В этих боях Андрей Андреевич Угрюмов был ранен, но по выздоровлении вернулся на фронт.
После были бои на Курской дуге, Украине, в Молдавии, Польше. Закончил войну Андрей Андреевич в Чехословакии, под Прагой. Освобождение узников концлагеря Освенцим – это ещё одна яркая страница боевого пути 472-го стрелкового полка.
Андрей Андреевич Угрюмов
Вместе с однополчанами Андрей Андреевич написал книгу «Мы дошли до Берлина» (1982). Является составителем очерка «100-я Львовская стрелковая дивизия в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (1982–1983 гг.).
Андрей Андреевич работал: директором школы, заведующим РОНО, заместителем председателя райисполкома. Он автор многих статей по истории Кокшеньги, автор книг «Русские имена», «Кокшеньга», «Народный календарь», «Как дед Андрей на войну ходил»; написал около 250 работ на различные темы: по истории, лексикологии, педагогике, краеведению.
Андрей Андреевич награжден орденами Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», после войны – медалями «За доблестной труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», «Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «Три дцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «50 лет Вооруженных сил СССР», «Ветеран труда»; знаками «25 лет победы в Великой Отечественной войне», «Почетный знак Советского комитета ветеранов войны», «Почетный знак Советского фонда мира».
Александра Иринеевна Шишелова
«Умирать в конце войны совсем не хотелось»
Известный хирург Иван Федорович Новиков рассказывает о своем боевом пути и мирной жизни. Чтобы попасть на войну, он приписал себе лишний год.
Удивительно, но все, что происходило более семидесяти лет назад, Иван Федорович помнит до мельчайших подробностей: фамилии солдат-однополчан и командиров, названия берлинских улиц; врача, который ему спас жизнь, и девушку Зосю, подарившую ему первую любовь.
Я встретил войну в Крыму четырнадцатилетним подростком. Отец и старшая сестра были сразу мобилизованы в Красную армию, а я с мамой и младшим братом остался в селе, которое в октябре 1941 года уже заняли фашисты. С ними пришел и «новый порядок»: сразу назначили старосту, открыли приемный пункт, куда нужно было обязательно сдавать мясо, молоко, другие продукты, то есть свой продналог установили. В нашу хату на постой определили солдат Оле и Карла, бывшего учителя. Так получилось, что последний спас мне жизнь.
Однажды я заигрался с ребятами в лото, наступил комендантский час, а мне домой через всё село. Пробирался огородами: темно, ноги по мокрой глине скользят, и почти дошел до своей калитки, как вдруг яркий луч фонарика и резкий окрик: «Halt! Hände Hoch!» Это патруль, который из-за кудрявой шевелюры принял меня за еврея. «Думаю, надо расстрелять», – говорит один из солдат. Я им в ответ: «Я русский Иван», – а они уже автоматы вскинули. Мама из дома выбежала и с плачем в ноги им кинулась. Ничто не помогает: ни мои объяснения, ни её слёзы. Тут прямо с крыльца к нам бросился Карл. В три прыжка одолев и двор, и палисадник, он закричал: «Это мой сын!» И патрульные, наверно слегка опешив от неожиданности такого заявления, удалились, предварительно дав мне хорошего пинка под зад. (Удивительно, но всю эту сцену Иван Федорович пересказывал, чередуя немецкие и русские слова, ведь язык врага он выучил в оккупации.)
Весной 1944-го, когда нас освободили, всем моим одноклассникам пришли повестки, а мне нет – ведь восемнадцати еще не исполнилось. Тайком от мамы исправил год в свидетельстве о рождении и пошел вместе с друзьями в военкомат. Военком, посмотрев документы, удивился: «А что у тебя с цифрами?» Потом подумал и махнул рукой: «Здоровый парень, иди, сынок!» Так я из-за своего вида акселератского попал в артиллерию. Пушка образца 1896 года, расчет 7 человек и 4 кобылы – всё это на целый год стало моей жизнью. В составе 694-го стрелкового полка 383-й отдельной пехотной дивизии Приморской армии освобождал Севастополь, а потом Белоруссию и Польшу с 1-м Белорусским фронтом под командованием маршала Жукова.
Я тогда уже был командиром артиллерийского расчета, но стал им я не сразу. Сначала нами командовал старший сержант Скряга, в свои тридцать пять он был нам, мальчишкам, за отца. И фамилию свою полностью оправдывал: хозяйственный человек. Мы когда из Крыма летом уходили через Перекоп, то на берегу Сиваша уже толстый слой соли лежал, Скряга и приказал собрать её. Эти несколько пудов помогли потом прокормиться и в Белоруссии, и в Польше, где соль с начала войны никто в глаза не видел. Крестьяне за её щепотку давали целую курицу. Еще он нас учил не ждать третьего залпа по орудию: сначала – недолет, потом – перелёт, третий обязательно накроет. Его тоже накрыло, погиб старший сержант, и командиром стал я – самый молодой и самый грамотный, ведь семь классов за плечами было. Потом в Берлине уже подсчитали, что состав расчёта за войну пополнялся несколько раз: 18 бойцов были убиты, 37 ранено, 7 контужены. Такая вот военная арифметика.
