– Экипажи на поддержке, ноль ноль семь и двадцать, вы внизу?
– Так точно, товарищ командир, на позициях! – отозвался голос Логунова.
САУ были слишком далеко, чтобы нанести по ним удар, но и подпускать их близко, чтобы те могли заметить Т-34 на холмиках и атаковать, тоже опасно. Хорошая оптика и дальнобойность позволят немецким танкистам уничтожить советские «тридцатьчетверки» на расстоянии в несколько тысяч метров, а вот мощности пушек советских танков не хватит, чтобы пробить рубку или бронированный бок великанов. Да и число САУ превосходило советскую роту в количестве десяти машин в два раза. Огромные и неторопливые, они ползли по снежной корке поля, словно гигантские железные звери, обходя опаленные «тигры».
– Ребята, прокатитесь между подбитыми «тиграми», сделайте вид, что осматриваете поле боя, и уходите в разные стороны в укрытие. По моей команде сделаете вторую прокатку на максимальной скорости от позиции к позиции. Сейчас дам ориентиры, где можно незаметно встать.
Соколов понял, как действовать, чтобы сохранить как можно больше за собой снарядов и не вступать в прямой бой с мощными штурмтанками. Надо использовать слабую ходовку бронированных монстров, измотать их, заставить кататься по полю, пока не задымится слабенький двигатель или не полетит трансмиссия с деталями ходовой части. С пригорка он наметил траекторию движения для «тридцатьчетверок», и как только истребители танков подберутся ближе, они расстреляют их сверху.
По его приказу экипажи направили свои машины к дымящим подбитым танкам врага, объехали их по кругу и ушли из поля видимости немецких штурмовиков. Ягдтигры, прибавив ходу, пустились в погоню за двумя советскими машинами. Соколов, прильнув к нарамнику, стал отсчитывать в перископе метры – тысяча, шестьсот, четыреста. Черные широкие пластины становились все ближе, они уже почти подошли, и тут у кого-то из башнеров не выдержали нервы.
Огонь!
Германские САУ остановились и задрали свои дула вверх, выискивая цель. Соколов инстинктивно дернулся у экрана перископа, грозные пушки смотрели ему прямо в лицо.
– Уходим, всем покинуть позицию!
Он успел выкрикнуть приказ, и тут же грохнули выстрелы «штурмпанцеров». Крайняя «тридцатьчетверка» с цифрами 017 на борту дрогнула, развернулась бортом, где зияла огромная рана от немецкого снаряда. Разорванные края раны лизало пламя. Танк затрепетал в агонии, его гусеницы вывернулись, и машина с ужасным грохотом полетела вниз по склону.
– Уходим, уходим с линии огня! Всем экипажам, отступление!
Но Соколов понимал, что они оказались в ловушке. Немцы знают их месторасположение и не выйдут на открытую территорию, не подставят себя под огонь Т-34. Просто будут обстреливать вслепую площадки высоты в надежде попасть на такой небольшой огневой линии в цель. При этом будут терпеливо выжидать, когда рота спустится вниз, и контратакуют на склоне холма. А вот у Т-34 почти нет возможностей для маневра. Он сам привел экипажи в ловушку.
Вдруг сквозь шум бьющих орудий прорвался рев двигателя и крики солдат. С тыла и с правого фланга к штурмовикам бежали черные фигурки стрелков, закидывая под днище машин связки гранат, а с левого фланга немецкие машины начал теснить безостановочной пальбой экипаж Логунова. Двадцатишеститонная «тридцатьчетверка» смотрелась игрушкой рядом с «штурмтиграми» весом в семьдесят пять тонн, но она так яростно нападала, бесстрашно выплевывая снаряды один за другим, что штурмовики дрогнули и попятились, уходя углом клина в котел между холмов. В поддержку семерке вылетел экипаж двадцатки и тоже открыл отчаянный огонь, расстреливая снаряды один за другим в броню штурмовиков.
– Семерка, двадцатка, уходите через просветы между холмами, они не смогут за вами пройти! Проходы чуть больше трех метров, сможете ускользнуть от них. Мы атакуем!
Он обратился к другим экипажам:
– Товарищи, мы можем закидать их гранатами. Бросать на рубку танка, там броня всего сорок миллиметров! Это шанс их уничтожить.
– Младший сержант Омаев! Выполняю приказ!
Руслан стянул с головы шлемофон, подхватил связку «колотушек» и бросился к проему люка. Каждая секунда на счету, сейчас «ягдтигры» опомнятся от неожиданной атаки, выставят прицел и откроют огонь по машинам поддержки, одним выстрелом разнеся бронированный Т-34 в клочки. От других машин бежали еще добровольцы со связками лимонок. С самой высокой точки холма Руслан посмотрел вниз. Там неловко крутились массивные железные «панцеры», выставляя свои пятиметровые дула на миниатюрные по сравнению с ними советские танки. Миг, корма семерки и двадцатки скользнула в проход между двумя возвышенностями, «панцер» бросился следом, но широкие борта уткнулись в земляные склоны.
– Бросай! – выкрикнул младший сержант и метнул свой груз точно в середину крыши квадратного великана.
