Мы осуществляли медицинское обеспечение полка своевременно и в полном объеме. В связи с высоким темпом наступления приходилось даже подключать для эвакуации раненых гужевой транспорт местных крестьян.
1 октября 1944 года начинается следующая операция 3-го Белорусского фронта. Задача – окончательно освободить Литву: взять города Таураге и Мемель (Клайпеда). 5–6 октября фронт был прорван. 9—10-го наш полк овладел Таураге. Затем передал свои позиции 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта. А наш стрелковый полк в составе 17-й гвардейской стрелковой дивизии совершил ночной бросок и переправился на левый берег Немана в районе Юрбуркас и занял исходные позиции на границе Германии в районе Ширвинд – Науместис. Затем последовали тяжелые бои. Уже на территории Германии, в Восточной Пруссии. Приходилось преодолевать мощные оборонительные сооружения вдоль границы. Мы были в числе первых вступивших в логово фашистов.
3 ноября мы перешли к обороне под городом Пилькапленом (Добровольск). Полковой пункт разместили в оставленных немцами домах.
13 января началась Тильзит – Инстербургская наступательная операция 3-го Белорусского фронта. Полк прорывал фронт, быстро продвинулся и захватил Инстербург (Черняховск). 20-го освободили Тильзит (Советск). 26-го 3-й Белорусский фронт вышел на внешний оборонительный рубеж Кёнигсберга на реке Дайме. 30 января его войска обошли Кёнигсберг с севера и северо-запада, освободив значительную часть Земляндского полуострова. 4 февраля взяли город Кранц (Зеленогорск), 10 – Прейсиш Эйлау (Багратионовск).
В феврале – марте 1945 года наши войска находились в состоянии активной обороны, готовясь к заключительным боям за Кёнигсберг. 6 апреля начался его штурм, а 9-го завершился.
Бои продолжались на Земляндском полуострове. Они для нас закончились взятием города Фишхаузена (Пионерск). Окончательный разгром немцев на Земляндском полуострове завершила 11-я армия, сменившая 39-ю.
Для нас Великая Отечественная война была окончена. 39-я армия и наш полк выведены из боев в район Инстербурга. 1 мая состоялся торжественный парад. А 9-го все мы ликовали в честь Победы и окончания войны.
За Белорусскую операцию меня наградили орденом Красной Звезды, за Восточно-Прусскую – орденом Отечественной войны I степени, а также медалями «За победу над Германией», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кёнигсберга».
В конце мая 1945 года наш 48-й гвардейский стрелковый полк в воинском эшелоне проследовал через весь Советский Союз до Читы и далее, в Монгольскую Народную Республику, в район города Баян-Туман. Там мы выгрузились в конце июня 1945 года. Передвигались мы в обстановке строгой секретности. Потом совершили марш-бросок в район Тамацкого выступа (в 1939 году там происходили бои с японскими войсками на реке Халхин-Гол). Нас готовили к долговременному пребыванию в полупустынной местности и возможной зимовке. Мы зарывали палатки, собирали аргал для топлива и дикий лук и чеснок (витамины для личного состава). К нам, в район сосредоточения пребывали восемнадцатилетние солдаты, 1927 года рождения, крепким здоровьем они похвастаться не могли. На исходные позиции к вторжению в Маньчжурию, оккупированную японцами, наши войска вышли 2 августа. За три ночи прошли 120 км. Основные санитарные потери до начала боевых действий: стёртые ноги у молодых солдат (из-за неразношенной обуви) и тепловые удары из-за перегревания.
Леонид Александрович Яголковский
9 августа 1945 года СССР объявил войну Японии, и уже в 4 часа 30 минут наши войска перешли границу, не встретив сопротивления. Нам предстояло преодолеть хребет Большой Хинган. Дорог не было, только тропы. Топографические карты отсутствовали. В таких условиях войска за трое суток преодолели 150 км горной местности с боевой техникой, вооружением и тылами. Наше наступление для японцев стало настолько неожиданным, что они не смогли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Преодолев горы, наши войска вышли на Маньчжурскую равнину. В эти дни начались дожди, дороги размыло, но темп наступления не снижался. 18 августа Квантунская армия капитулировала. А наши войска погрузились на железнодорожный транспорт и прибыли в Порт-Артур и Дайрен.
Леонид Яголковский,
полковник медицинской службы в отставке
Революционер, криминалист, фронтовик
Куликов Александр Евсеевич (1899–1947)
У нашего земляка Александра Евсеевича Куликова была непростая судьба. Он участвовал в установлении в Екатериненштадте советской власти, во время Гражданской войны служил разведчиком, в начале Великой Отечественной попал в плен, после освобождения отправлен на спецпоселение. О перипетиях его жизни рассказала дочь, Людмила Александровна Хритоненкова.
