Летом 1942 года на Краснознаменном Балтийском флоте для самых юных защитников Отечества, которые рвались в бой, но не подлежали призыву в армию по возрасту, стали создавать учебные подразделения, а в сентябре начались занятия в открытой на Соловках Школе юнг. Удовлетворить просьбы всех желающих поступить в школу было невозможно, и преимущество при отборе предоставлялось детям моряков и воспитанникам детских домов. Школу юнг на флоте очень скоро стали называть «ребячьей академией», хотя обучение длилось меньше года. Потом – присяга, а «практиковаться» приходилось уже непосредственно в боевой обстановке.
Всего за 1942–1944 гг., по данным архива, 2200 мальчишек добровольно и досрочно ушли служить на флот!
Экипажи принимали юных моряков в свою семью как сыновей, стремились не подвергать их опасностям, оградить от напрасного риска. Но на войне как на войне. Было немало случаев, когда в сложной боевой обстановке юнги заменяли погибших, с риском для жизни приходили на помощь друзьям, самоотверженно боролись за живучесть своего корабля и, даже будучи тяжело раненными, не оставляли боевого поста.
Но один из своих главных подвигов, как мне кажется, юнги совершили после войны. Торговые порты закрыты – моря вокруг Советского Союза усеяны смертоносной «черной икрой» – морскими минами. В одном только Финском заливе их плавало более 50 тысяч. «Ну прямо суп с клецками», – шутили служившие на Балтике моряки.
Однако веселого в этой самой настоящей минной войне было мало. Часть мин взрывалась сама, а освободить воды Балтики от остальных призваны были специальные корабли – тральщики. Мины просто расстреливались со шлюпок, спускаемых с катеров, с расстояния несколько десятков метров. Случалось, взрыватель не срабатывал, мина опускалась на дно и становилась во много раз опаснее. Другие мины срывались с «якоря», и ветер снова пригонял их на ставшие было безопасными морские пути…
Люди, трудившиеся на тральщиках, знали, что в любую минуту может произойти взрыв. Иным посчастливилось благополучно отслужить несколько месяцев, а другим – всего пять дней… Причем в «минной войне» участвовали не только опытные военнослужащие, но и, как и мой отец, 14—15-летние юнги.
В то время минеры получали от государства «тральные». Плата за уничтожение обычной мины была 500 рублей «старыми деньгами» на корабль, за акустическую – тысяча. За подрыв мины опытный моряк награждался 150 рублями. Юнги выполняли эту опасную работу бесплатно…
Ведение всех послевоенных боевых действий было в то время строго засекречено. То, что ее сына-призывника или юнгу отправляли порой на верную смерть, матери, естественно, не сообщали.
Только в 1956 году командование ВМФ вручило 600 минерам нагрудные знаки «За боевое траление». В октябре 1957 года была официально уничтожена последняя мина на Балтике. После этого о «минной войне» на Балтике и ее героях, по сути поставивших последнюю точку в Великой Отечественной войне, государство постаралось забыть.
Период траления боевых мин засчитывался военнослужащим в выслугу лет в льготном исчислении, то есть один месяц службы за полтора месяца. Больше никаких льгот и почестей, которых удостоились ветераны войны, балтийцы-тральщики не получили. Мало того, время обучения в Школе юнг и практическое плавание до достижения призывного возраста в срок действительной военной службы юнгам вообще не засчитывались! И это несмотря на то, что иные за свои подвиги получали ордена и медали.
В конце 1950-х годов отец демобилизовался с флота, началась учеба, работа. Он даже побывал по комсомольскому набору на целине, где ударно трудился, о чем свидетельствуют многочисленные похвальные грамоты, хранящиеся в семейном архиве.
Владимир Александрович Васильев. 2003 г.
Со временем в Ленинграде было создано Общество ветеранов юнг-балтийцев, и в начале 2000-х годов они смогли «достучаться» до властей предержащих и получить, наконец, то, что заслужили: статус участника Великой Отечественной войны и боевые награды, среди которых редкая медаль Ушакова. И слава Богу! А то ведь еще немного – и награждать было бы некого (сейчас в Санкт-Петербурге юнг-балтийцев осталось около 100 человек).
А еще на Васильевском острове есть площадь, названная их именем, – площадь Балтийских юнг. Ее доминанта – трогательный памятник мальчишкам, которые погибли, так и не успев стать взрослыми: мальчик в матросской форме, сняв с плеча винтовку, опустился на одно колено, чтобы пустить бумажный кораблик…
Они были разные, балтийские юнги военных и послевоенных лет. Тихие и озорные. Застенчивые и бесшабашные. Рассудительные и отчаянные в своей решимости. Но у всех у них было и остается то общее, что объединяло их в суровые военные годы и объединяет сейчас: беззаветная любовь к Родине. И пусть это не покажется вам красивыми словами!
…Отец ушел из жизни в декабре 2005 года. Ушел трагически: возвращался вечером с заседания Общества ветеранов юнг-балтийцев, пост председателя которого он занимал долгие годы, был в форме, с орденами и медалями. На него напали какие-то подонки, ограбили, нанесли травмы не совместимые с жизнью, он пытался защищаться… Врачи сделали все возможное, но чуда не произошло. И для всех нас – его детей и внуков – он погиб как герой.
