Следующая встреча произошла в трущобах столицы. Син в этот день совершенно не планировал ни с кем контактировать – уже который месяц подряд его во сне и наяву мучили нескончаемые кошмары о войне. Воспоминания, которые невозможно просто похоронить где-то на задворках памяти, уже умершие люди, чья улыбка всё ещё грела сердце. И оттого ещё горше было осознание того, что они больше никогда не осветят твою жизнь своим присутствием.
Син был пьян так, как ещё никогда не напивался. Несмотря на всю свою сдержанность и ортодоксальное воспитание, он не мог идти прямо – его мотало от обочины к обочине. Поэтому в какой-то момент, просто прислонившись к холодной каменной стене, он застыл, решив не двигаться дальше. Да и некуда ему было идти; если прошлое казалось бесконечным чёрным полотном, то будущее – густым непроглядным туманом.
В таком состоянии его и застала Вильна, которая в этот раз притащила вместе с собой всех учеников погибшего Галана.
Син сощурился, спиной напирая на стену. Именно о такой встрече он мечтал сейчас меньше всего.
– Чего же вы все от меня хотите? – выдавил рир, чьё лицо в этом тёмном проулке можно было разглядеть лишь благодаря двум ярко горящим голубым глазам, отражавшим свет последних непогашенных фонарей.
– Ты прекрасно знаешь, чего мы хотим! И раз ты не хочешь слушать меня, то послушай других сурии, вместе с которыми вырос!
Син заскрипел зубами и опустил взгляд. Он не желал смотреть в лица тех, кого он лишил Галана, ставшего им почти отцом.
Только успел заговорить Усли, как Син, зашипев по-змеиному, чёрным сгустком энергии бросился в подворотню – пускай его энергия и была сильна, но сейчас он не мог её контролировать. Врезаясь в стены, плохо разбирая дорогу, он парил, сбегая от нежеланной встречи.
Но от острого слуха сурии не сбежать:
– И ты правда думала, что он нас хоть во что-то ставит? Он всегда считал себя лучше других.
– Ты даже притащила сюда Фэнни. Думаешь, ей приятно видеть того, кто…
– Всё в порядке. Син не со зла тогда…
– Не со зла?! Сколько можно оправдывать этого ублюдка?! Он ранил тебя и Айли, убил Галана. Этого недостаточно?! А те зверства, о которых говорят…? Это правда, что он просто истребил всю дарвельскую армию, не оставив им и шанса на отступление?
– Кинн! Это война! – вмешалась Вильна. – А лучше было бы, если бы дарвельцы истребили скиданцев?!
– Война, не война! Он всего лишь какой-то рир, обыкновенный убийца! Я не желаю иметь с ним ничего общего. Он уже и так уничтожил всё общее, что между нами было. Разве я не прав, Усли?!
– Всё так. Вильна, я согласен с Кинном. Я не думаю, что это имеет смысл – просить обо всём этом Сина. Вы ведь хотите, чтобы не пострадал никто, кроме Фавэра? И для того обратились к Сину, который неспособен сдерживать свою разрушительную силу и убивает всех, кто попадёт ему под руку? Никто и не спорит, что он сильнейший рир в Скидане, но он был нужен на войне, а не на задании, требующем сдержанности и тонкости.
– Всё намного сложнее. Нарид предположил, что смена власти в Скидане хоть и позволит нам выбраться из дыры, в которой мы застряли, но даст Дарвелю и соседям ещё один шанс. Они попытаются вмешаться в наши внутренние дела, продолжить войну, а затем назначат здесь своего наместника, чтобы поглотить нас…
– А? То есть план состоит не просто в том, чтобы Син прикончил Фавэра?
– Верно. Мы хотим, чтобы Син стал следующим…
Голоса заглушил раздавшийся в голове Сина грохот. Со всей силы он влетел в стену – и повалился наземь, в грязь. Кровь стучала в ушах, ноздри забил смрад тёмной дэ.
Они хотят, чтобы он…
Син мотнул головой. До крови закусывая свои щёки, он ввалился в один примостившийся поблизости трактир.
Верно. Его место здесь. Он должен закончить свою жизнь так. Поговаривают, что беспробудные пьянки постепенно убивают каналы в теле сурии, а это значит… что Син рано или поздно сможет умереть, уснув в пьяном угаре в этих трущобах.
Натянув плащ на лицо, Син занял место у крайнего столика. Риру принесли выпить, но эта мутная жижа совсем не радовала – Сина и так слишком сильно мутило от выпитого, от столкновения с кирпичной стеной, от услышанного разговора.
У Сина ушло некоторое время на то, чтобы успокоиться и почувствовать себя в безопасности. И только тогда он заметил, что в этом трактире стоит странная и на удивление приятная атмосфера.
Это был самый обыкновенный день – не выходной и не праздник, – но зал был битком. Самые простые люди без ранга и звания громко смеялись, переговаривались и высоко поднимали переполненные элем кружки.
– Господа, господа! Неужели нет никого, кто смог бы подыграть мне хотя бы на пильке?!
Син нахмурился. Голос принадлежал какому-то юнцу, совсем ещё подростку. Среди раскрасневшихся небритых лиц мужчин рир всё же смог отыскать говорившего, но увидел лишь его светлую макушку. Мальчишка был совсем мал ростом, хоть и выкрикивал так громко и уверенно, будто находился у себя дома.
