– Пришла твоя знакомая, Мишель. Спрашивает, не уделишь ли ты ей десять минут. – Обернувшись, в дверях своего кабинета я обнаруживаю Розмари. – Я объяснила, что у тебя перерыв на обед. Ах, да – гараж вернет машину к двум часам.
Мишель? Здесь? Что ей может быть нужно? Я удивлена, что ей вообще известно, на какую компанию я работаю, не говоря уже об адресе. Я снова бросаю взгляд на улицу, но старой леди уже и след простыл. Да не следила она за мной! Что за нелепое предположение. Хотя оно влечет за собой другое. Я ведь еще кое-кого видела в окно. Фиби стояла вчера вечером у нас в проезде. Могла она порезать мою шину? Эти сжатые кулаки. Этот тихий гнев. Зашла бы она так далеко? «Нет», – говорю себе я. Это все детишки. Это должны быть они. Я закрываю окно, усилием воли вытесняю дурные мысли из головы и прошу Розмари пригласить Мишель.
– То, о чем пойдет между нами речь, ведь будет конфиденциально, верно, Эмма? Ты же никому не можешь об этом рассказывать?
Странно видеть ее здесь, в моих владениях, однако же, покончив с дежурными любезностями и отказавшись от кофе, она садится и оглядывается вокруг. Мишель при полном макияже, но кожа ее выглядит сухой, а в белках глаз – тонкие кровавые прожилки. Может быть, у нее тоже проблемы со сном.
– Да, все верно. Мы называем это бесплатной консультацией. Это конфиденциально.
Кивнув, она пронзает меня острым взглядом, а затем начинает говорить:
– Я хочу знать, с чем останусь, если мы с Джулианом разведемся. – Я немного огорошена. В выходные между ними были трения, но ничто не указывало на подобный исход. – Я не посвящала в это никого из наших друзей, включая Роберта, так что прошу тебя тоже не делать этого.
– Разумеется. – Не знаю, что и сказать. Не то чтобы мы с ней были особенно близки. – Ты в порядке?
Она смотрит на меня с выражением хрупкой решимости.
– Джулиан завел интрижку. Я в этом практически уверена. Это длится уже какое-то время, насколько я понимаю. Задерживается на работе допоздна, чаще уезжает.
– Возможно, у него дела. Обычно он очень занят, разве нет? У него так много проектов. – Я пытаюсь успокоить Мишель, однако опыт подсказывает мне, что женская интуиция обычно делает стойку на такие вещи. Но верно также и то, что измена не всегда означает крушение брака. – Вы обсуждали с ним твои догадки?
– Сказал, – я идиотка. Но ведь он ведь вряд ли пришел бы ко мне и выложил все, так? – Мишель меряет меня дерзким взглядом. – Он раньше уже ходил на сторону, когда мы были моложе. Это были случайные связи на одну ночь на работе, но ничего серьезного. По крайней мере для него. И хоть для меня все это было серьезно, я видела, что он в самом деле каждый раз сожалел. Его раскаяние было искренним. Но в этот раз все иначе. Он отдалился. Я раздражаю его. Он прячет свой телефон. Это все, мать его, так избито!
Я беру долгую паузу.
– Ты знаешь, кто эта женщина?
Мишель вновь окидывает взглядом кабинет:
– Розы. Непохоже, что это подарок Роберта.
Странно, насколько хорошо эта женщина знает моего мужа.
– Ты права. Они не от Роберта. Их прислал клиент.
Смутившись, я говорю это пренебрежительным тоном, хотя на то нет никаких причин. Возможно, это потому, что Мишель себя так нагло ведет, хотя явилась сюда просить моей помощи.
– Воздыхатель. Умница Эмма. – Она усмехается: – «Тост за Эмму!»
Я так измотана, что требуется какое-то время, чтобы смысл сказанного до меня дошел, а когда это происходит, я слишком оглушена, чтобы говорить.
– Я? Ты решила, это я?
– Вы оба все время работаете допоздна. Ни ты, ни он особо не интересуетесь сексом. – «Отлично, Роберт, нам будет что обсудить», – проносится у меня в голове, пока Мишель набирает обороты. – А пока он не удалил на своем айфоне трекинговое приложение, сигнал всегда проецировался в этом районе, хотя мне он говорил, что задерживается на работе.
– Это же центр города, Мишель! Он мог встречаться здесь с кем угодно. Это на самом деле могли быть рабочие контакты. Но чем бы он ни занимался, он не занимался этим со мной. А раз уж вы с Робертом явно успели это обсудить, секса у нас стало меньше потому, что у нас маленький ребенок, а у меня должность, которая требует нахождения на работе по двенадцать часов кряду, после чего мне приходится еще и хозяйством заниматься, потому что мужчины в целом неспособны следить за одеждой, выполнением домашних заданий, и вообще – уделять внимание деталям. Так что, откровенно говоря, я все время хожу как сомнамбула. И для протокола – он и сам не каждую ночь стремится на меня запрыгнуть.
Вряд ли я убедила ее, но, по меньшей мере, в выражении ее лица появился намек на сомнение.
– Так почему Джулиан вечно поет тебе дифирамбы?
