К своим бойцам подошел сзади, они, словно растревоженные птенцы, нахохлившись, сидели рядом у обочины, прислушивались к продолжавшейся стрельбе и, вытянув шеи, пытались разглядеть, что же происходило в деревне. Появление командира взбодрило, все поднялись, поправили ремни и гимнастерки и молча смотрели на него. Весь взвод как один стоял без оружия.
– Все вышли? – хрипло спросил он.
Командиры отделений дружно ответили:
– Здесь все, кроме Евтеева.
– А он куда делся?
– Так мы думали, что он с вами остался. С остальными не отходил. Мы все вместе двигались, не было его. И не кричал. Может, убило его…
– Не видел я Евтеева. Может, и убило. Жаль человека.
Лейтенант нахмурился. Первая потеря в его взводе. Если только убили, а то ведь, чем черт не шутит, может, и немцам сдался. Странноватый он какой-то был: молчун, боязливый. Все шею втягивал при каждом взрыве. Но идти его сейчас искать – значит погубить кого-то еще. Да где его искать теперь? Если жив, выберется. Днем наши пехотинцы должны остатки деревни занять, подберут. Они своих убитых до сих пор не собрали, тела лежат то здесь, то там.
Но вслух он сказал о другом:
– Где винтовки? Так без оружия и пойдем в расположение, чтобы сразу под трибунал попасть?
В ответ быстро заговорил помкомвзвода:
– Мы, товарищ лейтенант, только вашего разрешения ждали, чтобы походить да собрать оружие у наших убитых пехотинцев.
– Давайте быстро!
Через полчаса взвод строем шагал по дороге в сторону расположения батальона. Командир шел впереди. На плече у него рядом с СВТ висел новый автомат ППШ. Остальные бойцы шли с винтовками и автоматами.
За спиной один из сержантов сказал:
– Товарищ лейтенант, мы уж было подумали, что срезал вас фриц из пулемета в деревне.
– Меня спасла «мертвая зона», – кратко ответил командир.
Уже рассвело, когда в лучах утреннего солнца он увидел две перевернутые полевые кухни и мертвых лошадей у дороги. Это было то место, где ночью взвод обстреляли немцы, скрывавшиеся в ржаном поле. Впереди, низко склонившись над землей, чем-то занимались несколько солдат. Командир приказал взводу остановиться, а сам пошел вперед, чтобы разобраться, что здесь происходит. Его остановил резкий крик:
– Стой! Куда? Жить надоело?
Он замер, с удивлением глядя на кричавшего военного с петлицами старшины. Тот уже спокойнее произнес:
– Мины!
И показал на торчавшие из земли усики немецкой мины. До них оставался всего шаг. Это были усики от прыгающей мины – «шпринг-мины», как её называли немцы. Мины имели два заряда: первый выбрасывал мину из земли на высоту один метр, второй разрывал мину. Она начинялась маленькими стальными шариками, которые поражали всё на 50 метров вокруг. В том месте на мины наскочили наши кухни, которые везли на передовую солдатский завтрак. Так что, пока взвод минировал под носом у немцев, те минировали в нашем тылу.
«Повезло мне!», – подумал лейтенант и повел дальше свой взвод, выполнивший поставленную боевую задачу.
Конец войны в мае 1945 года гвардии капитан Евгений Николаевич Дроканов встретил на берегу Эльбы в должности адъютанта старшего (начальника штаба) 87-го отдельного гвардейского саперного батальона 75-й гвардейской стрелковой дивизии.
В Советской армии он служил до 1976 года и ушел в запас в звании полковника инженерных войск. Прожил без малого 90 лет. У него выросли два сына, пять внуков и внучек, семь правнуков.
Илья Дроканов
До Берлина оставалось 60 километров…
Дудченко Алексей Иванович (1919–2000)
В первых числах февраля 2016 года минул 71 год со дня завершения Висло-Одерской операции (12 января – 3 февраля 1945 года), одной из крупнейших стратегических операций Второй мировой войны, в результате которой советскими войсками была освобождена почти вся Польша, и они перешли в наступление на Берлин. В этой грандиозной операции участвовали войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов при содействии левого крыла 2-го Белорусского и правого крыла 4-го Украинского фронтов, а также 1-й армии Войска Польского.
Не уверен, что мой отец, Дудченко Алексей Иванович, знал тогда название этой операции, но воевал он именно там в должности начальника штаба 1079-го стрелкового полка 312-й Смоленской стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта.
…Батя не любил вспоминать о войне. А рассказать мог бы очень многое, но не хотел. Без сомнения, тяжело ему пришлось, как и сотням тысяч солдат и офицеров, добывать Победу в той страшной войне. Ему повезло – он не видел Аушвиц – Освенцим, который освобождали соседи – войска 1-го Украинского.
Пожалуй, один из немногих эпизодов, о котором отец мне поведал, был связан с цейссовским немецким полевым биноклем, перешедшим ко мне по наследству. Вот что он мне рассказал.
