На обороте карточки надпись: «Дорогая мамочка, сохраните этот снимок до моего прихода – пусть останется память. Яша». Домой Яков вернулся только в 1948 году.
Яков Кравченко
До войны Яков Кравченко жил в Щербатках, смолоду освоил «престижные» по тем годам профессии комбайнера и тракториста. И поэтому, когда началась война, на парня наложили так называемую бронь, оставив его трудиться в родном поселке.
В 1942 году, приписав себе лишний год для солидности, Яков получил-таки возможность стать в ряды защитников Отечества.
Воевал в артиллерийском полку, был разведчиком. Дошел до Берлина, уже в его предместьях полк перенаправили в Чехословакию. Оттуда – в Туркменистан.
Вернувшись в 1948 году домой, женился и переехал жить в Экибастуз. Строил 1-й угольный разрез («Центральный»). Освоил в 1957 году профессию водителя, устроился на работу в автобазу «Экибастузугля», где и трудился до пенсии. Однако на заслуженном отдыхе тоже не мог сидеть без дела и работал в бойлерной «Горводоканала».
Фотографию отца бережно хранит его сын Григорий Яковлевич Кравченко.
– Отец не любил вспоминать о войне. А когда мы, двое братьев и сестра, настаивали, говорил: «Бегайте, играйте, зачем вам такое знать?»
Мария Гонтарь
Праздничная ночь
Инзарцев Николай Аркадьевич (1908–1990)
Всё больше времени проходит со дня окончания Великой Отечественной войны, все меньше и меньше остается в живых её свидетелей и участников. Наверное, целое поколение уже выросло, вошло в свою взрослую жизнь и знает об этой войне исключительно по художественным фильмам, снятым в последние годы. Ничего не хочу сказать – ни плохого, ни хорошего об этих фильмах и об их авторах, тем более, это не тема моих сегодняшних размышлений. Просто считаю, что мне очень повезло в жизни, потому что в моем детстве и юности у меня был дед – ветеран Великой Отечественной войны, защитник Советского Заполярья, который мне много рассказывал о войне и о том лихолетье.
А повидать на своем веку ему пришлось многое. Мой дед, Инзарцев Николай Аркадьевич, кстати я тоже Инзарцев Николай Аркадьевич, чем очень горжусь, родился 5 декабря 1908 года в Нижнем Новгороде. На его детство пришлась и революция, и Гражданская война, и послевоенная разруха. В 1928 году по комсомольскому набору и зову сердца попал служить на Балтийский флот, где после окончания электро-минной школы был распределен на подводные лодки. В 1933 году перешел с кораблями на самый молодой в те времена Северный флот, в его главную базу Полярный. Там же его и застала война. Сначала война с белофиннами, а через несколько лет и Великая Отечественная.
С первых дней войны мой дед помощник командира, а с сентября 1941 года – командир 181-го Особого добровольческого разведывательного отряда штаба Северного флота.
Много дерзких разведывательных, диверсионных, десантных операций провел отряд за годы войны, и не только в Заполярье, но и на Тихом океане при освобождении Северной Кореи от японских войск в 1945 году под командованием моего деда, а впоследствии и других не менее героических командиров. Нелегкий и опасный труд разведчиков, тяжелые физические испытания, испытания силы воли и смелости до самопожертвования выпали на долю моего деда и бойцов его отряда.
Дед закончил войну на Тихоокеанском флоте в звании подполковника, а ушел в отставку в звании полковника уже в пятидесятых годах.
Уже после войны разными авторами по воспоминаниям очевидцев, в том числе и моего деда, много было написано о разведчиках 181-го Особого добровольческого разведывательного отряда штаба Северного флота, об их вкладе в общую победу, но и у моего деда была мечта опубликовать свои воспоминания о том славном героическом времени, о людях, с которыми свела судьба, в память о своих боевых товарищах.
Свои мемуары дед завещал мне с надеждой, что, может быть, мне удастся их опубликовать.
Вот один из его рассказов я и хочу предложить вам. Хочу сразу сказать, что это не мой вольный пересказ когда-то услышанного рассказа, а непосредственно собственноручно записанные воспоминания моего героического деда – полковника Инзарцева Николая Аркадьевича.
Как-то в первых числах ноября 1941 года в кабинете у офицера разведотдела штаба Северного флота Марка Юрьевича Людена я встретил незнакомого мне майора. Марк Юрьевич нас представил друг другу. Незнакомый майор оказался военным корреспондентом Константином Симоновым. Я назвал себя, и у нас завязалась оживленная беседа. Симонов интересовался деятельностью нашего отряда, проведенными ранее походами, его интересовало все: как живут, как готовятся разведчики, но больше всего интересовала боевая деятельность отряда и история 181-го Особого разведывательного отряда штаба Северного флота, его люди, добровольцы, в большинстве своем моряки-подводники и лучшие спортсмены флота, студенты ленинградских институтов.
