Такова жизнь.
Глава 25. Массовое дезертирство
В конце длинной узкой дороги стоит деревня Яичко. Бледно-золотистые лиственницы закрывают ее плотной стеной, а осенью туман ложится на почву только по воскресеньям. Приятно пахнущий дым от выдержанных сухих дров поднимается из хорошо сложенных дымоходов до самых ночных звезд, которые, словно гвозди на черной крепкой крыше, видны ясно. В лесах воют волки, но их никогда не видно. Свежая плотная солома высоко громоздится на каждой крыше, зеленые побеги лука видны на каждом кухонном огороде. При деревне есть несколько полей, их земля прощает все огрехи. Есть четыре лошади, десять голов скота, две курицы и петух в каждой семье; есть речушка, такая маленькая, что забыла свое собственное имя, но все же позволила устроить одну мельницу для Яичка. Дождь приходит, только когда все закрыли двери как можно плотнее; снег падает только после того, как каждый хозяин нарубил столько дров, сколько нужно.
Никто никогда не уезжает из Яичка – зачем бы это? И никто никогда не приезжает из города. В деревне говорят, в Яичке можно много чего найти, но само Яичко можно найти только в лесу.
Есть среди всего в Яичке и низкий широкий дом, где живет Марья Моревна со своим мужем. Она всегда жила в нем и больше нигде. Что еще можно увидеть в Яичке – так это подсмотреть, как Марья лежит голой в летнем лесу и сушит на солнце черные кудри. По четвергам и понедельникам она легко касается железного кольца с ключами, что висит у ее очага, но не может вспомнить, что эти ключи запирают. Потом она берет одну из четырех лошадей – свою любимую, серую в яблоках, по имени Волчья – и скачет в лиственничный лес так быстро, что сердце ее летит впереди нее. С винтовкой на спине и самым лучшим красным галстуком, повязанным на шею, она охотится в сумрачных дебрях, крадется, выслеживает, стреляет – и по четвергам и понедельникам взрывы ее смеха звучат в Яичке как церковный звон. Она возвращается с добычей – оленем или кроликом, фазаном или гусем; иногда загадочным образом через широкую спину Волчьей перекинут волк, один из тех, что воет, но не показывается. Марья Моревна делится дичью со всей деревней. Суп из волка никому не нравится, но они не жалуются. Марья Моревна тоже не жалуется, когда ее курицы забывают нести яйца. Такова жизнь.
Муж Марьи Моревны, Кощей Бессмертный, так хорош собой, что мог бы одолжить по горсти красоты каждому мужчине в Яичке и все еще очаровывать своих собак до немоты. Пшеница падает булками под его ноги, но и друзьям его тоже достается, а в друзьях у него вся деревня Яичко. Когда он наклоняется, чтобы вытащить корнеплод из земли, он напевает песенку из четырех строчек, по пять слов в каждой, а последнее слово в песне – «жена». Когда его корова телится, он предлагает теленка семье, у которой меньше всего коров, а дойную телочку – семье, в которой больше всего детей. О козле он ничего не говорит и позволяет ему щипать травку самостоятельно. Иногда, при определенном освещении, он напоминает Марье кого-то, кого она знала однажды и могла бы даже вспомнить этот золотистый отлив в его черных волосах и то, как он смеется, будто гончая воет.
Однажды Марья Моревна проснулась и увидела, что кто-то работает в поле у Яичка. Сон ее как рукой сняло. Этот кто-то, в нарядном разноцветном пальто, жал хлеб парой огромных ножниц.
– Кто это? – спросила она мужа.
– Не смотри на него, волчица, – ответил прекрасный муж. – Пусть заберет свою долю.
Марья Моревна больше не стала об этом говорить, поцеловала своего мужа в обе загорелые щеки и поехала в лес за двумя жирными бобрами с хвостами плоскими, как блины. Когда она вечером вернулась к Кощею Бессмертному, он обнимал ее как обнимало бы солнце, и вместе они насладились божественным маслом на их хлебе.
Слева от Марьи живут Владимир Ильич и его жена Надя Константиновна, у которой куры такие памятливые, что никогда не забывают снести яичко. Вид у Нади хмурый, так что даже зима оставляет ее, по большей части, в одиночестве. Владимир полысел и завел очки, гребень свой он поломал через колено и давным-давно нашел упокоение в Боге. Примерно в это время старый Вова заснул с новыми очками на носу, и во сне ему привиделась армия красных муравьев и армия белых муравьев. Каким-то образом это навело его на мысль собрать вместе четырех яичканцев с лошадьми и придумать систему общего пользования, которая бы обеспечивала лошадьми и охотничьи экспедиции Марьи, и справедливую пахоту нескольких деревенских полей.
В детстве маленький Владимир встретил прекрасную галку с красным отливом на грудке. Птица свирепо щелкнула на него клювом, и с тех пор у мальчика появился дар убеждать людей в самых странных вещах. Однажды он объявил соседям, что высокие прекрасные розы, которые увивали стены его дома, росли несправедливо, получая не только положенную себе долю дождей, но и долю соседних лилий. Розы загнивают, объявил он, а Александр Федорович с Григорием Евсеевичем сочувственно ему внимали за чашкой сладкой медовухи. Розы порочны по своей природе, согласилась Надя и так строго насупилась, что мед немедленно пролился, чтобы освободить себя от соучастия в преступлении. Владимир Ильич пытался убедить лилии самим забирать дождь и дошел до того, что развешивал по краям крыши вёдра и сам распределял воду, разбрызгивая ее равномерно на цветы своими длинными пальцами. Однако этого оказалось недостаточно.