В апреле 1945 года в густом тумане в районе Зееловских высот под Берлином он случайно столкнулся с немецким офицером. Оба они выхватили пистолеты и застыли, буравя глазами друг друга. Стрелять первым никто не решался. Поединок нервов через пару-тройку минут закончился не в пользу немецкого офицера: он сорвал с себя полевую сумку, снял с шеи бинокль и бросился бежать, оглядываясь в ожидании выстрела. Отец решил не стрелять.
Я думаю, если бы он был в числе бойцов и командиров, увидевших последствия зверств фашистов в концлагере Освенцим, он бы, наверное, без сожаления застрелил того обер-лейтенанта на Зееловских высотах…
У моего отца, полагаю, была почти типичная биография для ребят послереволюционного поколения начала 20-х годов. Он, крестьянский парнишка из села Хоружевка Сумской области (Украина), окончил сельскохозяйственный техникум, получил специальность агронома, но любовь к живописи была настолько сильна (он рисовал с детских лет), что он, наперекор отцу, поступил в Одесский художественный институт. Первый курс закончить не удалось – призвали в армию. Не прошло и двух лет, как началась война.
…В конце июля 1941 года мой будущий отец, командир отделения, принял первый бой под городом Борисовом (Белоруссия), а закончил войну майором – начальником штаба 1079-го стрелкового полка 312-й стрелковой дивизии (1-й Белорусский фронт, командующий – маршал Г. К. Жуков) в Берлине. О том, как отец воевал, свидетельствуют пять боевых орденов (в том числе два – Красного Знамени) и множество медалей, включая польскую – «За Варшаву».
Лейтенант Дудченко после окончания офицерских курсов. Апрель 1942 г.
После смерти отца в 2000 году, разбирая его архив, я нашел немецкую карту, на которой красным карандашом был отмечен его боевой путь до столицы гитлеровского рейха. Фронтового дневника отец не вел, остались отдельные разрозненные записи, сделанные им уже через много лет после войны. Вот одна из них.
«…1 марта 1944 года в боях за станцию Пустошка (Калининская область) я получил пулевое ранение в голень правой ноги. Ощущение было такое, как будто кто-то ударил по ноге дубиной. Повезло – пуля кость не задела. Отправили в Осташков, в госпиталь. Лечили недолго, и в том же месяце я вернулся в родной полк.
К тому времени наша 312-я стрелковая дивизия была переброшена с Прибалтийского на 1-й Белорусский фронт в состав 69-й армии, находившейся на левом крыле фронта. Дивизия передвигалась по железной дороге из Невеля (через Брянск, Нежин, Киев) на Ковель. Задачей дивизии было участие в операции по завершению освобождения Украины и выход на границу с Польшей. В это время немецкие войска прорвали оборону наших 4-й и 41-й стрелковых дивизий и стремительно продвигались на восток в направлении Турийск – Ковель (Волынская область, Западная Украина).
Форсированным маршем 312-я СД выдвигалась из Ковеля навстречу с противником с задачей остановить продвижение фашистских войск на реке Турья. Времени было крайне мало, назревал встречный бой. Наш стрелковый полк получил задачу выйти на рубеж Вулька – Клюск – Гаруша и занять оборону на высоте 184,6.
Стемнело. Мы приближались к рубежу… Немецкие части пытались остановить наше развертывание, в некоторых местах им удалось переправиться через реку Турья. Едва начали развертываться, как фашисты нас атаковали. Танки и бронетранспортеры шли со включенными фарами, ведя бешеный огонь снарядами и трассирующими пулями. Что-то вроде психической атаки. Наши подразделения оказались довольно в тяжелом положении…
Я тогда был первым (оперативным) помощником начальника штаба полка и двигался впереди вместе с командиром полка полковником Владимиром Лихотвориком (впоследствии Героем Советского Союза). Под огнем противника мы расставляли подразделения батальонов в боевые порядки. Появились первые раненые и убитые. Раненых бойцов санинструкторы перевязывали в темноте…
К тому времени полковая и дивизионная артиллерия заняли свои позиции и открыли огонь по вторым эшелонам противника. Наконец заработали наши минометы и орудия прямой наводки. Фашисты несли большие потери… Пехоту противника удалось остановить огнем из стрелкового оружия. Подбили несколько фашистских танков. Дальнейшее продвижение врага остановила река Турья, прорвавшиеся группы были выбиты и частично уничтожены. К утру бой затих. Вражеская пехота закрепилась на западном берегу реки.
Наш полк уже имел большой опыт в ведении наступательного боя, поэтому мы сразу начали готовиться к наступлению. Утром провели разведку. Саперы и весь личный состав рот начали подготовку к форсированию реки: набивали сеном плащ-палатки, мастерили плоты…
16 июля 1944 года после мощной артиллерийской подготовки полк перешел в наступление. С боями овладели пригородами Турийска, а затем и самим городком. Потом форсировали Западный Буг. Я с ротой переправлялся вброд. Срикошетивший осколок ударил в грудь и сбил эмаль с ордена Отечественной войны…
20 июля передовой отряд под командованием майора Егорова ворвался в польский город Хелм. В этом бою Егоров и погиб. Погиб также и командир 2-го стрелкового батальона капитан Пьянков. Командир полка приказал мне взять командование батальоном на себя (до назначения комбата). Вместе с батальоном и танковой ротой я начал преследовать отходившего врага и вышел на западную окраину города.