Светлана Васильева, дочь
Несломленная яблоня
В нашем семейном альбоме хранится пожелтевшая от времени фотография. На ней изображена молодая супружеская пара. Он и она – уроженцы Касторенского района Курской области. Молодожены шлют родным свой «Привет из Москвы» – так коротко был подписан снимок. Я мысленно повторяю эту фразу, пытаясь «прочесть» их взгляды. И в этот момент чувствую себя адресатом этого счастливого «привета» от моих, таких молодых и полных надежд, дедушки и бабушки. На снимке – Горловы Аристарх Игнатьевич и Мария Кирилловна.
Они жили и работали в Москве, где и поженились в сентябре 1939 года, а через год у них родился первенец – Михаил. Я знаю, что это короткое время моя бабушка Мария, имя которой ношу и я, была счастлива. Как страшный сон, она вспоминала минувшие годы: раскулачивание своей семьи и последующий страшный голод, на глазах уносивший жизни близких людей. Казалось, что ничего ужаснее не случится. Но судьба готовила новые тяжелые испытания. Приближался июнь 1941 года.
Привет из Москвы. Горловы Аристарх Игнатьевич и Мария Кирилловна. 1939 г.
Моя бабушка Маша с маленьким сыном гостила у родных в Курской области – там ее и настигло страшное известие о начале войны. Шла всеобщая мобилизация. Нужно было немедленно попасть в Москву – оттуда призывался на фронт мой дед Аристарх. Но на станции в Касторном поезда были переполнены, билеты не продавались. С маленьким сыном на руках она вышла на перрон. В одном из вагонов-теплушек отчаяние молодой женщины заметили. «Тебе куда, мать?» – услышала голос. «В Москву!» – сквозь слезы ответила она. Поезд уже медленно трогался, как чьи-то сильные солдатские руки подхватили ребенка из рук матери, а затем и ее саму подсадили в вагон. В сердце с новой силой разгорелся огонек надежды.
Дома на столе ее ждала короткая записка: «Маруся, я в военкомате. Успеешь – приходи. Твой Аристарх». Она чудом успела.
Мой дедушка Аристарх, прощаясь, просил ее ни при каких условиях не оставаться в Москве, а отправляться к его родителям на хутор Окоп Касторенского района Курской области. Именно там, в отчем доме, договорились встретиться после войны все пятеро братьев Горловых. Мой дедушка был средним из них. Горько осознавать, что живым в победном 1945 году вернется только один из братьев. Но в тот момент слез и прощания, в июне сорок первого, когда все еще были живы, Аристарх верил, что спасает жену и сына от войны в глубинке Курской области.
Моя бабушка Маша стала собираться в обратный путь. Но столице не хватало рук. На смену мобилизованным мужчинам приходили женщины – бабушку просили остаться в Москве. Ей предложили работу кондуктора трамвая, а маленького Мишу уже брали в ясельную группу детского сада. Но ослушаться мужа она не могла…
Так моя бабушка с сыном вновь оказались на станции в Касторном. Дальнейший путь лежал на хутор Окоп. А на краю соседнего села Мелавки, так близко, что рукой подать, стоял дом ее матери – Белозеровой Александры Ивановны. Места, наполненные и прекрасными, и самыми тяжелыми воспоминаниями, должны были уберечь от войны. Но, увы… Края эти вой на не минула, не обошла…
4 июля 1942 года немецкие войска на долгие семь месяцев оккупировали Касторное и территорию района. Хутор Окоп заняли немцы. Они чувствовали себя хозяевами. Мирных жителей использовали как рабочую силу. Урожай с полей и огородов касторенской земли убирали на хранение в амбары и погреба для последующей поставки в Германию. Здесь также находились склады оружия и боеприпасов, немецкая военная техника.
Много воспоминаний об этом времени хранила моя бабушка. Рассказывала, как по ночам подкармливали партизан: оставляли корчажки с молоком и хлебом в установленном месте, а по утрам проверяли. Были рады-радешеньки, если молоко перелито, а в пустой корчажке записочка (что-то еще просят). Немцы преследовали партизан, выявляли и расстреливали радисток, выгоняли жителей из домов, отнимали продукты. Но такими были не все. Однажды бабушка поймала на себе взгляд молодого немца. В это время она занималась с маленьким Мишей. Немецкий солдат смотрел на них с большой грустью, а потом жестом попросил подойти. Он достал из кармана потертую фотографию: на снимке была молодая немка, которая держала на коленях сына. Немец виновато улыбнулся и протянул Мише конфету, а моей бабушке подарил кусок ароматного мыла.
Вскоре амбары и погреба стали освобождать. Картофелем были наполнены грузовые машины, подготовленные к отправке на железнодорожную станцию в Курбатово. Немцы поручили старосте хутора Окоп найти человека, который хорошо знает местность и будет указывать путь. «Маруська Горлова вас поведет!» – как приговор, прозвучал голос старосты. Показывать фашистам дорогу означало лишь одно – ПРЕДАТЬ. Никто не ожидал от молодой женщины столь решительного ответа: «Нет! Не поведу!»