– Что делать? – спрашивал он. – Что делать?
Так, однажды утром деревня Яичко проснулась, а головы всех Вовиных роз слетели с плеч.
У Владимира с Надей двое сыновей, Иосиф и Лев. Им снятся мальчишеские сны – о том, как получить свою долю наследства, о девушках, о том, чтобы вырастить большие усы. По Яичку бродит несколько шуток о братьях, потому что они не могут обнять друг друга, без того чтобы невольно не сжать кулаки. Много раз Иосиф загонял Льва в лес, красный от ярости, вопя, чтобы брат и не думал возвращаться домой. Но к обеду, конечно, Лева прокрадывался в дом, а Иосиф обнимал его, будто ничего дурного не случилось. Лев, в свою очередь, дулся в собственной комнате и ломал игрушки, чтобы показать им, кто в доме хозяин. После инцидента с Вовиными розами Иосиф вытоптал все цветы в саду: лилии, розы, пионы, ромашки и даже материны приправы, у которых и цветов-то нету: мяту, укроп и тимьян. Он стоял в середине учиненного разорения, тяжело дыша, с темными глазами, как у загнанной лошади, ожидая похвалы от отца.
– Ты мой любимый сын, – сказал Владимир Ильич Иосифу, чего мальчик только и добивался. – И я прощаю тебя за цветы.
Дитя улыбнулось, но нравом не просветлело. Одним весенним днем, ясным, как каравай, мальчик подошел прямо к добрейшему Сергею Мироновичу и выстрелил в него из игрушечного пистолета – пиф-паф! Оба они стояли в жидкой пахучей дорожной грязи, вглядываясь друг в друга, будто припоминая, что случилось много лет тому назад.
– Это Лева сделал, – прокричал Иосиф, напуганный молчанием Сергея, и убежал, чтобы хорошенько поколотить брата. Вечно так происходит с Иосифом. В каждой деревне есть такой.
Справа от Марьи живет Георгий Константинович, он вечно сидит на крыльце и играет на березовых гуслях, да так хорошо, что луна бледнеет от любви, а жена его, Галина Ивановна, кротка, как ягненок. Все в доме Георгия делается строго по правилам. Даже яйца сварятся тогда, когда он скажет, и ни секундой раньше. Пчелы в его саду собирают нектар только с тех цветов, которые ему нравятся. Когда в лесу воют волки, Георгий просыпается и несет стражу вместе со своими дочерьми, построенными в ряд с винтовками за плечом и никто не скажет, что есть другая причина, отчего волков слышно, да не видно. Георгий даже скромнее своей жены. Он никогда не скажет, что спасает Яичко каждую ночь своим упорным сопротивлением волкам, но его соседи говорят за него и приносят ему и дочерям горячий чай с кусками пирога, завернутыми в тряпицу, на тот случай если ночью выморозит. Георгий также пасет коров, поскольку они признают его власть и следуют строем в стойла без возражений.
Ну и ниже по улице живет Николай Александрович со своей длинноволосой женой Александрой Федоровной. Перед их открытой дверью играют четверо прекрасных дочерей – Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также болезненный младший сынок Алексей, который сидит в тенечке тополя и читает, а его сестры играют шишками в футбол на поляне. Николай сам довольно унылый и рассеянный, но усы у него густые, и он очень доброжелательный, даже несмотря на то, что сад у него каждую зиму умирает от засухи и коровы его мычат недоеные, а он их не слышит. Владимир Ильич однажды попробовал обсудить с Николаем свою доктрину роз и лилий. Тот налил ему квасу и внимательно выслушал. Солнце зашло за тучу, а Николай Александрович только рассмеялся и отправил старину Вову восвояси, отдавая свои симпатии скорее розам. Александра, вечно в фартуке с безукоризненной вышивкой, с руками, окрепшими в спорах с овцами, однажды сказала Марье Моревне, что ее мужу снятся те же сны, что и соседу, – про белых и красных муравьев, и он неделями плачет во сне. Она целует костяшки рук Николая, где, как известно, живут сны, пока он не успокоится, но после этого сама не может уснуть и наблюдает из своей теплой постели, как звезды выговаривают строчки длинного стихотворения.
Много еще людишек суетятся, ссорятся и хлопают ушами в Яичке. Таковы все деревенские. На целый день то одна, то другая бабушка затянет россказни, тягучие, как ириски, о Вовиных планах справедливого дележа нерожденного приплода от суягной овцы или о более беспокойных планах касательно козла, и это еще до того, как они начнут припоминать слухи о неверной Александре и одном монахе, не говоря уже о половине мужиков в Яичке. Все бабушки таковы. Коровы стонут на пастбище, куры трещат крыльями, если поблизости случится петух, земля под плугом оборачивается влажным черноземом и какое-то время, совсем ненадолго, все сияет и ничего не происходит, нигде и никогда. Деревня Яичко всегда стояла здесь и никогда нигде больше. В ней всегда обитали эти люди, их четыре лошади, десять голов скота, две курицы и петух в каждом дворе, три овцы (одна суягная), а безымянная речушка лила воду на общую мельницу, которая работала по двухнедельному расписанию, составленному сами знаете кем, и мыкался одинокий козел, который перестал бы пожирать лук в каждом огороде, если бы знал, что для его здоровья полезно, и несколько полей, на которых темная глубокая земля выносит все, что с ней творят.