– Вы рисковали жизнью ради спасения моего танкиста. Спасибо вам, это достойный поступок.
Дорвельц сбросил тряпку, глубоко вдохнул свежий воздух и махнул узкой ладонью в сторону черной бронированной махины, которая дотлевала изнутри, все еще издавая тихое гудение на нейтральных оборотах:
– Это «четверка», наш самый массовый танк, нулевая серия. Мы отрабатывали маневры на них на полигоне училища. Им не выдают бронебойные снаряды, хоть они и положены по комплектации. Такие машины совершенно бессильны в бою с машинами, у которых противоснарядное бронирование. Ваши КВ и Т-34 -76 они могут пробить только лишь при выстреле почти в упор. У них есть один плюс. Отделение управления, где сидит водитель, защищено металлической перегородкой от пожара, поэтому машина не потеряла свой ход, несмотря на пробоины.
– В любом случае это было опасно и…
– Странно? – усмехнулся Дорвельц, он неловко вышагивал рядом с ротным командиром, разговаривая на равных, не пытаясь сбежать, будто они два товарища, что воюют в одном танковом отделении. – Я против того, чтобы война уносила человеческие жизни. Не хочу больше молчать, я буду делать все, чтобы остановить армию убийц. Я ведь говорил им правду, о которой молчат офицеры. Всем плевать на их жизни, эта война никому не нужна. Мне жаль, что рядовые не захотели прислушаться ко мне сегодня, я пытался вразумить солдат, рядовых канониров, чтобы они оставили оружие и вернулись к работе, к мирной жизни. А они не только не услышали меня, они попытались меня убить! – От неприятного открытия голубые глаза Карла расширились и покраснели из-за подступающих слез.
В танке он почти шепотом наконец признался в том, какие мысли одолевали его последние сутки, с тех пор как офицер оказался в советском плену:
– Я бы так хотел быть одним из вас, простым, честным военным, который защищает свою родину. Но я из нации не господ, а зверей и не знаю, как с этим жить дальше. Я могу только надеяться на милость божью.
– Опять про бога бормочет? – сурово переспросил Бочкин, который до сих пор не мог простить Дорвельцу побег.
– Да, – Соколов оторвался от карты. – Николай, ты назначен командиром танкового отделения на время боевой операции и марша, а это значит, ты несешь ответственность за каждого, кто находится в Т-34. В том числе и за пленного офицера.
Бочкин от расстройства насупился и засопел:
– Товарищ командир, я выполнял ваш приказ, вот только на броню выпрыгнул, пока веревки резал, а он уже через люк сиганул, – ефрейтор махнул кулаком перед веснушчатым носом немца. – У-у-у, смотри мне, начудишь, начищу морду.
Но на его кулак легла крепкая ладонь. Соколов по-прежнему строго смотрел на парня:
– Командир за каждого ответственен, Николай. И о каждом ты должен думать заранее. Если бы сегодня германский офицер напал на тебя, сбежал к своим, то вся операция была бы провалена. Зенитка подбила бы остатки роты, а мы оказались бы в плену. Понимаешь? Ты должен был предусмотреть этот момент и связать пленного, когда покидал танк. Нам просто повезло, что он кинулся спасать нас, а не вредить нам. В другой раз такая ошибка будет стоить жизни, Коля, моей, твоей, Руслана, Семена Михайловича. Понимаешь? Дорвельц ни при чем, ошибку совершил ты сам.
– Понял, товарищ командир, такое больше не повторится, обещаю. Буду наперед сто раз думать, – Бочкин кивнул и приник лицом к перископу прибора М-4, чтобы скрыть волну краски, заливающей лицо.
Дорвельц крутил головой, пытаясь понять, о чем идет разговор у русских. И только мудрый и сдержанный Бабенко подбодрил раздосадованного нового командира танка, похлопав по плечу: не расстраивайся, паренек, на ошибках учатся.
Глава 4
До командного пункта остатки танковой роты добрались быстро. При золотистых лучах занимающегося рассвета лес больше не казался грозной стеной, за которой притаился враг. Все танкисты, голодные, замерзшие после долгого боя, дремали, найдя уголок в полутьме качающихся внутренностей боевых машин. Кто-то свесил голову на грудь, вытянув ноги на месте башнера, кто-то пристроился на ящиках для боеприпасов. Только мехводы и дозорные терли усталые глаза, не поддаваясь дремоте, отслеживая ситуацию на дороге и на флангах.
И сам ротный командир в какой-то момент поймал себя на том, что клюет носом над расстеленной на коленях картой местности, а грифельный карандаш в его руке проехал по топографическим отметкам, вычерчивая кривую линию. Гусеницы загремели по обледенелым комьям, дорога довела их до поселка Гладкое, где разместился временный командный пункт.
