Вьен уносил Нуску прочь из Эрьяры. Нуска иногда приходил в себя, охал и снова проваливался в глубокий сон. Несколько раз он просыпался в предместьях столицы, потом – у Линии жизни, когда Вьен решил обмыть его тело ледяной родниковой водой, а заодно напоил. Но больше Нуска не просыпался до самого прибытия в Арценту.
Нуска плохо понимал, что происходит. Он всё ещё чувствовал себя слишком плохо, чтобы принимать хоть какие-то решения. Однако рядом непонятно откуда оказался Оанн – этот мальчишка оказался с ним в плену у Вьена.
– Нуска, ты уж прости, но он прицепился к нам ещё в столице. Согласился хоть в плен, хоть на виселицу. Сам разбирайся с этой головной болью.
Но разбираться хоть с чем-то было не в силах Нуски. Он всецело оказался на попечении у Оанна – тот его поил, кормил, мыл и переодевал, а также помогал дойти до отхожего места. Отказаться от его помощи сейчас он не мог.
Когда Нуска достаточно окреп для того, чтобы стоять на своих двух, Вьен как следует нарядил его, а затем хлопнул по плечам. Чёрные глаза арцента блеснули, и он сказал:
– Неплохо. Сегодня же ты отбудешь с континента.
Втроём они вышли из ветхого жилища, где Нуска пробыл незнамо сколько. И по знакомым улочкам, меж теснящихся глиняных домов направились к пристани Арценты.
Там, стоя в ряду с другими людьми, Нуска мог лишь глупо оглядываться по сторонам. Однако Вьен дёрнул его за рукав белых вычищенных одеяний и тихо заговорил:
– Эрьяра цела, не считая дворца, конечно. Но эту убогую постройку и не жалко. Тиама получила серьёзные раны в битве с Сином и появится нескоро. Уползла в своё логово. К тому же она беременна, и теперь должна снести и высидеть яйцо, прежде чем приняться за старое. Несколько лет в запасе у Скидана есть.
Впервые с тех пор, как Нуска покинул Эрьяру, Вьен заговорил с ним о событиях тех дней. Лекарь даже наклонил голову, вслушиваясь в то, что ему говорили.
– Если когда-нибудь вернёшься… позаботься об этом ребёнке. Он мой.
Нуска вздрогнул и сжал руку в кулак.
– Но лучше не возвращайся никогда. Точнее, ты ни в коем случае не должен вступать в схватку с Тиамой, если не уверен в победе. Её невозможно убить без сердца, которое хранится у тебя. Но если она прикончит тебя и заберёт его, то конец наступит уже для всего человечества. Ты понимаешь? Никогда. Не возвращайся. В Скидан.
Нуска слабовольно кивнул. Вьен вздохнул и не позволил ему упасть наземь. Придержав под локоть, он развернул Нуску к себе лицом и продолжил, смотря ему в глаза.
– Весь этот год я делал всё, чтобы ты не приближался к эрду и Тиаме. Где он, там и она. Она живёт только местью и мечтает уничтожить Скидан на глазах у Сина. Однако единственная причина того, что ты ещё жив, – это моё вмешательство. Но больше… я не смогу помогать тебе. Поэтому, прошу, не возвращайся.
Вьен приблизился, и он коснулся губами лба Нуски. Вздрогнув, лекарь почувствовал, как его воспоминания стремительно стали угасать, подобно медленно сгорающим в огне картинкам.
– Ты должен помнить только одно, Нуска: всё плохое, что произошло с тобой, случилось из-за эрда Скидана Сина Рирьярда. Погибло твоё племя и твоя мать. Был истреблён хаванский народ и умер твой отец. А ты, чтобы выжить, отправился в рабство в Сонию, чтобы спрятаться от Тиамы. Запомни это. И береги себя.
Нуска качнул головой и уставился на Вьена. Лицо брата вдруг показалось ему осунувшимся, а на его глаза словно легла печать какого-то проклятья. Нуска даже протянул руку, чтобы коснуться щеки Вьена и стереть эту странную невидимую отметину. Арцент криво усмехнулся, а затем убрал руку Нуски. Но в памяти лекаря навсегда запечатлелись измождённое лицо брата и эти чёрные и глубокие омуты вместо глаз.
– Эй, торговец! Тут покупатель из Сонии. Хотел бы посмотреть на вашего хаванца и полукровку.
Брат резко изменился в лице и отстранился. А Нуска застыл, покачиваясь, но за плечи его придержал Оанн.
Это был шумный рабовладельческий рынок. Нуска это понимал, но почему-то думать становилось всё труднее. Он мог лишь вслушиваться в плеск волн и крики чаек, которые заглушали все разговоры торговцев.
Вскоре Вьен махнул рукой, а на запястья Нуски накинули верёвку, а затем потащили по трапу на палубу корабля. Там же, на палубе, его и бросили в одиночестве.
Нуска то и дело проваливался в небытие, его память превратилась в настоящую мешанину, как и мысли. Он не мог думать ни о чём. Перед глазами стоял сплошной серый лист. Облокотившись на бортик, Нуска мог лишь наблюдать за стремительно удаляющимся берегом.
Неизвестно откуда в голове всплыли строчки из песни, которую Нуска даже смог пропеть:
«Дуновение южного ветра
По щекам гладит нежно, смеясь,
И, руками касаясь фетра,
Колыхает тихонько твой плащ».
