нком Гомельского гарнизона привез деду в деревню 14 августа 1991 года. Дед не дожил до этого вручения всего три дня… Он умер от лейкемии (белокровие), вызванной последствиями Чернобыльской катастрофы. Так получилось, что радиоактивное облако от Чернобыля двинулось сперва на север и разразилось дождями именно над территорией Гомельской области.
Максим Леонов
Отца ждал трибунал
Лапкин Яков Моисеевич (1903–1992)
О своем участии в финской войне мой отец рассказывал мало. Говорил что-то о финских снайперах на вершинах сосен, о том, как ловко финны кидали ножи. Остальное неотчетливо. А вот Великая Отечественная коснулась нас в полной мере…
Грянула война. Мой отец – Лапкин Яков Моисеевич – готовил эвакуацию своего завода на Урал. Он отправил всю большую семью бабушки (теток, их мужей и детей, дядю) в Свердловск (Екатеринбург), а вслед за ними и беременную жену, мою маму. Матушка разрешилась мною по дороге. Ну не в поезде, конечно. Когда начались роды, ее срочно высадили в Галиче Костромской области, где я и появился на свет божий в августе 1941-го. Потом мама со мной добирается до Свердловска. Еда ужасная. Едет в теплушке. Помыться негде. Я – весь в коросте. Вместо кроватки – деревянное корыто. Кругом мужики – военные, командированные с фронта. Солдаты, расположившиеся на всех уровнях – внизу, на вторых и третьих полках, – залезают за пазуху, выгребают вшей и бросают вниз. Мать плачет. Со второй полки голову свешивает раненый офицер: «Не плачь, мамаша, сын вырастет, богатырем станет». Как в воду глядел – мужик из меня вырос здоровенный.
Когда мама воссоединилась с бабушкой, быт как-то стал налаживаться. Хотя с едой, конечно, были проблемы. Вскоре на Урал переехал со своим заводом отец. Мама впервые показала меня отцу – худосочного недокормленного младенца. Но семейное счастье моих родителей продлилось недолго. Отец, всегда и во всем уступавший матери, в критические моменты жизни был очень решительным человеком. Будучи заместителем директора огромного завода, имевшего оборонное значение, отец имел бронь, но, имея бронь, имея солидный возраст – ему тогда было 38 лет, – он отправляется добровольцем на фронт. Рядовым. Матери сообщает об этом перед самым отъездом.
Что я сам могу вспомнить из того времени? Почти ничего. Темная лестница. Бревна, почему-то сложенные на лестничной площадке. Белый котенок играет среди них. Смотрит на меня. Моя будущая жизнь: и светлая, и беспокойная – всякая, смотрит на меня через его детские звериные глаза. Остались рассказы. Как мать стала курить. Махорку. Другого не было. Как скончалась бабушка. Как ждали редкие письма с фронта. Как слушали «Жди меня, и я вернусь», надеялись и тихо плакали. Как дети жадно хватали еду, когда в доме была еда. Быстро глотали и рычали, не в силах дождаться следующей ложки каши. Так жила вся страна. Сохранились выцветшие фотографии того времени. Осунувшаяся, не похожая на себя мать. Одни глаза, рано постаревшее, измученное лицо. И страшный, худой заморыш. Это я. Та же мука в глазах, что и у матери.
Яков Моисеевич Лапкин. На фронте. 1944 г.
В 44-м вернулись в свою квартиру на Литейном. Без вещей и мебели – все вынесли соседи, жившие этажом выше. Мать ни с кем не разбиралась. Начинала жизнь возвращаться фронтовики. На улицах цветы, песни, гармошка. От отца известий не приходило. Один веселый военный в гимнастерке на улице обратил на меня внимание, улыбнулся, помахал рукой. Я кинулся к нему с криком: «Дядя папа!» Я ведь не знал своего отца. Пришли известия, что части Второго Украинского задержались в Праге. Там был и отец. Там продолжались военные действия, гибли люди. А у нас началась мирная жизнь. Стали открываться магазины. Запомнилось событие: открылась булочная на Литейном. Я и сейчас ее по мню. Почему-то самое сильное детское впечатление – батон на столе. Булка – так говорили в Ленинграде.
Папин командир был проездом в Ленинграде: «Жди мужа, Любочка, скоро приедет. Твой Яша Героем возвращается. Все документы оформлены». Но получилось по-другому. Где-то в штабе представление к Звезде Героя поменяли, отца наградили орденом Красного Знамени. Отец никогда за себя не хлопотал.
Война закончилась. Отец цел-невредим. Почти все целы. У отца из огромной семьи погиб один старший брат. Любимый младший брат Боря вернулся из плена. Он выдавал себя за татарина и так спас себе жизнь. Какое счастье! Вся большая бабушкина семья в сборе. Нет только самой бабушки. Отец веселый, могучий. Поет арии, всех подряд затанцовывает. Берет в охапку маму и двух ее сестер, поднимает и кружит в вальсе. Папу все боготворят. Он – настоящий герой. Грудь в орденах. Двенадцать боевых наград. Выпивает залпом из горла бутылку водки за Победу.
Яков Моисеевич Лапкин. Венгрия. Июль 1945 г.