Александр был сыном батрака, семья жила в мезонине дома, расположенного на нынешней улице Коммунистической и полностью сохранившегося до наших дней. На мезонин вела лестница со двора. «Мои тёти – Варя и Паша рассказывали, как они садились на эту лесенку и пели. Кто на тазе играл, кто валиком по стиральной доске водил. Вот такие у бедных крестьян были «музыкальные инструменты»! У отца был отличный слух, он умел играть на баяне, гитаре, балалайке и много ещё на чём», – рассказывает женщина.
В 1917 году, когда в стране начались крутые перемены, революционный вихрь добрался и до нашего города. Саше Куликову тогда было уже 18, и он непосредственно участвовал в тех событиях. В семье не обошлось без потерь – старшего Сашиного брата, 20-летнего Ивана, тоже революционера, белогвардейцы растерзали на центральной площади города. В Гражданскую Александр служил в конной армии у Будённого, был разведчиком. Как-то, выполняя очередное задание на Украине, выпытал у белых какие-то важные сведения, прикинувшись простачком и балагуром, после чего пустился наутёк. В этот момент враги, видимо, сообразили, что их надули, и стали палить ему вслед. Ранили смельчака в ногу, но остановить так и не смогли.
Александр Евсеевич Куликов (фото из семейного архива Людмилы Хритоненковой)
Когда отгремели бои, Куликов какое-то время служил казаком, затем работал криминалистом в марксштадтской милиции, располагавшейся в здании, где ныне находится управление культуры. «У нас даже была фотография, где он стоит с указкой и что-то объясняет своим подчинённым», – вспоминает Людмила Александровна. В начале 30-х годов у Александра Евсеевича стало резко ухудшаться зрение, поэтому из правоохранительных органов пришлось уволиться. После этого работал маляром. «Мне было всего четыре месяца, когда началась война, а через полгода отца забрали в действующую армию. Увы, я его совершенно не помню… Мама мне рассказывала, что, как-то играя со мной перед отправкой на фронт, он с грустью молвил: «Эх, Люська, лучше бы ты не родилась, а то не увижу я, как ты растёшь…» Подробности участия ее отца в войне Людмила Александровна узнала, лишь спустя много лет, в 1997 году, после запросов в архивы. Будучи рядовым стрелкового полка, Александр Куликов в июле 1942 года в районе города Старая Русса, что под Ленинградом, попал в плен. Его использовали в качестве обозного ездового в тыловых частях немецкой армии.
В мае 1945-го, после освобождения и проверки в фильтрационном лагере города Бютцова, Куликова осудили и отправили на спецпоселение сроком на шесть лет. В 1946-го он попал в отдельный рабочий батальон одного из стеклозаводов Дагестана, спустя полгода оказался в Карелии, где и скончался в самом начале 1947 года, в возрасте 47 лет… Официально реабилитировали его лишь в 2003 году, благодаря усилиям дочери.
Евгений Гордеев, г. Маркс, Саратовская область
Командир пулеметного расчета
Терентьев Николай Миронович
Пожалуй, труднее всего писать о войне и о любви – и в первом, и во втором случае автору нельзя врать даже в мелочах, поскольку вдумчивый читатель мгновенно почувствует фальшь и попросту отбросит книжку в сторону. Как оказалось, ненамного проще писать и о своих близких – так, чтобы и правду не исказить, и в пустые славословия не удариться. Но я все же попробую рассказать вам о своем отце – Терентьеве Николае Мироновиче, 1926 г. р., участнике Великой Отечественной, орденоносце, целиннике и просто великом труженике. В работе мне помогут как личные воспоминания, так и рассказы близких, и архивные документы…
– Ну что, Колька… За старшего остаешься. Смотри тут… Мать слушайся.
Николай наказ отца помнил – и к мнению матери прислушивался, и работал, как взрослый мужик. А Мирон Терентьевич, двадцать второго июня сорок первого покинувший родной дом, назад уже не вернулся – пропал без вести под Ржевом в сорок втором. И не осталось даже могилы от рядового Терентьева, 1894 года рождения, участника Первой мировой. Сколько их, записанных писарями в число «пропавших», осталось лежать на полях страшных и кровавых сражений – точно сказать, пожалуй, уже никто и никогда не сможет.
Война тяжелой грозовой тучей ворочалась и громыхала на западе, но тень ее непостижимым образом распространялась на всю страну – «с южных гор до северных морей» и от Бреста до далекого Владивостока. Сводки Совинформбюро не радовали – то и дело в них звучало: «тяжелые оборонительные бои» и «наши войска оставили». Далее звучали названия известных городов и множества населенных пунктов, о которых Николай и слышал-то впервые в жизни.
Зато видел парень уже многое. И воинские эшелоны, и толпы эвакуированных, на лицах которых читались испуг, страшная усталость и какая-то особенная печать знания того, что можно понять, лишь побывав под настоящим обстрелом или бомбежкой. Что такое бомбежка, Николай тоже вскоре узнал на собственном горьком опыте: случайным осколком немецкой бомбы была убита старшая сестра Мария.
Николай Миронович Терентьев