У нее не получилось даже дойти до многокилометровой человеческой толпы, что вытянулась вдоль разрушенных бомбежками домов. Она и понять ничего не успела.
Удар – и вот Софа уже лежит, больно ударившись о груду кирпичей, а от нее в сторону черных провалов разрушенных домов удаляется топот ног. Девочка только набрала воздуха, чтобы отчаянно расплакаться от боли и обиды, как ее обожгла страшная мысль: «Карточки!» Так и есть, коричневые бумажки вор выдернул из слабых детских пальцев, одним толчком опрокинул Софу на землю и бросился наутек. Они остались без хлеба на целый месяц! Они умрут от голода. От отчаяния голос у Софы совсем пропал, она с трудом встала с земли и, хромая, побрела обратно по знакомому маршруту. По свежим царапинам на лице от острых углов кирпичных обломков текли безмолвные горькие слезы. Они умрут! И так и не дождутся победы! Через сколько умрет Минька, один день, два, три? И она, Софа, тоже умрет. Когда Марк въедет на танке в город, он найдет только их крошечные тела в холодной квартире. От страха перед будущим она задыхалась, почти не видя дороги под ногами. Девочка даже не поняла, как оказалась перед своим домом и что к ней вернулся голос. Софа сначала тоненько заскулила, а потом перешла на протяжный звериный вой, полный ужаса перед близкой смертью.
– Софочка, что случилось? – Над головой прошелестел тихий голос. Их соседка по парадному, старуха-профессорша Матильда, закутанная в кучу одежек, словно капуста, склонилась над ревущей во все горло малышкой.
– Ка… ка… карточки… их… я… – У нее никак не получалось выкрикнуть страшную правду.
– Ты потеряла карточки хлебные? – ужаснулась соседка.
– У-у-у-украли-и-и-и… – завыла вновь Софа.
Соседка обняла девочку и погладила по голове:
– Не плачь, отдам тебе порцию Иришки, будем вместе ходить получать каждый день. Мне веселее, и тебе не так страшно.
– А Ира что будет кушать? – со всхлипом удивилась крошка.
Соседка подтянула к себе санки, покачала головой и горько улыбнулась:
– Иришка умерла, отмучилась моя ангелица. Вот отвезла ее на кладбище, к матери в могилку прикопали. Сейчас ей хорошо, больше нет ни холода, ни голода.
– Я тоже, тоже не хочу голода, – тоскливо выдала Софа.
Матильда ахнула, резко наклонилась, так что перед глазами у старухи все поплыло. Она крепко взяла тонкими птичьими ручками Софу за плечи:
– Ты будешь жить, поняла? Я не дам тебе умереть!
– А Минька? – Малышка кинула взгляд на черные проемы окон их детской, заколоченные досками крест-накрест.
– И Минька тоже! Я найду еду! Обещаю тебе! И ты пообещай мне, что будешь жить изо всех сил! Ты дождешься победы, дождешься, Софа! Ты такая отважная и сильная! Нас спасут, надо верить!
– О-о-обеща-аю, я обе-ещаю-ю-ю. – Девочка обвила худенькую шейку соседки и сонно припала к ней, не выдержав напряжения. Сквозь сон, пока Матильда с трудом поднимала ее, отдыхая на каждой ступеньке, она все шептала и шептала:
– Обещаю, я буду жить.
– Поздравляю с победой над врагом, товарищ лейтенант, – руку Соколову крепко пожимал усатый низенький майор, что принимал у него пленных.
По оживленному шоссе вереницей шли машины, сигналили грузовики, девушки-регулировщицы размахивали флажками, пропуская вперед то танки, то полуторки с ранеными. От вида бурлящей магистрали с идущим на север подкреплением у танкистов на душе потеплело, они высыпали наружу, облепили бронированные корпуса машин, любуясь на слаженное движение. Марк с восхищением любовался темноволосой кудрявой девушкой в огромной телогрейке и таких же огромных ватных штанах. Из-под широкой ушанки она дарила всем проезжающим искрящуюся жемчужную улыбку.
– Смотрите, – он не выдержал и пихнул в бок Омаева. – Так улыбается, что мне аж внутри щекотно.
– Боец, смирно! – с серьезным лицом отдал команду Руслан. – Равнение на командира отделения.
Молодой танкист растерянно закрутил головой, Омаев не выдержал и расплылся в улыбке.
– На девушек поменьше заглядывайся, а то проворонишь самое интересное. По приказу командира роты теперь я исполняю обязанности командира танкового отделения номер четыреста. Я – наводчик, ты – заряжающий, ну и мехвода нам дадут поопытнее. Твоего Савелия к бывалым ребятам посадят, чтобы приглядели за ним.
– Будем вместе служить! – просиял Тенкель от радостной новости.
Он и сам мучился вопросом, как же они будут дальше сражаться. В бою парнишка увидел, насколько их экипаж еще неопытен. От грохота взрывов их Т-34 метался по полю от одной цели к другой, не принося почти никакой пользы. Лишь благодаря своим хаотичным маневрам молодые танкисты смогли уйти из-под обстрела германских «тигров». Только надежда на удачу не является военной тактикой, поэтому Марк Тенкель понимал, что опытный Омаев поделится с ним премудростями танкового боя в реалиях настоящих столкновений с немцами.
– Будем! И начнем с подсчета снарядов. Давай полезай внутрь танка. Пока остановка, надо проверить остатки боеприпасов, аптечку, уровень горючего.