Сколько всего осталась в прошлом! Позади контузия – рядом взорвалась мина. Паралич левой части тела. Чуть восстановился в госпитале – бросился догонять свою часть. Левая половина лица долго оставалась неподвижной. На одной из фронтовых фотографий видно, что лицо перекошено. Отец был старше других фронтовиков, его звали Батей. Судьба берегла его от пули. Но жизнь могла прерваться и по другой причине. Отец был связистом. Однажды под Курском ему с группой бойцов дали задание – наладить связь между нашими подразделениями. С катушками за спиной и автоматами они должны были с боем пройти через «слоеный пирог» русских и немецких позиций и вернуться в расположение своей части. До этого уже было отправлено несколько групп, все погибли. Бой продолжался несколько дней. Задание выполнено. Отец возвращается, заходит доложить в штаб. Незнакомый офицер разглагольствует: «Мы здесь жизнью рискуем, а жиды по тылам отсиживаются». Отец бросается на него, бьет кирпичом по ненавистному лицу. Отца ждет трибунал. По законам военного времени – расстрел. Историю как-то замяли. Как обошли смершевцев, тоже не знаю. Бог отвел. И неизвестный мне командир. Отважный, благородный человек. Который при этом лично рисковал. Отец получил очередную награду. А зимой 1945-го его представили к званию Героя за форсирование Одера. Красная армия захватила плацдарм на другом берегу. Надо было дать связь. Ползли с катушками по льду. Рядом с отцом рванула мина, лед разошелся, и тяжеленная катушка потащила вниз, под воду. Молоденький мальчик-связист из его отделения опустил в воду шест, отец успел за него ухватиться. Повезло. Вылез из ледяной воды. Отделение двинулось дальше. Связь дали. Так рассказал мне отец. За эту операцию он был представлен к званию Героя.
Недавно мой сын на сайте «Общедоступный банк документов «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.»» нашел копии подлинных документов, представляющих отца к наградам. Посмотри, говорит, дед у нас терминатором был.
«Гвардии старшина – Лапкин Яков Моисеевич – при форсировании реки Одер и штурме сильно укрепленной обороны на территории Германии проявил исключительное мужество, самообладание, отвагу и геройство.
Командуя отделением связи, личным примером воодушевил своих подчиненных на боевые подвиги.
Неоднократно сам лично ходил на устранение прорывов линии связи.
26 января 1945 года при выполнении боевого задания в упор расстрелял 5 гитлеровцев – и связь была дана своевременно.
…за форсирование реки Одер и участие в штурме сильно укрепленной обороны противника достоин высшей правительственной награды – присвоения звания Героя Советского Союза, вручения ордена Ленина и знака особого отличия – медали Золотая Звезда».
Лев Лапкин
Они венчались не в церкви
Фронтовые встречи – особенные, не похожие на те, что сопутствуют нам в обычной жизни. Из рассказов родителей я знаю, что фронтовые друзья – самые верные и надежные, что фронтовая любовь – самая крепкая. Иначе и быть не могло: в аду военных будней не обойтись без крепкого плеча друга и нежной улыбки подруги. Но были и совсем необычные встречи, длиной на всю оставшуюся жизнь. Случайно увидев в юности мамин паспорт, я был потрясен: брак моих родителей зарегистрировал в августе 1943 года ЗАГС Карельского фронта…
Жили в центре Киева в просторной красивой квартире три сестры с мамой и папой. Их детство пришлось на тяжелую, смутную пору – революции, Гражданская война… И тем не менее все складывалось вполне благополучно до тех пор, пока в 1929 году не репрессировали отца, обычного школьного учителя. Знаменитое, шитое белыми нитками, насквозь фальшивое «дело учителей». Состряпано оно было настолько безобразно, что всех проходивших по нему реабилитировали в числе самых первых, в 1954 году. Но тогда все складывалось серьезно… Дочерям поставили условие – публично осудить отца, подписав заметку в газете, в случае отказа им грозила ссылка. Две сестры со слезами подписали подсунутую им мазню, а третья сама собрала чемодан и отправилась на край света, на Кольский полуостров, в городок Хибиногорск. Так моя мама Галина Авксентьевна Болозович оказалась в числе северян-первопроходцев. Ей только что исполнилось 18 лет.
Это сейчас Кировск – обычный город со зданиями, асфальтом, автобусами, а тогда у подножия Хибин ютилось несколько палаток. Новоселье в только что отстроенном бараке считалось величайшим событием! Цвет ленинградской интеллигенции – инженеры-строители, металлурги, химики, врачи осваивали среди гор и тундры будущий город. Молоденькая киевлянка недолго чувствовала себя одинокой – ее окружали умные, порядочные, интересные люди. А связывало их в ту нелегкую пору, помимо общности взглядов, упорного созидательного труда и тяжелого быта одно великолепное начало – творчество. Непрофессиональные, но довольно хорошо подготовленные музыканты, певцы, чтецы сразу обратили на себя внимание. Их стали приглашать в другие города. Отпечатанные на жуткой бумаге программки их выступлений свидетельствуют о весьма серьезном и сложном репертуаре. Вот когда принесли золотые плоды детские занятия музыкой! Сколько лет маленькая Галя под веселый шум двора со слезами на глазах разучивала на прекрасном бекштейновском инструменте скучные этюды. Зато теперь, в суровом снежном Заполярье, она обрела не только друзей, но и зрительскую аудиторию. Ей доводилось выступать на сценах областного центра, ее неоднократно приглашало мурманское радио, после чего специалисты настойчиво советовали ей подумать о карьере пианистки. И все больше было уверенности в письмах, через полстраны тянувшихся в далекий Киев, и все весомее становились переводы, которые она всегда отправляла в один и тот же день – на следующий день после зарплаты.