– Th`a-aaare! Тогда слушайте так! Но это увеличит стоимость моего выступления в два раза!
Сина передёрнуло. Конечно, он знал, что в трущобах многие ругались на лесном языке, но каждый раз, как он слышал этот диалект, его прошибала дрожь, а в глазах мутилось от давно позабытого ужаса.
Но то, что произошло дальше, перевернуло всё. Малорослый мальчишка взобрался на стойку – его тонкая фигура в подранных серых одеждах эффектно вырисовывалась на фоне ярко горящих свеч.
Белокурые коротко стриженные волосы мальца выдавали в нём безрангового хаванца, хилое тело и чуть пухлые щёки – совсем ещё юный возраст. На первый взгляд ему нельзя было дать больше пятнадцати лет.
Но потом мальчишка запел. То ли оттого, что он ещё был молод, то ли от врождённого таланта его голос звучал не хуже, чем голоса бардов, выступавших во дворце перед самим эрдом.
Но песня молодого хаванца от начала и до конца была на лесном языке, а билась в ней живая светлая энергия, которую Син боялся испачкать одним своим присутствием.
В одно мгновение грязная забегаловка озарилась яркими огнями. Эта комната, набитая отщепенцами и отбросами, переполненная запахом пота, дешёвого алкоголя и табака, засверкала ярче, чем тронный зал.
Тихо дикие лилии леса
Распустились под дробью дождя.
Но под тяжестию эфеса
Подломились, убийцу стыдя.
Лес родной стал для них могилой,
Но на их облетевших листах,
На земле, им давно опостылой,
Двое встретились с дрожью в сердцах.
В свете звёзд муж и дева плясали
И топтали ногами цветы —
Они в счастье своём не знали
Слов других, кроме «я» и «ты».
На земле, пропитавшейся кровью,
На костях, ставших частью земли,
Они занялись страстной любовью,
А луга, плача, вновь зацвели.
Когда песня окончилась, Син обнаружил себя где-то под столом с тошнотой, застрявшей в самом горле.
Син быстро покинул трактир, наполнившийся смехом, рукоплесканиями и звоном монет. Прямо у стены увеселительного заведения рир прочистил желудок – кажется, этот хаванец плохо контролировал свою энергию и испускал её даже при пении.
Множество образов и картинок промелькнули перед глазами Сина. Одна накладывалась на другую – в какое-то мгновение он и вовсе убедил себя, что этот мальчишка, так хорошо знавший лесной язык и события, произошедшие в недавнем прошлом, оказался тем самым.
Тем самым мальчиком, который преследовал Сина от начала его падения до сегодняшнего дня.
Но почему-то мысли вдруг свернули совсем в другом направлении – рир вдруг подумал, что под грубоватое звучание пильки этот голос звучал бы ещё лучше.
И…
«Если он ещё жив, то, возможно, ещё не всё потеряно. Галан, тогда в лесу ты научил меня, как спасти сирьку, которую я убил. Способен ли я так же просто спасти и этого человека от самого себя?»
С того дня Син больше не пил. Он даже принял участие в нескольких заседаниях аристократов, задумавших переворот, выслушал некоторые детали их плана и изучил внутреннее устройство дворца. Многие уже поверили, что Син исполнит предначертанное – избавится от Фавэра и освободит Скидан от его тирании.
Но, видимо, в этом мог быть уверен кто угодно, но не Вильна.
После очередного сбора они заночевали в одном трактире, и Син проснулся посреди ночи в холодном поту, ощутив чужое присутствие.
Над ним стояла Вильна в лёгких спальных одеждах, но стоило ей протянуть свои мягкие тонкие руки к риру, как раздался взрыв.
Сильная вспышка тёмной энергии накрыла не только комнату, но и весь трактир – земля затряслась, стены зашатались, мебель запрыгала на полу, падая.
Вильну впечатало в стену, а Син, скрутившись на полу, давился чёрной слюной. Перед глазами вспыхивали образы, которые он никогда больше не хотел видеть – воспоминания о прекрасной белокурой хаванке, с ног до головы перепачканной в крови. И смеющейся так безумно и пьяно, что хохот её заглушал мысли.
Когда Син пришёл в себя, он выдавил лишь одну фразу:
– Никогда. Никогда больше не прикасайся ко мне… так. И даже не смотри на меня… так.
Зябкое утро холодного времени коснулось рира своим дыханием, но он даже не подумал закутаться в плащ. Медленным шагом он пересёк ворота, ведущие к Драконьему дворцу.
Казалось, ему снова не оставили выбора. Казалось, его снова загнали в угол, поставив в безвыходную ситуацию. Но Син знал, что это не так. Он не раб, не слабак и не глупец.
Он просто был готов на всё, чтобы избавиться от гнетущего чувства скорби, боли, вины и ненависти к самому себе. Он был готов убивать сотнями, тысячами, чтобы искупить свои грехи.
«Но способно ли убийство искупить вину за убийство?»
Нет. Но он был скован теми осуждающими взглядами людей, перед которыми провинился. Он был скован их ненавистью, их жалостью и даже принятием.