!».
Но Фиэльду не удалось долго поразмышлять над этим печальным чередованием крови и золота. Когда он освоился с окружающим его светом, он понял, что какой-то новый удар судьбы или природы обрушился на жилище карликов.
Они стояли на краю кратера, внизу у их ног расстилалось маленькое озеро, бывшее свежею и идиллическою радостью этой горы. Но теперь оно кипело и бурлило, меж тем как белый и густой пар поднимался над кратером огромным голубым столбом в светлом небе.
– Когда это озеро испарится, – сказал Фиэльд, – наступит извержение.
Жара становилась невыносимой. Скалы раскалялись под их ногами, и солнце упорно устремляло на них свои ослепительно белые жгучие лучи, ни малейшего дыхания ветерка не освежало воздуха.
Вдруг Инес схватила Фиэльда за руку.
– Смотрите, – крикнула она и указала вглубь кратера.
Зрелище, представшее перед ними, было из тех, что навеки запечатлеваются в памяти.
Желтые разорванные скалы ожили. Из жил и трещин выползло множество серо-лиловых существ, которые издали походили на червей, выдавленных из земли. То были карлики, которые стремились к озеру, бывшему в течение нескольких сотен лет их удовольствием и отрадой. Но на этот раз озеро не могло оказать никакой помощи своим гостям. Оно было в заговоре с огнем, бушующим в недрах земли. Оно кипело, фыркало и бросало свои ядовитые пары прямо в лицо карликов.
Первые из них невольно остановились у своих трещин и отодвинулись назад. Но напор изнутри со стороны тех, которых гнала чудовищная жара, был слишком силен. Один за другим они были сброшены в кипящее озеро под крики и свист, словно отмеченные судьбой и приговоренные толпы рабов, идущие навстречу своему уничтожению. Внутри горы подстерегала их смерть, а в раскаленной глубине озера – последнее мучение. Но не было дороги мимо мрачного котла.
И в течение нескольких минут среди водяных паров была видна поверхность озера, сплошь покрытая растерзанными телами, руками, ногами, которые колебались вместе с волнами.
Тут впервые путешественники имели возможность убедиться в изумительной живучести этих вековых карликов. Кипящая вода одолевала их с трудом. Вдруг показались маленькие фигуры, ползущие вверх по отвесной стене жерла. От варки в кипящей воде они стали красными, как раки, и все еще не потеряли своей жизнеспособности. Но разорванная стена кратера отряхала их с себя, точно исполненная справедливого гнева. Все силы, которые в течение многих лет были их поддержкою и защитою в борьбе за вечную жизнь, поднялись против них в неожиданной прихоти.
– Умри! – кричали скалы.
– Умри! – ревела кипящая вода.
– Умри! – рычал великий огонь, выплевывая языки пламени. – Я начало и конец всего!
Земля опять стала колебаться, и обломки скал посыпались в озеро, и с видением последней борьбы бессмертных карликов с силами, рожденными хаосом, путешественники бросились бежать вниз по склону дрожащей горы. Они спотыкались, падали и бежали снова. Наконец, ушибленные и окровавленные, достигли они старой пальмы, которая своими упругими и жесткими корнями все еще крепко держалась между пластами лавы.
Здесь они ненадолго остановились, чтобы перевести дух. Скелет старого патера насмешливо ухмылялся им навстречу. От повторных сотрясений ствола скелет полуотвязался, и верхняя его часть раскачивалась во все стороны, словно сотрясаемая безудержным хохотом. Челюсти были широко разинуты, и слиток золота, выплюнутый из его рта, блестел на земле. А на одной из высоких веток маленькой и жалкой кроны висела крошечная фигурка на длинном шнурке. Фиэльд схватился за бинокль и быстро вложил его обратно в футляр.
– Что это? – спросила Инес с испугом, хватаясь за Фиэльда.
– Это последний инка, – ответил Фиэльд… – Врач и жрец при дворе Атахуальны. Он, должно быть, выполз из этого пепла и спустился по подземной реке. Затем он вышел в этой местности на одной из главных станций.
– И теперь он умер?
– Да, очевидно, – ответил Фиэльд с коротким и горьким смехом.
Инес посмотрела на него с удивлением.
– Да, я действительно смеюсь. Потому что это какая-то карикатура бессмертия. Старик был не без юмора. Он повесился на замечательном шнуре. На том самом, обладать которым стремились Раймонд Сен-Клэр и я.
– Я не совсем понимаю.
– Это бессмертие. Я мог бы получить его. Этот шнур, на котором старый инка болтается теперь в вечности, содержит, так сказать, весь опыт его жизни. Он висит на своем собственном рецепте бессмертия. Разве это не один из самых характерных жестов трагикомедии?
В эту минут земля под ними содрогнулось от страшного грохота, и над каймой скал появился исполинский, мечущий искры огня столб, поднявшийся прямо в воздух в сопровождении черных, как уголь, туч, которые потушили дневной свет вокруг.