Но дальше Нуска забыл и потому замолк. Он бы так и стоял здесь в одиночестве, как последний дурень, если бы одна из кружащих над палубой птиц не села ему прямо на плечо.
Нуска вздрогнул, обернувшись, он увидел необыкновенно чёрную птицу – ворона. Откуда она только взялась? Разве у моря не водятся одни только чайки да бакланы?
– Эй, откуда ты? Так странно… Я словно уже видел тебя.
Нуска чесал дикую птицу, точно щенка, поглаживая её перья вокруг шеи. Но ворон не спешил улетать, крепко впившись в плечо Нуски и буравя его пристальным взглядом синих глаз.
Осознание того, что Нуска покидает родную страну, пришло не сразу. Однако ощутить хоть что-то по этому поводу он так и не смог. Он не мог припомнить даже то, что делал вчера.
Пахло солью и мокрой древесиной. Нуску убаюкивал мягкий ход корабля, успокаивал почему-то трепещущее и сжимающееся от страха и волнения сердце. Вскоре кто-то с корабля наконец заметил его, хлопнул по плечу и поволок в трюм. Ворон, громко каркнув, вспорхнул с плеча и улетел, но Нуска ещё долго оглядывался, пытаясь отыскать его в небе.
Ветер гнал облака. Течение уносило его куда-то вдаль, но Нуска чувствовал себя так, будто застрял в болоте, невероятно зловонном и зыбучем. И даже сидя в трюме, борясь с то и дело подкатывающей к горлу тошнотой и морской болезнью, он не мог отделаться от ощущения, что что-то потерял.
Нет, не что-то. Он потерял всё. Он потерял самого себя в этом глухом море, таком же огромном и беспросветном, как и вся его жизнь.
Эпилог. Забытые страхи в реальной плоти
Мелькали лохматые тени сохатых – забытые страхи
в реальной плоти.
Я чувствовал, как щекотали меха их холодные мысли
в визжащей ночи.
За несколько дней до пришествия тёмной кометы.
Облака сгущались над Эрьярой. Не прошло и нескольких часов, как проливной дождь обрушился на город. Тяжёлые капли били по земле, взрывая почву и превращая дороги в булькающую грязь. Когда за окнами раздался грохот, хлопотливые служанки стали запирать ставни на засовы, спасая дворцовые ковры.
Ключник подбежал к главным дверям, намереваясь как можно скорее запереть их на ночь, однако именно в эту секунду раздался глухой стук. Нахмурившись, слуга покрутил на пальце связку ключей, а затем подозвал стражу. И только в окружении трёх магов боли решился медленно приоткрыть тяжёлую деревянную створку.
Как же обрадовался ключник, когда там оказался кто-то знакомый! Утерев пот с лица, он на выдохе пробормотал:
– Милостивые духи, Миела, ты из меня всю жизнь вытянул.
– Простите, но у меня срочное письмо для эрда, – сказал юноша, а затем шагнул через порог, прячась под крышей от проливного дождя. Сбросив капюшон с головы, он уставился на лестницу, словно ему не терпелось ворваться в покои эрда и передать письмо прямо в руки.
– Что-что? Из Сифы? Что-то ещё приключилось? Я слышал, в День Инанны прозвучало очень тревожное предсказание…
– Верно, – кивнул Миела. – Меня попросили передать эрду письмо как можно скорее.
– Что же, ну… Ты даже не переоденешься? – опешил ключник, но, увидев, что Миела сразу же направился вверх по лестнице, пробормотал себе под нос: – Ну ступай, ступай…
– Стоять! Не слышала я, чтобы слугам отдавали приказ о возвращении в Эрьяру. Что ты здесь делаешь?
На центральном пролёте главной лестницы застыла Вильна. Она скрестила руки на груди, преграждая Миеле путь. Кажется, вторая помощница уже собиралась почивать, потому что форма дворцовой стражи на её плечах сменилась на ночное одеяние. Её волосы рассыпались по плечам и спине, а бордовое платье подчеркнуло фигуру, но даже в таком виде она выглядела устрашающе.
Ключник тут же поёжился, поскорее запер двери и поспешил в другую часть дворца, а стража вернулась на свой пост. И только Миела и Вильна застыли на лестничном пролёте, пожирая друг друга глазами.
Миела склонил голову, а затем протянул второй помощнице письмо.
– Вторая помощница Вильна, это письмо я получил лично от главной сурии Тирры. Меня попросили доставить его в Драконий дворец, потому что оно адресовано высшему сурии эрду Сину.
– Почему же письмо оказалось в Сифе? – уточнила Вильна, а затем вырвала конверт из рук слуги. Недоверчиво сощурившись, она не сводила с Миелы глаз.
– Мне это неизвестно. Я всего лишь выполнил приказ главной сурии Тирры, – покачал головой Миела.
– А с каких пор ты подчиняешься Сифе?
– Я решил, что будет разумнее доставить письмо.
Вильна нахмурилась. Она поняла, что ничего не сможет добиться от этого неразумного слуги, а потому только махнула рукой.
– Свободен, – проговорила она, потеряв всякий интерес к Миеле. Теперь её внимание захватило само письмо.
Вся эта ситуация показалась ей подозрительной. Эрду каждый день приходило более ста писем. Сначала ими занималась стража, проверяя на отсутствие контактного яда, затем – канцелярия. После наиболее важные донесения, которые требовали рассмотрения высшей властью, направлялись первому помощнику Нариду. Час