Да, уже в Берлине, правда, сначала опять чуть не расстреляли. Я был уже старшим сержантом, командиром и орденоносцем. Орден Красной Звезды получил, когда расчёт при штурме Зееловских высот подбил «фердинанда» – немецкое самоходное орудие, не дававшее пехоте подняться в атаку. Калибр у него 88 миллиметров, броня усиленная, а сам походил на огромный гроб на колесах. Казалось, что после этого боя нас уже трудно было чем-то напугать, но умирать в конце войны совсем не хотелось. Поэтому в Берлине, где из-за каждого угла грозила опасность, старались напрасно не рисковать. Огневую позицию на пересечении Фридрихштрассе и бульвара Унтер-ден-Линден выбрали с умом: вкатили пушку в пустой парфюмерный магазин так, что наружу только ствол выглядывал. Получилось, что и просмотр по пяти направлениям, и люди под защитой крепких стен. Правда, был один недостаток – сильный запах французских духов, которым мы все пропитались основательно.
Шёл уже третий час ночи, мы, только обустроившись, думали отдохнуть, как вдруг – цокот подков по мостовой. Смотрим – это подполковник Попов из штаба на своей кобыле прискакал и сразу в крик: «Почему спрятались? Трусы! Срочно установить орудие впереди танков! Кто старший? Я приказываю!» «А я отказываю, – говорю ему, – позиция выбрана правильно». Что тут началось! Он побагровел весь, парабеллум из кобуры рвёт и еще громче орёт: «Мальчишка! Под расстрел пойдешь за невыполнение приказа!» Закончить не успел: автоматная очередь под ноги гарцующей лошади быстро охладила его пыл. «Чёрт с вами! С такими и Рейхстаг не возьмешь!» – пробурчал он, удаляясь. Я обернулся, смотрю – а это мой расчёт в полном составе и с автоматами. Позицию мы всё-таки сменили от греха подальше. Перетащили нашу пушку на квартал вперёд и снова устроили её в каком-то магазинчике. Здесь 26 апреля 1945 года меня и ранили.
Дрезден, 1945 год
Стреляли из фаустпатрона – ручного гранатомета, я был контужен и получил осколочное ранение левого бедра с повреждением кости. В медсанчасти не было рентгена, поэтому осколки из ноги и головы вынимали наугад, да еще без обезболивания, ведь новокаина тоже не было. 1 мая меня прооперировали уже по всем правилам в госпитале в Дрездене, там и День Победы встретил. А ведь хотел попасть на парад на Красную площадь, все шансы были, так как отбирали орденоносцев ростом выше 1,76 м. Скоро про свои мечты пришлось мне окончательно забыть: началась газовая гангрена. Ногу предложили ампутировать – не дал. Спасли её хирург капитан Кузнецов и медсестра Зося, которая почти полгода выхаживала меня в госпитале. Это была любовь, первая и настоящая, но судьба нас развела: после демобилизации в октябре 1946 года я поехал к своим родителям в Симферополь, а она – к своим в Краков. Больше мы никогда не встречались.
В центре хирург капитан Кузнецов, спасший Ивана Новикова. Хемниц. 1946 г.
Врачом я стал случайно. Вернулся домой: 20 лет, грудь в медалях и семь классов образования. Его нужно продолжать, но где? В городе три средних специальных учебных заведения – автомеханический и торговый техникумы, медицинское училище. Меня манила профессия геолога, но тут мама воспротивилась: «Куда ты с такой ногой по горам лазать?» Подал документы в училище. На первое занятие принарядился: шинель с иголочки, хромовые сапоги сияют, вхожу в аудиторию, а там девчонки пятнадцатилетние вскакивают из-за парт – думали, что преподаватель пришёл. Как-то сразу скучно стало, развернулся и вышел. А на следующий день целая делегация этих пигалиц домой явилась: «Иван Федорович, возвращайтесь!» Вернулся, окончил училище, а потом Крымский медицинский институт. Там и с женой своей будущей познакомился, оба получили красные дипломы, только у неё все пятёрки, а у меня четыре… по военному делу. Правильно, ведь на фронте больше практики было, чем теории. Но война – это тяжелый повседневный труд, грязь, кровь, усталость, потери друзей. И так уж случилось, что юность – самые лучшие годы человеческой жизни – у меня пришлась на неё, Великую Отечественную.
А когда каждый день проживаешь как последний, то и ценить его начинаешь по-другому. Почему-то сейчас, через семь десятков, война вспоминается так отчетливо, как будто это было только вчера.
Иван Федорович Новиков за свою долгую жизнь сделал всё что полагается настоящему мужчине: построил дом, посадил дерево, вырастил сына, а еще он Родину защитил…