Но внимательный Бочкин зашептал на ухо Василию Ивановичу:
– Чего он ревет-то, фриц? Пожрать дали, брезент дали, чего сопли пускать?
Василий Иванович хмыкнул и пожал плечами:
– Может, каша не нравится, он привык на офицерских харчах, а тут еда простая. Ну ничего, в лагере мечтать будет о солдатской каше.
Дорвельц вдруг поднял красные глаза и проговорил, искажая звуки:
– Шпасипа за апет.
– Ого, – развеселился Колька. – По-нашему заговорил! Так скоро красным танкистом станет, совсем в человека превратится.
– Ты болтай поменьше, – остановил парня Логунов. – Ложкой маши чаще, я в другой танк ухожу на марш-бросок, ты с командиром остаешься за башнера.
– Есть! – Довольный новым назначением Колька с усердием принялся за обед. Наконец и ему повезло, доверили целый танк. Так что он с Омаевым опять на равных.
До заката танки успели пройти больше половины запланированного пути. Солнце окатило всех малиновым светом и исчезло за горизонтом, погрузив поля и лес вокруг во тьму. На бронированных корпусах машин зажглись фары, высвечивая лучом света дорогу впереди. Командирский танк перешел из середины в головную часть колонны, чтобы Соколов мог следить по карте за узкой грунтовкой, которая почти исчезла под слоем снега. Ветер крутил поземку, все сильнее заметая узкую линию дороги. Приходилось идти практически на ощупь, чтобы не затеряться и не увести танки прямиком к линии фронта. Бочкин, суровый и молчаливый от груза новой ответственности, не отрывал глаза от прибора наблюдения. Следом за темнотой наступило время для боевых действий: воздух разорвал вой самолетов, уханье ПВО, которая прицельным огнем старалась развернуть штурмовики обратно, не пуская их в небо над Ленинградом.
– Совсем рядом гудят, могут сюда уйти. Может, светомаскировку объявим, товарищ командир? – Бочкин изо всех сил подражал Логунову, стараясь так же обстоятельно рассуждать.
– Не получится, – с досадой сказал Соколов, стоявший в люке, и наклонился, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки пути. – Луна за облаками, видимость почти нулевая, ориентиров в поле нет, чтобы по командам ехать. Я даже в панораму не вижу дорогу, все под снегом. Без фар никак. Лучше уж тогда на максимальной скорости двигаться.
В ночной тьме, чтобы танк мог двигаться, командир проговаривает по связи расстояние, градусы поворотов, направление, видимые ориентиры – река, холм, поваленная береза. Но при нулевой видимости с единственным ориентиром – черными пятнами грунтовой дороги – вести вслепую колонну танков опасно, велика вероятность оставить часть машин в ямках и канавах, которые невидимы сейчас под снегом.
Поэтому лучшей тактикой будет выстроиться в линию, не выключая фары, на максимально возможной скорости как можно быстрее пройти опасный участок, что раскинулся впереди. Вдоль поля, куда завела их дорога, темнела кромка лесного массива, разделяющая территории противников. Опасный участок, когда Т-34 окажутся зажатыми в узкой снежной колее без возможности для маневра на открытом для прицельного огня пространстве.
В головной машине Бабенко приоткрыл лючок водителя, чтобы следить за петляющей дорогой, он плавно двигал рычаги, направляя тяжеловесную махину в нужную сторону.
Выстрел! Семерка дернулась от удара снаряда в башню. После толчка Соколов рухнул вниз на дно танка. Кинулся к ТПУ, воткнул вырвавшийся шнур и выкрикнул приказ:
– Потушить фары, всем экипажам, выключай! Немцы!
И тут же снова грохнул выстрел, замыкающий танк вспыхнул красным пламенем, в эфире раздался крик командира отделения. Алексей приник к панораме, прослеживая траекторию выстрела. В лесочке немецкая засада, скорее всего, противотанковая артиллерия, а его рота сейчас будто мишени в тире. Все «тридцатьчетверки» по его команде погасили фонари, так что поле мгновенно погрузилось в темноту. Выстрелы стихли, противник затаился, чтобы не выдать свое местоположение. Для советских танков тропинка в поле оказалась страшной ловушкой. Стоит начать движение – и немцы обстреляют по звуку двигателя, если выйдет луна из-за туч, тогда артиллерийский расчет откроет прицельный огонь по советской технике. Пламя горящего танка освещает их, делая четкие силуэты бронированных машин легкой целью. А для экипажей Т-34 немцы по-прежнему невидимы за укрытием из деревьев. Вести стрельбу по целям сейчас невозможно даже для самых метких башнеров, поэтому надо обмануть сидящих в засаде артиллеристов. Тут же у лейтенанта Соколова родился план действий:
– Всем экипажам, задний ход, отходим на максимальной скорости по колее! Без света! Как можно быстрее! Храпов, маневрируешь на стометровом периметре, открывай огонь из пулеметов, из орудия на подавление артиллерии противника! Руслан, по левому флангу на сто метров и тоже огонь из всех орудий! Не дай немцам бить по нашим!
– Есть! – в эфире отозвались короткие команды.