Колонну из танков лично встретил комбат Еременко. Нахмуренный, не спавший всю ночь из-за пропавшей роты танков, он лично обошел все машины, осматривая их состояние. С резкими чертами лица, невысокий, плотный, Гордей Еременко на посту командира танкового батальона был не первый год, поэтому, когда рота танков не явилась с перегона в назначенный срок, он дал себе время до утра перед тем, как доложить начальству о пропаже десятка Т-34 вместе с экипажами. Но пропавшие танки объявились утром на дороге, о чем майору сразу и доложил по связи вахтенный. Теперь он нетерпеливо прохаживался вдоль строя бронированных машин, высматривая по петлицам командира роты. Вчера политрук лично принес ему дело Соколова и с воодушевлением рассказал о том, какого отличного командира отдают в батальон Еременко.
– Герой, Гордей Иванович, такие выкрутасы творит на своем танке и экипаж подобрал под себя. Башнером и заряжающим у него два богатыря из Сибири, водитель-ас прямиком с танкостроительного завода, а на пулемете сидит глазастый чеченец, выстрелом самолет сбил.
– Ну-ну, посмотрим, что там за герой, – Гордей всегда отличался разборчивостью, никогда не судил о людях по сторонним рассказам.
Должность командира танкового батальона мотострелкового полка, у которого в подчинении больше тридцати машин и почти двести человек личного состава, научила его двойной осторожности. Ведь на фронте комбат за все в ответе – захлебнется ли атака, уйдут ли с поля танки, ляжет ли в бою целиком весь батальон под огненным шквалом противника. Начальство, что выстраивает в штабе на карте линии наступления, спрашивает с полевого командира за каждый невыполненный приказ. И бойцов надо в строгости держать, командиров отделений выучить армейской науке и офицерам штаба объяснить все тонкости боя на Т-34. Кроме людей, и техника под ответственностью батальонного командира – бригада ремонтников со своим хозяйством. Многого навидался на передовой Гордей и людям доверял только после проверки боем.
И будто в воду глядел! Сразу после того, как эшелон с техникой попал под обстрел, рота вышла на марш и снова пропала. На связь не выходила, сообщения в эфир не принимала и не отправляла. Растворилась в ночи без следа, и это при активных ночных атаках немцев! Еще и под командованием лейтенанта, которого политрук нахваливал за дисциплину и победы в сражениях. И каков оказался герой, явился будто из пионерского похода, как ни в чем не бывало.
Еременко всматривался в усталые лица с красными глазами, под черными комбинезонами и ватными куртками танкистов не было видно знаков различия, поэтому он с интересом разглядывал пополняющийся строй военных – кто же из них тот самый Алексей Соколов. Может быть, вот этот здоровяк с солидными усами и уверенным взглядом? Сразу видно, что есть военная выправка и боевой опыт. Или вот этот старшина с задорным взглядом и порывистыми движениями?
Но из головного танка показалась сначала тощая и высокая фигура в длиннополой немецкой шинели, за ним блеснул очками пожилой мужчина с совсем не военной выправкой и смущенной под цепким взглядом комбата улыбкой. Последним из люка высунулся растрепанный светловолосый парень, совсем молодой, но с серьезным взглядом и глубокой складкой между бровей. Он сноровисто соскочил на землю и отрапортовал:
– Товарищ майор, танковая рота под командованием лейтенанта Соколова прибыла в пункт назначения.
– Вольно! – сказал Гордей и кивнул на германского офицера. – Пленный?
– Так точно, товарищ майор! – Вытянувшись в струнку, Соколов отвечал на короткие вопросы, понимая, почему так напряжен командир. Он откашлялся в смущении, чтобы голос не подвел, и доложил: – Во время марша были атакованы мобильной немецкой группой, погиб один экипаж вместе с техникой, отделение 042 под командованием ефрейтора Хасанова. Подбитый танк Т-34 находится на отметке 14.2.
Он замялся на секунду, ожидая реакции комбата. Но Гордей молчал, не выдавая свои мысли, лишь кивнул лейтенанту – продолжай.
– Мною было принято решение осуществить контратаку. В результате операции была ликвидирована мобильная группа войск СС. Зенитная установка с расчетом, два легких танка «панцерваген четыре», БТР «Ханомаг» со взводом автоматчиков.
– Раненые, потери техники есть?
– С нашими Т-34 все в порядке. Один рядовой ранен, гусеницей немецкой «четверки» руку раздавило. Разрешите доставить раненого в госпиталь, товарищ командир?
– Разрешаю, – снова короткий ответ и цепкий взгляд из-под густых бровей.
Алексей шагнул к своим танкистам, что вытаскивали на брезенте стонущего Конева. Тот уже метался в бреду из-за начинающегося воспаления в разбитых гусеницами германского танка пальцах.
Майор подождал, пока уляжется суматоха, танки найдут себе укромное местечко для стоянки, а экипажи укроют их кусками брезента, и наконец начал тяжелый разговор.
– Товарищ лейтенант, почему решение о контратаке было принято единолично, без согласования со мной? Вы боевой устав знаете?
– Да, товарищ майор, решение о начале атаки должно быть согласовано с вышестоящим командованием. Но у нас не было возможности выйти на связь, немцы напали внезапно, пришлось атаковать в ответ, чтобы освободить дорогу.
– Но вы могли отступить, доложить о нападении и ждать подкрепления, которое прибыло бы по моему приказу! – Комбату все еще казалось решение ротного командира какой-то мальчишеской выходкой.