– Понятия не имею. Но Бог тому свидетель, Мишель, у меня не хватает сил трахать собственного мужа, так что я не стану выкраивать время, чтобы трахнуть твоего. – Боевой настрой сходит на нет у нас обеих, и Мишель, кажется, готова разрыдаться. – Послушай, – говорю я. – Может быть, у него есть трудности на работе или с финансами, о которых ты не знаешь. Или он переживает кризис среднего возраста. Ты должна вызвать его на разговор. Я могу рекомендовать многих отличных семейных терапевтов и консультантов.
– Он ни за что не станет к ним обращаться.
– Ты удивишься, сколько раз я уже это слышала. А потом люди кардинально меняли мнение. – Я бросаю взгляд на часы. – Мне и правда жаль, но сейчас я должна сделать телефонный звонок клиенту, а потом у меня конференция. Все сказанное здесь абсолютно конфиденциально, а если ты решишь вернуться, чтобы обсудить варианты, – милости прошу. Договорились?
– Благодарю. – Мишель поднимается. Она так и не втянула свои иголки. Я не уверена, что вполне развеяла ее подозрения, или, что более вероятно, она просто сконфужена оттого, что пришлось обсуждать это со мной.
– Я хочу извиниться, – добавляю я, когда Мишель уже почти в дверях. – За то, что случилось на выходных. Я повысила голос на Бена. Видишь ли, я провожу так мало времени с Уиллом, что становлюсь гиперопекающей матерью.
Мишель уходит, не сказав больше ни слова, а я злюсь, что попыталась все сгладить. Она могла хотя бы извиниться в ответ и за свое поведение.
– Эмма? – В кабинет заходит Розмари. – Потенциальные клиенты просили перезвонить.
Она выкладывает четыре листочка с номерами телефонов мне на стол, а потом медлит, явно не решаясь что-то сказать.
– Что-то еще?
– Да. Я… У меня возникла сложность с теми письмами, которые ты хотела отправить. Я не уверена… В общем, они немного странные.
Сдвинув брови, я переспрашиваю:
– Что именно тебя беспокоит?
Розмари плотно прикрывает за собой дверь.
– Все.
– Не понимаю. – О чем она говорит? – На записи должно быть три письма. По делам Маршаллов, Смитов и Майклзов. Я же надиктовала их сегодня ночью.
Пару мгновений Розмари стоит неподвижно. Я никогда еще не видела на ее лице столько сомнений. Наконец она прерывает молчание, вручая мне диктофон с таким видом, будто он сделан из горячих углей: «Вероятно, что-то пошло не так».
В некотором замешательстве я включаю воспроизведение. Секунда тишины, а затем быстрый свистящий шепот заполняет тишину кабинета. Слова звучат зло и отрывисто:
– …двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать, двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать, двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать, двести…
У меня перехватывает дыхание, и машинка едва не выпадает из моих рук. Шепот продолжается, и мне кажется, что с каждым сказанным словом температура в моем кабинете падает.
– …восемнадцать, двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать, двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать, двести двадцать два, сто тринадцать, сто…
Это она — вот первая моя мысль. Я вернулась обратно в детство, а моя мать, расхаживая взад-вперед, бормочет, словно мантру, своим страстным хриплым шепотом странную последовательность чисел, словно выплевывая их из своего рта. Проходит не меньше чем полминуты, когда мне наконец открывается ужасная истина.
Это не она. Это я. Едва узнаваемая, но все же – я.
Выключив воспроизведение, я сцепляю пальцы в замок, чтобы унять явственную дрожь в руках. Как это могло случиться? Я этого не помню. Это были письма. Я диктовала письма. А не это. Не ее числа.
– Вся запись состоит из этого, – нервно произносит Розмари. – Весь час.
Я с трудом выдавливаю смешок. Ее числа из моих уст.
– О, думаю, я знаю, что произошло. – Во рту у меня так пересохло, что кажется, меня сейчас стошнит. – Это медитативная техника. Вчера я практиковала ее, чтобы уснуть, и, вероятно, случайно записала поверх писем.
А я вообще диктовала эти письма? Или только думала, что сделала это? Как я могу этого не знать?
– Тогда ладно.
Несмотря на несколько сюжетных дыр в моей истории – зачем мне держать в руках диктофон, если мне было не уснуть, например, – Розмари облегченно улыбается:
– Но какая досада!
– Сегодня я надиктую их заново перед конференцией с мистером Уивером. Идет? – на моем лице застывает оскал улыбки, словно нарисованная гримаса.
– Я принесу тебе немного печенья и кофе. Ты пропус- тила обед.
– Чудесно.
Дождавшись, пока Розмари покинет мой кабинет, я подавляю рвотный позыв. Голова идет кругом.
Это числа моей матери.
Задолго ли до своего сорокалетия она перестала спать?
Задолго ли до той ночи она начала сходить с ума?
13
«Я не схожу с ума», – в тысячный раз повторяю я про себя, вылезая из машины; запаску уже заменили новым дорогостоящим колесом. На миг устало привалившись к своему авто, я мешкаю, прежде чем направиться к входу. Нужно рассуждать логически. Должно быть, я впала в полусонное состояние, пока диктовала письма, и стала думать о