– Слушаюсь, товарищ командир! – с энтузиазмом сказал Марк и нырнул в глубину танка.
А Руслан перед тем, как последовать за ним, оглянулся еще раз на регулировщицу. Та словно почувствовала мужской взгляд, обернулась, встретилась глазами с младшим ефрейтором и широко улыбнулась. От ее искренней улыбки танкиста окатило теплом, в груди поднялось что-то такое радостное, живое, отчего парень расплылся в ответной улыбке.
Рота танков свернула на обочину, расположилась между двух холмов, чтобы передохнуть на коротком привале. Полевая кухня с дымящейся кашей в огромном котле уже подоспела. Танкисты успели даже разжечь небольшой костер, вскипятить ведро воды, чтобы соорудить горячий густой чай.
Руслан зачерпнул эмалированной кружкой золотистый напиток, булькнул в него два куска сахара и сделал глоток. Горячая сладкая жидкость проникла внутрь и растеклась по телу теплом. Он сразу вспомнил о девичьей улыбке, обернулся и снова встретился с веселым взглядом. Только губы, растянутые в улыбке, были серо-синими от холода. Регулировщица замерзла, стоя на одном месте, и торопливо притаптывала ногами о землю, будто убегая от мороза. Омаев бросился через потоки машин, прикрывая рукой горячую жидкость в кружке. Из кабины ему погрозил тяжелым кулаком водитель, но парень только задорно отмахнулся и смело шагнул на пятачок между вереницами техники.
– Вот, держите, это чай горячий. Согреетесь.
Девушка протянула руку в толстой варежке, перехватила кружку и хлебнула щедрую порцию горячего напитка.
– Ух! Сладкий какой!
– Да, я два куска рафинаду кинул!
– Хорошо, спасибо! Я сладкий обожаю! – От тепла ее губы сразу же обрели природные краски.
Одной рукой с зажатым в ней флагом девушка продолжала выписывать знаки для едущего транспорта, а второй держала кружку. От смущения оба молча топтались на крошечном кружке асфальта. Наконец девушка, краснея, представилась:
– Меня Тося зовут, – и снова одарила Руслана такой улыбкой, что у него заслепило глаза.
– А мы танкисты, то есть я танкист.
– Да я вижу, – девушка не выдержала и тихонько рассмеялась. – А зовут тебя как?
– Ефрейтор Омаев, – поспешно выпалил парень и тут же смутился – совсем одичал, даже имя свое не может просто сказать. – То есть я Руслан.
– Понятно, спасибо за чай, Руслан! – Снова раздался короткий, словно звон колокольчика, смешок.
Тося протянула ему пустую кружку и вдруг изловчилась, приподнялась на цыпочках и чмокнула горячими губами заросшую колючей щетиной щеку. От ее поцелуя молодой чеченец ошарашенно застыл, потом кивнул и пошел прямо под колеса грузовика, не замечая его громких гудков. На ходу он все оборачивался и оборачивался, каждый раз встречаясь с Тосей взглядами. И она дарила ему теплую солнечную улыбку.
Как только танкист перешел дорогу, к Руслану кинулся верный товарищ Колька Бочкин. С завистью он спросил:
– Она тебя прямо в губы поцеловала?!
– В щеку, – восхищенно выдохнул Омаев и коснулся пальцем черной щетины, щека под которой еще пылала от ощущения девичьих губ.
– Вот везет тебе! Командиром танка сделали, девушка поцеловала… Я тоже хочу! – Бочкин даже засопел от зависти.
– Ага, – ошалело кивал Руслан.
Бочкин толкнул его в бок:
– Там обед стынет, идем быстрее, командир!
Руслан снова кивнул и зашагал за товарищем к танкистам, что окружили полевую кухню, держа в руках котелки. От переполняющей его радости он ничего не понимал, шел будто во сне, останавливаясь каждые два шага, чтобы снова и снова посмотреть на черную фигурку в середине клубка из техники.
Забравшись на броню, Колька не выдержал и вывалил остальным членам экипажа распирающую его новость:
– А Руслан с регулировщицей целовался на дороге!
От такого сообщения и обиженного вида Кольки, которому женского внимания не досталось, Логунов расхохотался во все горло и звонко стукнул ложкой по котелку:
– Ну Руська, ну пострел! Не успели на короткую встать, а он девчонку себе отхватил!
Вслед за ним рассмеялся и Бабенко, заулыбался Соколов, а Омаев от смущения залился краской.
Карл с удивлением смотрел на них. Русские совсем не похожи на зверей, они обычные люди и невероятно добрые. Они даже поделились с ним обедом, дали ложку и котелок с горячей кашей, посадили рядом с собой. Их офицер запросто обедает с подчиненными, смеется вместе с ними. Они выглядят как дружная семья, а не стая отчаянных варваров, как им про них рассказывали во время совещаний. Как же их мирный разговор не похож на жесткую атмосферу в его гарнизоне, где офицеры презирают солдат, а рядовые молча ненавидят высшие чины. Там офицер никогда не разделит трапезу с низшим по званию, не поделится своим усиленным пайком и не подарит вот такую ласковую улыбку. Это они звери, они грубые и жестокие убийцы, которые творят бесчинства на чужой территории, уничтожая русский народ, такой открытый и душевный. От ужасного открытия на глазах у Карла вскипели слезы, он низко наклонился над котелком с кашей и начал аккуратно есть, чтобы никто не заметил его слабости.