Загрохотали выстрелы экипажей Храпова и Омаева. Темноту разрывали фугасные снаряды, осыпая осколками и столбом пламени снежное поле перед собой, пулеметы вторили пушкам, устилая чиркающими красными пулями черное пространство. Два танка, выехав вперед, открыли массированный огонь, создавая огневую завесу, чтобы прикрыть движение хвоста колонны. Остальные «тридцатьчетверки» поспешно отступали по проторенной дороге обратно, объезжая горящий крайний танк.
– Четыреста второй, Хасанов, ответь! Прием! Помощь нужна, кто жив? Четыреста второй экипаж, прием! – в шлемофоне с отчаянием надрывался голос взводного, но ответом было лишь шуршание эфира.
Опытные танкисты знали, что это означает. Весь экипаж погиб почти мгновенно, спасать уже некого. От прямого попадания люди в железной машине были ранены или погибли от ранений смертоносными осколками взорвавшегося снаряда. Тех, кто еще жив, сжирает пламя, превращая машину в огромную раскаленную печь.
Когда последняя «тридцатьчетверка» растворилась в темноте, уйдя на расстояние больше трехсот метров от зарева пожара, Соколов скомандовал:
– Группа прикрытия, отступаем! Скорость на максимум, через сто метров прекращайте огонь, чтобы вас не было видно!
Два танка стремительно покатились по снежному одеялу, обогнули горящий танк и, остановив стрельбу, вслед за остальными нырнули в спасительную темноту.
Марк растерянно застыл со снарядом в руках:
– Товарищ командир, мы что, отступаем? Просто убежим от немцев? А как же Ленинград, как же наступление?!
Руслан резко отвернулся от панорамы телескопического прицела:
– У тебя один снаряд в руках?
– Один, – растерянно протянул заряжающий.
– Еще есть? Чем стрелять будем?
Огорошенный Марк покрутил головой. Плечи у него опустились, голова поникла. Но Руслан понимал, что командир не зря дал приказ к отступлению – он хочет сохранить технику и людей, а не отправить на верную гибель роту ради бравады. Противник в засаде почти не виден ни в телескопический прицел, ни в панораму перископа, даже обзор через открытый люк не поможет в кромешной темноте навести орудие на цель и дать ответный огонь. Поэтому и увел Соколов свои танки подальше, потеряв в открытом поле лишь одну боевую единицу, а не всю роту.
В шлемофоне раздался голос лейтенанта:
– Отступаем, еще пятьсот метров по колее, идем след в след. Омаев, во время остановки подойди к командирскому танку.
– Есть, товарищ командир!
Руслан сразу понял, о чем пойдет речь. Ночная тьма хоть и не самые лучшие условия для боевых действий на незнакомой территории, зато отличная возможность для разведки или неожиданной атаки без применения техники. Расположение противника они примерно знают, несколько человек в пешем порядке без шума и грохота смогут снять часовых, ликвидировать артиллерийский расчет, и тогда можно атаковать уже бронированными машинами, чтобы разнести выстрелами укрепления немцев. Разведка боем, или силовая разведка, пускай и опасное мероприятие, зато сразу может выполнить две задачи – неожиданно атаковать врага и собрать информацию о расположении его техники и личного состава, чтобы оперативно передать сведения командиру и продолжить наступление до победы над немцами.
Он оказался прав. На корме родной семерки Соколов уже наклонился к карте местности, освещая изгибы рельефа и пометки динамо-фонариком. Рядом нетерпеливо топтались командиры взводов и весь экипаж командирского Т-34 – Бабенко, Бочкин, Логунов. Алексей указал на небольшую возвышенность на расстоянии километра от линии деревьев, где обосновалась немецкая артустановка:
– Смотри, Руслан, вот здесь есть складка местности, танки смогут через поле и без света подойти к линии огня, невидимые для противника. Только звук работающих двигателей будет слышен все равно, и для атаки придется выйти из укрытия. Но в такой темноте мы будем палить вслепую, а снарядов у всех осталось всего ничего. Нужно понять, кто засел в лесочке, что у них за огневая точка и сколько вооружения. Поэтому бери двоих ребят и на разведку, два часа вам на сбор сведений, потом будем решать, сможем ли мы с таким скудным боезапасом одолеть фрицев. Расстояние до цели большое, а сократить никак нельзя – впереди открытое поле, будем снова как на ладони.
Весь экипаж видел, как озабочен ротный. Соколов водил и водил карандашом по карте, понимая, что идти в открытую атаку опасно, но и просто отступить перед врагом было не в его принципах. В любой момент противник перетащит зенитку на другую позицию и снова откроет огонь по бронированной технике. Бой надо принять, только действовать следует хитростью.
– По лесу танки не пройдут, особенно в темноте, застрянем, – вздохнул Бабенко, сейчас он ничем помочь своему командиру не может. Даже его способности как водителя-аса «тридцатьчетверки» не помогут, слишком уж неравные силы.
Логунов тоже хмурился, от досады покусывая кончик уса. Он буркнул:
– Попали, как кур в ощип, откуда они только лезут.
Алексей вдруг повернулся к командирской башне, возле которой застыл пленный офицер Дорвельц, и заговорил по-немецки: