— Отвоевали, ваше благородие! — язвит Бабин, подхватывая револьвер. — Покомандовали, слазьте.
Никольский ошалело крутит головой.
Несколько рук тянутся к его погонам.
— Не сметь! — Он трясется от ярости. — Матросы, приказываю разойтись! Не позорьте флот!
— Молчи! — гневно отвечает Липатов. — Не мы, а вот такие, как ты, опозорили флот еще у Цусимы!
Брагин, ухватив Никольского за плечи, срывает с него погоны:
— Иди!
Никольский упирается. Моряки выталкивают его на трап.
Вестовой и машинный содержатель выволакивают на палубу Ограновича.
Старший офицер хрипло молит о пощаде.
— Ты нас щадил? — наклоняется к нему Дмитриев. — Ты помиловал Осипенко? Становись к расчету!
Он приподнимает Ограновича за шиворот и стаскивает с корабля на лед.
Подряд раскатываются два выстрела.
— Товарищи! — обращается к морякам седоусый токарь, председатель забастовочного комитета Франко-Русского завода. — В сарае за механическим цехом спрятаны автомобили. Директорские. Нам бы парочку пулеметов приспособить на них. Всем народом просим: подзаймите, пока с городовыми и жандармами управимся. Позасели, подлецы, на чердаках возле Сенной и не дают ни проезду, ни проходу людям.
— Выводи автомобили, отец! Вместе поплывем. Одна дорога у нас, — под одобрение всех моряков говорит Белышев. — Пускай знают господа, с кем мы, пускай запомнят «Аврору»!
Липатов снимает с древка, взятого у сторожа, лоскут кумача и крепчайшим морским узлом привязывает его к фалам[13] грот-мачты[14].
Моряки, рабочие и солдаты-кексгольмцы дружно берутся за фалы.
Спустя минуту красный флаг революции победно реет над крейсером «Аврора».
Это произошло на рассвете 26 февраля 1917 года, в канун памятного дня, когда русский народ навеки покончил с царским самодержавием.
Впереди был еще долгий путь к социалистической революции.
Разговор в Смольном
— Есть! —
повернулся
и скрылся скоро,
и только
на ленте
у флотского
под лампой
блеснуло:
— Аврора.
Миновало семь месяцев с лишним, а перемен к лучшему нет. Конец октября, но положение народа не легче, чем перед февральской революцией. Война, затеянная помещиками и капиталистами при царе, продолжается и при Временном правительстве Керенского. Она пожирает все. Даже в Петрограде, тогдашней столице России, иссякли запасы хлеба. Тысячи голодных детей и женщин днем и ночью ждут в очередях, когда раскроются двери булочных и посчастливится получить нищенский паек: на душу четверть фунта липкого, как замазка, хлеба.
Нет мочи терпеть дольше.
— Сынки! Матросы! — зовут из очереди у хлебной лавки на Суворовском проспекте, неподалеку от Смольного.
Два моряка, идущие в ногу возле панели, замедляют шаг. Отсвечивают под дождем стволы винтовок. Набухли от сырости бушлаты, обвешанные патронташами. На мокрых бескозырках желтеет известное всему Петрограду название корабля: «Аврора».
Из очереди устремляется к морякам изможденная женщина.
— Что скажете, мамаша? — добродушно спрашивает один из них.
Женщина всхлипывает. Капли дождя, как слезы, ползут по ее щекам.
— Третьи сутки без хлеба... Помрут с голоду ребятки мои... Когда же конец мукам нашим? — Рыдающим голосом она выкрикивает: — Скоро ль за глотку возьмете буржуев и спекулянтов?
Смуглый коренастый матрос сжимает кулаки и, слегка окая, с тихой яростью говорит:
— Еще самую чуточку потерпите, мамаша. Теперь скоро. Вот чем разговаривать с ними будем!
Он ударяет кулаком по винтовке и привычным движением плеча поправляет ремень.
— Полный вперед, Шура! Словами горю помогать — пуще растравлять себя... Эх, мамаша!
Женщина долго смотрит вслед морякам.
Они минуют цепь вооруженных рабочих и солдат, охраняющих на перекрестке подступы к Смольному институту, в здании которого находится Военно-революционный комитет, и вскоре сливаются с толпой у ворот главного входа, там, где над непрерывным потоком людей реют кумачовые полотнища с лозунгами партии большевиков:
Часовой в черной ватной поддевке и залощенной кепке — рабочий-красногвардеец — возвращает морякам пропуска и распахивает дверь в комнату Военно-революционного комитета:
— Проходите, товарищи флотские.
Перешагнув порог, моряки ставят винтовки в угол и осматриваются.
Комната похожа на корабельную штурманскую рубку[15]. На ее стенах пестреют карты фронтов и планы всех районов Петрограда. Напротив двери, в глубине комнаты, виден накрытый картой стол. Из-за него поднимается, поправляя пенсне, худой человек в кожаной куртке. Он быстро идет навстречу морякам.
— Откуда, товарищи?.. Впрочем, ваши визитные карточки — на бескозырках. По какому делу, товарищи авроровцы?
— Прибыли по вызову Военно-революционного комитета к товарищу Свердлову! — рапортует сухощавый, невысокого роста моряк.
— Я Свердлов, — называет себя человек в пенсне. — Кто уполномочил вас?
— Команда крейсера «Аврора», товарищ Свердлов. Как только получили ваш вызов.
И невысокий моряк протягивает аккуратно сложенный документ.
Свердлов читает:
«...в том, что председатель судового комитета крейсера «Аврора» минный машинист Александр Белышев и член судового комитета трюмный машинист Николай Лукичев командированы собранием команды в
Смольный в исполнение вызова Военно-революционного комитета...»
— Присаживайтесь.
Возвратясь на свое место, Свердлов задает неожиданный вопрос:
— Кто у вас на крейсере самый авторитетный человек?
— Да вот Белышев, — указывает на соседа смуглый коренастый Лукичев. — Мы его и председателем на корабле выбрали и в Центробалт[16].
Пытливо изучая лицо Белышева, Свердлов осведомляется:
— Ваши политические взгляды, товарищ?
— Член РСДРП большевиков. Первого марта втроем записались: Лукичев, Тимофей Липатов и я.
— Знаю Тимофея Липатова. Это представитель «Авроры» при военной организации нашей партии. Надежный товарищ. Итак, сколько всех моряков на крейсере?
— Пятьсот шестьдесят семь.
— Из них членов нашей партии?
— Тридцать два.
— А настроение других? — допытывается Свердлов.
— Большинство команды за нас, — сообщает Белышев. — В судовом комитете один — беспартийный, один — анархист, остальные — большевики.
— Имеются, конечно, некоторые, скулят по углам, — живо добавляет Лукичев. — Кому революционная дисциплина не нравится, кто жизнь и свободу не так понял. У таких сообща, как говорится, подкручиваем гайки. Да вот давеча, на Обводном, видим: Бабушкин — наш машинист — шагает, а одет не по форме. Сказал ему Белышев по душам: «Что же ты, браток, на буржуев, получается, служишь? Чтобы пальцами указывали на тебя и насмехались над нами? .. Сию же минуту на корабль!» Осознал человек. Сегодня на собрании перед всей командой прощения просил... — Лукичев спохватывается: — Отвлекся я малость. Не о Бабушкине разговор сейчас.
— И о нем, — раздельно говорит Свердлов. — Это чрезвычайно важно. Революционная диспиплина поможет одержать победу над врагами народа. Вероятно, читали, какие небылицы печатаются в кадетских и соглашательских газетах про вас — моряков с «Авроры»?
— В печенках сидим у буржуев! — усмехаясь, отзывается Лукичев. — Потому что в феврале рабочий класс поддержали, помогли народу царя сбросить.
Свердлов выжидательно смотрит на Белышева:
— Попрошу более подробно информировать о положении на вашем корабле.
Расстегнув бушлат, председатель судового комитета извлекает пачку протоколов и резолюций.
— Вот постановление команды: «Рабочий класс всегда может рассчитывать на поддержку революционного флота в борьбе с врагами внутри и извне».
— Эта резолюция была опубликована в «Правде». Я читал ее, — поясняет Свердлов.
Белышев прячет бумаги и решительно заявляет:
— Команда на стороне большевиков. Мы выполним любой приказ Военно-революционного комитета.
— Военно-революционный комитет не сомневается в этом. А что думают ваши офицеры?
Лукичев смеется:
— Болеют... К ним медвежья болезнь прицепилась. С самого февраля то и дело на городских квартирах отсиживаются. Что ни скажешь, они вроде молитву читают: «Мы держим нейтралитет, мы вне политики и ни во что не вмешиваемся».
— Все они тихие до поры, — сдержанно роняет Белышев. — Когда Корнилов двигался к Питеру, чтобы снова царя посадить на шею нам, враз ожили. Пришлось напрямки предупредить: сунетесь — на себя пеняйте. Опять притихли. А теперь, когда и не надо, за каждым пустяком в судовой комитет бегут. Сами себя потеряли и до сих пор никак не отыщут.
— Значит, командиром корабля фактически является судовой комитет?
Оба моряка подтверждают.
Свердлов склоняется над разостланной на столе картой и ведет пальцем по голубой змейке реки.
Моряки внимательно следят за движением его пальца.
— Центральный комитет нашей партии, — медленно, словно диктуя, произносит Свердлов, — поручил Военно-революционному комитету практическое руководство вооруженным восстанием петроградских рабочих и гарнизона. Промедление смерти подобно — это слова товарища Ленина. Мы, большевики, обязаны взять государственную власть в свои руки. Иначе Временное правительство штыками юнкеров нанесет смертельный удар революции. Руководство на том или ином участке восстания будет осуществлять одно лицо — комиссар, назначаемый нами из состава самих частей... Вы разделяете точку зрения Цека?