— Отбили юнкера атаку! — зло кричит связной из отряда Фотеева. — Им «Ахтырец» помог. Вылез вдруг из-за Александровской колонны и давай обстреливать! Начисто срезал первую цепь минеров и красногвардейцев. Кто из-под арки с Морской улицы выбежал — все легли!.. Наши броневики бьют по нему, а пули отскакивают. У него броня вроде корабельной...
— Накрыли, накрыли «Ахтырца»! — радостно объявляет очередной посланец. — Митин со «Штандарта» накрыл! Двумя гранатами. Юнкерский пулеметчик заметил его, но промазал. Тут браток и размахнулся. Обе гранаты — под самые колеса. «Ахтырец» даже накренился... Застрял. Ни туда, ни сюда. Теперь нашим полегче...
Скоро полночь.
И вдруг становится нестерпимо тихо. Все умолкло: крики, пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Только ветер неумолчно свистит в корабельных снастях.
— Наверно, ворвались во дворец, — предполагает Захаров. — Прожектор! Живо! — подгоняет электриков комиссар. — Проведите по набережной!
Луч прожектора, как световая тропка, стелется вдоль берега. В пыльном свете луча виден бегущий к мосту человек.
Это связной из отряда Шевченко.
Став на мосту, он машет бескозыркой.
— «На «Авроре»! — складывает взмахи бескозырки и рук в буквы и слова сигнальщик на верхнем мостике. — Больше не стрелять! Наши в Зимнем! Дерутся на лестницах и в коридорах!»
— Да здравствует советская власть! — во весь голос отзывается Белышев.
Моряки дружно повторяют слова комиссара:
— Да здравствует советская власть!
Так же во весь голос Белышев зовет:
— Гражданин мичман!.. Товарищ Поленов! Как вахтенному офицеру, поручаю записать в корабельный журнал: «Двадцать пятого октября, в девять часов сорок минут вечера, крейсер «Аврора», согласно приказу Военно-революционного комитета, произвел условный выстрел по Зимнему дворцу, для того чтобы заставить Временное правительство признать права трудового народа и сдать власть Советам!»
Рапорт комиссара
Мы живем
приказом
октябрьской воли.
Огонь
«Авроры»
у нас во взоре.
Иллюминатор распахнут настежь. Сквозь дождевую дымку видны окаймленные шеренгами особняков набережные Невы. Вдалеке протянулся коробчатый фасад Зимнего. Золотыми мачтами кажутся штили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Купол Исаакиевского собора высится над пестрыми крышами.
Каюта судового комитета полна моряков. Это командиры матросских отрядов с «Авроры», которые сражались плечо к плечу с красногвардейцами заводских районов и солдатами против Временного правительства. Моряки сидят вокруг стола — одни облокотясь на него, другие навалясь грудью — сочувственно вздыхают, когда комиссар в четвертый раз принимается переписывать рапорт Военно-революционному комитету об участии авроровцев в октябрьских боях. Так приказали товарищи Сталин и Свердлов. Дело без привычки не клеится. Рапорт кажется Белышеву чрезмерно длинным, многие слова — лишними.
Комиссар долго корпит над бумагой и наконец, переписав первую страницу начисто, читает вслух:
— «Крейсер «Аврора», находясь в ремонте у Франко-Русского завода, 22 октября должен был уйти из Петрограда на пробу машин. Но, имея в виду предполагаемый Второй Всероссийский Съезд Советов, приказом Центробалта был задержан на неопределенное время, причем причина задержки была объяснена команде тем, что нам, крейсеру «Аврора», придется принимать самое активное участие в поддержке Совета и, возможно, в предстоящем перевороте. 23 октября от Военно-революционного комитета я получил назначение комиссаром крейсера «Аврора», для чего было созвано экстренное заседание судового комитета в присутствии командира и прочих офицеров, где я вкратце объяснил инструкцию комиссара и в связи с этим предупредил, что все приказы и распоряжения, исходящие от Военно-революционного комитета и других, будут мною проведены в жизнь...»
Отложив рапорт, Белышев признается:
— Что дальше писать, никак не соображу.
— Припиши, что электрики сами свели мост, не дожидаясь мостового механика, — советует Фотеев.
— Ладно, — принимает добавление комиссар и, сделав пометку на полях, откладывает рапорт. — Теперь вместе подумаем, что еще сказать.
Моряки задумываются.
Словно поторапливая их, в иллюминатор каюты врывается раскатистое уханье: сигнальная пушка Петропавловской крепости пробила полдень.
— Говори по порядку: что в Зимнем было? — обращается Белышев к Бабину.
— Да я столько раз говорил... Неужто не помнишь? .. Мы, то-есть кто с «Авроры» и с миноносцев, от Адмиралтейства и Александровского сада нацелились, а красногвардейцы, солдаты, броневики и отряды с других кораблей — от Невского, с набережной Петра Великого, с Миллионной и с Морской из-под арки. На площади никого. Перед дворцовой решеткой — баррикады из бревен и корниловский броневик «Ахтырец». Юнкера понемногу постреливали, для собственной бодрости, но как подала голос «Аврора», замолкли. Мы со всех сторон — к дворцу, а тут навстречу, из-за Александровской колонны, «Ахтырец». Тогда строевой со «Штандарта», Митин по фамилии, схватил две гранаты. Кинул их под колеса. Как раз угадал в «Ахтырца». Только одна пуля куснула Митина. В сердце. Наповал. Через пять минут мы второй раз на штурм пошли. Все разом. Юнкера — ходу! Наши — за ними, во дворец, на лестницы. Везде на подоконниках пулеметы, на полу винтовки... Переловили юнкеришек... Добрались до угловой комнаты, не то семьсот первая, не то девятьсот первая, их там пропасть! Зеленого цвета, вся в золоте, занавески из настоящей парчи, стол длиннющий, накрыт зеленым сукном, как на бильярде, а за столом, в креслах, шестнадцать человек. В штатском. Перед каждым — бумага, чернильница и ручка, а сами бледные, как покойники. Никто сначала и верить не хотел, что это и есть временные министры, но швейцар, который привел нас в ту комнату, клянется и божится, что они самые... Мы до них: «Где Керенский?» Они в один голос заладили, что утром ушел из дворца. «Куда?» Молчат... Кинулись туда-сюда, нигде нет. Удрал!.. Вывели мы временных министров из дворца, и я их с нашим отрядом без пересадки в Петропавловку доставил. В Трубецкой бастион. В отдельные номера. Могу по фамилиям назвать.
— Не надо, — отмахивается Белышев. — На что они?..
— Лучше насчет телефонной станции, — напоминает Липатов.
— Неволин отсутствует, ну, так я скажу, — вызывается Векшин. — Нашего личного состава с «Авроры» у телефонной станции было одиннадцать человек, остальные — красногвардейцы и кексгольмцы. Первым делом уговорились отнять автомобили, с каких юнкера высадились, когда захватили ее. Пять человек — Неволин, я и трое красногвардейцев — поползли к подъезду, с угла Кирпичного переулка. Юнкера проморгали нас. Мы с Неволиным вскочили в легковой автомобиль, завели его и с полного хода рванули к Невскому. Юнкера вдогонку нам целую очередь из пулемета пустили, однако не попали. За нами другие осмелели и в два счета расхватали машины. Обезножили господ юнкеров. Чуют они — плохо дело, но высунуться не смеют. Мы их с трех сторон зажали. Кексгольмцы подступали с Гороховой, Липатов и еще четверо с ним, которые с крейсера на подмогу нам прибыли — Бакиновский, Шевченко, Максимов и Пенюгалов, — от Исаакиевской площади, а мы — от Невского по Морской. Сняли с баррикад бочки, катим перед собой, прикрываемся ими. В эту пору Липатов отбил у других юнкеров броневик. Мы размышляем, как подобраться к станции, а тут от площади мчится броневик под красным флагом. Поднялись с мостовой — и к подъезду!.. Ворвались, а юнкера труса празднуют: кто погоны сдирает, кто за барышень-телефонисток прячется, кто на чердак и на крышу лезет... Тут смешная история с барышнями приключилась. Поначалу они перепугались, а когда поняли, что вреда им от нас не будет, стали ругаться. Покричали барышни и разошлись. Отказались служить революции. К господам попривыкли. Не больше десятка осталось. Мы их за старших назначили, а сами нацепили наушники — давай учиться, как телефоны соединять. Связались с казармами, фабриками, Смольным, а потом выключили юнкерские училища и думу. В общем, наладили связь и соображаем, что всем на станции делать нечего. Вызвали охотников в телефонисты. Человек с полсотни нашлось. И четверо с «Авроры». Прочли им, как вести себя, поставили везде часовых, а сами тронулись дальше. Только вышли на улицу — из-за угла машина с красным крестом. Не успели опомниться — из нее нас на мушку взяли: бах! бах!.. Мы — врассыпную... Минут пять стреляли по ней из винтовок. Потом подбежали, а на сиденьях — юнкеришки. Уже не дышат. Прикрывались, подлецы, красным крестом. Выкинули их на мостовую, а машину к «Авроре» пригнали.
— С броневиком получилось так, — вставляет Липатов. — Вечером при штурме, когда наши гранатами повредили «Ахтырца», юнкера кое-как починили его и прорвались в город. Где они всю ночь прятались, никто не знал, а поутру «Ахтырец» возле Исаакиевской площади объявился. Мечется из стороны в сторону и косит всех, кто ни попадется. Мы дождались, когда он на углу Морской показался, и выстрелами отогнали на площадь. Одна пуля в мотор попала. Он и подзастрял. Мы вначале укрылись в оконных нишах гостиницы «Астория», а когда мотор у «Ахтырца» заглох, выбежали — и в атаку. Юнкера ударили из пулеметов. Кое-кто из наших упал. Все-таки добежали к нему. Просунули наганы в амбразуры и первым делом обезвредили шофера с пулеметчиком. Тогда юнкера сдались. Мы кое-как завели мотор и помчались к телефонной станции, на подмогу к Неволину. Возле нее броневик совсем стал, но пулеметы пригодились.
— Не забудь помянуть, комиссар, про то, как против Керенского под Гатчину ходили да юнкеров в переплет брали в Инженерном замке и в Павловском училище, — говорит Лукичев. — И про то, что Неволин с отрядом послан на помощь в Москву, а бондаревский отряд помог Совету в Рыбинске[20] власть взять.