Выстрел пушки и взрыв произошли одновременно, через секунду с громким хлопком сдетонировали остальные гранаты, и площадка внизу превратилась в горящий котел. Пламя переползало по мечущимся в ловушке штурмтанкам, оплавляя броню, проникая в пробоины, оставленные зарядами пороха. Взрыв! Загорелся топливный бак у одной из машин, остальные тяжело выли, пытаясь вырваться из стены огня. Но выход с флангов обстреливали семерка с двадцаткой, которые обошли холмы вокруг и снова атаковали врага у широкого входа на площадку между пригорками. Столб пламени становился все выше и выше, разгораясь от снарядов, взрывов топливных систем. Оглушительно грохнул боезапас внутри танков, и Руслана вместе с остальными откинуло взрывной волной с гребня возвышенностей. Он кубарем скатился, обсыпанный снегом и камнями, прямо под гусеницы своей машины, куда перед атакой поставил его командиром Соколов. Взобрался, не отряхиваясь, внутрь и кинулся к шлемофону:
– Двадцатка, семерка, прием! Живы? Успели уйти?
– На месте, – прогудел Логунов, и Руслан вздохнул с облегчением. Они отбили контратаку немцев.
– Ветер, Ветер, на исходную, отступай на исходную. Два часа артиллерийского обстрела. Огневой вал. К вам идет пополнение, лейтенанту Соколову принять командование над двумя ротами, – поступил из эфира приказ командира.
– Есть! – Алексей облегченно на секунду приоткрыл глаза и тут же кинулся к люку, чтобы пустить внутрь загазованного железного помещения хоть каплю воздуха. Высунул голову и радостно крикнул: – Победа, ребята. Атака отбита! Ура! Да здравствуют Т-34! Ура советской пехоте!
Его крик подхватили танкисты на своих бронированных машинах, стрелки в окопах и командир батальона капитан Момашула.
Ветер поймал их крики и понес по полю через выстрелы, визг мин и вой обстрела. Гуля, которая только что стащила в окоп очередного раненого, повернула голову, услышав ликующее «победа», и улыбнулась – живой, он живой, он победил!
После короткого перерыва Соколов пересчитывал и расставлял по позициям вновь поступившие отделения, следил за получением матчасти, на ходу успев сунуть в рот две ложки похлебки, переданной с полевой кухни. Короткое совещание с комбатом пехотинцев – и снова атака. До самого заката они гнали и гнали немцев, расстреливая их прикрытие бронебойными и фугасами, без остановки, уничтожая движущиеся силы вермахта, не давая им сгруппироваться при отступлении. За кормой танка оставались выжженные, изрытые воронками, чадящие горящей техникой, усеянные трупами солдат обеих армий километры территории. Теперь уже советской территории, которую они возвращали обратно, выдирая из лап гитлеровской армии.
Алексей пребывал словно во сне. Он смутно понимал, что происходит. А приехал командир бригады, он громогласно объявил благодарность подвижной ударной группе из двух танковых рот и стрелкового батальона. Соколов пожимал руки, кивал, принимал знамя полка как награду за проявленное мужество, а сам словно плавал в густом утреннем тумане, не чувствуя боли в ободранных о снаряды пальцах, на которых запеклась кровь. Когда майор Еременко отдал команду «Вольно!», у него едва хватило сил дойти до танка и нырнуть под брезент. Он лег и сразу провалился в глубокий сон.
В Ленинграде Софа не давала уснуть Миньке, который так и норовил прикрыть глаза. Но бойкая девочка сразу замечала трепетание его ресниц и строго повторяла бабушкины слова:
– Сделал дело – гуляй смело. Я дочитаю, и спи!
Минька молчал, не пререкался, послушно открывал глаза и вслушивался в тонкий голос сестренки, хоть и знал, что читать та не умеет. Но Софе, которая сама растопила печь и приготовила тюрю из добытого пайка, очень хотелось немного поболтать со старшим братом, пока от печурки тянет теплом, не сосет под ложечкой от вечного голода, а стекла не дрожат от авианалета. Она нашла среди мусора небольшую желтую бумажку и делала вид, что читает сообщение с фронта.
– Тенкель Григорий, летчик, скоро прилетит в Ленинград на самолете и побьет фашистов. Всем раздадут печенье и каждому яблоко и тарелку щей. А девочкам дадут красивые наряды.
– Так и написано? – Минька решил немного подыграть Софе.
Та с абсолютно серьезным видом кивнула и ткнула пальчиком в слово посередине документа, поднесла бумагу поближе к лицу брата.
– Да, смотри И, потом закорючка, В, Е. Я их знаю. Значит, вещи, одежда! А вот это что за буква? Заборчик с хвостом. Что это? Прочитай!
Минька скользнул взглядом по строчкам официальной бумаги. «Извещение. Ваш муж, Тенкель Григорий Матвеевич, лейтенант, в бою за социалистическую Родину проявил мужество и был убит…» Минька закрыл глаза, чтобы не видеть черные строчки.
– Да, верно прочитала, выдадут нарядные платья и туфельки. Будет салют в честь победы.
– И куклу новую! – Софа прилегла рядом с братом, закрыла глаза мечтательно. Перед ней сразу поплыли вперемешку мамины оладушки, красные лаковые туфли, улыбающийся с фотографии, стоящей в серванте, отец. – А что такое салют, Минька?
Ответить он не успел, Софа уткнулась холодным носом ему в плечо и засопела.