Так в задушевной беседе, а это редко бывает, когда разведчики откровенничают, незаметно подошло время обеда. Симонов поблагодарил нас с Марком Юрьевичем за интересную беседу и обещал написать о людях отряда и об их опасной и благородной работе.
За обедом в кают-компании разговор велся вокруг октябрьских и ноябрьских московских событий. Мы все вполне понимали, разделяли и переживали, конечно, каждый по-своему эти события.
Начальник отдела разведки капитан II ранга Павел Визгин коротко информировал нас о событиях на фронтах, и, в частности, он остановился на нашем направлении. В Мотовском заливе на подходе к Озеркам наш мотобот «Север» потоплен фашистской батареей с мыса Могильный. Разведчики выплыли на берег, им оказал помощь наш патруль. Потерь не было, и все здоровы.
Фашисты опять восстановили свою батарею на мысе Пикшуев, которая после налета нашей авиации более двух месяцев бездействовала.
Есть приказание командующего Северным флотом уничтожить батарею и сжечь на мысе все, что может гореть. Главное, все маячные здания и хозяйственные постройки, которыми фашисты пользуются частично для жилья, а главным образом, отапливают свои землянки, разбирая свои постройки, так как по близости нет даже кустарника и дрова на маяк завозились. И здесь же в кают-компании приказал нам с Марком Юрьевичем готовить операцию, срок проведения не назвал.
Я попросил разрешения выйти из-за стола и ушел в отряд, который занимал четыре квартиры в этом же доме.
Вечером, когда я явился с докладом о готовности отряда к походу к майору Людену, у него, удобно развалившись в кресле с курительной трубкой, сидел и что-то записывал в свой блокнот товарищ Симонов.
Марк Юрьевич занимался составлением плана операции. Когда я ознакомился с планом предстоящей операции, предложил ему тактику действия отряда на побережье противника, походный порядок и охранение. Марк Юрьевич полностью согласился с моими предложениями.
Нерешенным оказался вопрос, брать ли с собой товарища Симонова или нет? Он очень просился у товарища Визгина, чтобы тот разрешил ему сходить с нами на боевую операцию, но Визгин ответил ему, что это не входит в его компетенцию. Дать «добро» на участие фронтового корреспондента Симонова в боевой операции разведчиков в тылу врага может только командующий флотом Головко.
Товарищ Симонов пытался пробиться к командующему, но без успеха, потому что командующий убыл к летчикам и вернется поздно вечером в районе 23 часов.
Ночью командующий флотом Головко утвердил план нашей операции. Визгин доложил о желании Симонова участвовать в высадке отряда на побережье противника, и командующий дал «добро».
Когда я поздно ночью зашел к майору Людену, то застал его сидящим с Симоновым за столом. На столе кроме стаканов чая стояла открытая бутылка портвейна. Наливая мне портвейн, Марк Юрьевич Люден сказал, что командующий разрешил сходить с нами Константину Михайловичу, вот он с радости и извлек из своего ранца заветную бутылочку, предназначенную к празднику – Дню Великой Октябрьской социалистической революции, но я уговорил распить портвейн раньше, а то может быть – да все может быть, лучше выпить сейчас – и, понимаешь, убедил его. А если все будет в порядке, то праздник мы встретим и так как положено.
Поздно ночью я ушел к себе, Марк Юрьевич и Константин Симонов легли здесь же в кабинете. Утром рано я принес Симонову походное обмундирование и белый маскировочный халат. Примерить эту одежду он мог только в ночь с 6 на 7 ноября 1941 года. С 3 по 5 ноября стояла отвратительная штормовая погода, и выход в море катерам «МО» – «морским охотникам» – не разрешали. Отряд находился в часовой готовности.
Вечером 6 ноября 1941 года, в 17 часов получен приказ следовать на посадку в губу Кислая, где нас уже ждали два катера «МО», которыми командовал старший лейтенант Василий Лозовский. Командиром второго катера был мой земляк – горьковчанин Гущин. Отряд уже разместился на катерах, когда на пирсе появились капитан II ранга Визгин в сопровождении майора Людена и Константина Симонова в походном снаряжении.
«Можно представить себе, что сейчас переживает военный корреспондент» – прошептал мне на ухо разведчик Вася Кашутин. Я присутствовал при разговоре Визгина с Симоновым, когда он доложил о своей готовности к предстоящему походу. Вид у него был чрезвычайно воинственный. Визгин посмотрел на него и остался доволен внешним видом и сразу с места потребовал, чтобы он сдал все документы и, на всякий случай, если не вернется живым из похода, оставил свой домашний адрес и письмо близким. Нам, стоящим рядом, сразу бросилось в глаза: после монолога товарища Визгина лицо товарища Симонова сразу вытянулось и куда-то сразу девалось большая половина его молодцеватости. Он нехотя достал свои документы и передал их Визгину. Скажи сейчас Визгин, что обстановка изменилась и он не может взять в поход Симонова, то он не стал бы настаивать на своем участии. Правда, это мое личное мнение, но, основываясь на моем небольшом в то время опыте работы с личным составом на этой опасной работе, я сделал такой вывод.