е могу себе позволить нанять работников, а работы там оказалось больше, чем я предполагала. Но мне действительно необходимо все это закончить, так что никаких выходных. – Кэролайн улыбается мне уголками рта – это искренняя улыбка. – Прошу прощения. Сегодня был как раз такой день.
– Понимаю ваши чувства.
Мне становится теплее оттого, что Кэролайн немного расслабилась. Что-то в ней вызывает в моей душе отклик, только я не могу понять что. Может быть, я смогу ей помочь? Может быть, мы подружимся. С кем-то, кто не имеет отношения к долбаному родительскому комитету. В животе у меня урчит. Когда мы проходим мимо кафе «Уезерспунс», я внезапно слышу собственный голос:
– Как насчет Брекзит-бургера? Мне кажется, там два по цене одного.
– Честно говоря, мне нужно ехать.
– Не заставляйте меня вновь настаивать, – отвечаю я, стараясь придать голосу веселости. – Ненавижу есть одна. Приходится все время пялиться в телефон, притворяясь, что я очень занята. – Кэролайн пока не отказывается, но бросает взгляд в сторону автобусной остановки. – Ну же. Всего полчаса. Дайте отдых вашей раненной руке. Это в знак благодарности за то, что вернули мой кошелек. Хоть мое чувство социальной ответственности протестует, я не могу устоять перед их бургерами с голубым сыром. Разделите мой позор. А потом я подвезу вас домой. Моя машина припаркована в паре минут отсюда.
Все это звучит, будто я пытаюсь уговорить девушку на свидание.
– Ладно, – какое-то время изучающе поглядев на меня, соглашается Кэролайн. – Я могла бы сделать перерыв.
Разместившись в кабинке, мы делаем заказ – по бургеру и по маленькой бутылочке вина. Кэролайн кивком указывает на мой аптечный сверток:
– Плохо спите?
– Есть немного.
Это огромное преуменьшение. Кэролайн молча смотрит на меня, а я пытаюсь сделать то, что обычно делаю в неловких ситуациях, – заполнить тишину.
– У моего сына неприятности в школе, а вчера умерла моя мать. – Кэролайн меняется в лице, так что я поспешно добавляю: – Она была стара, и мы не были близки – это долгая, сложная и скучная история – но из-за нее я теперь не в ладах с сестрой. Семейные дрязги, сами понимаете.
– Я – единственный ребенок, так что нет. Иногда меня это радует, но когда ты единственный ребенок – все ложится только на твои плечи.
– Боже! – восклицаю я, когда на столе с впечатляющей быстротой появляются бургеры. – Вы говорили, что ремонтируете материнский дом перед продажей. Она тоже… тоже скончалась?
– Нет, хуже – она в хосписе. – Сделав несколько глотков вина, Кэролайн расслабляется, и уже тянется за чипсами. – Звучит кошмарно, знаю, но эти заведения высасывают деньги. По крайней мере, если выбирать что-то пристойное. Так что, когда дом будет продан, у меня все наладится. Должно остаться даже немного денег, чтобы я могла купить скромное жилье себе. Я жила с матерью. Сиделка по совместительству, так сказать.
– Что ж, удачи в этом деле, – говорю я, приступая к собственной еде.
Я интересуюсь, одинока ли она:
– Мужья и дети тоже требуют финансовых вложений.
– Наверное. Особенно, если вы создаете бизнес с нуля. Ну, или ваш муж.
Я настолько поглощена едой, что мне требуется какое-то время, чтобы понять, что Кэролайн имеет в виду моего мужа:
– Что за бизнес?
Приходится подождать, пока Кэролайн закончит пережевывать большой кусок бургера. Она поспешно глотает.
– Ваш бар. А вы что… О, я, должно быть, неправильно что-то поняла. Не обращайте внимания.
– Что за бар?
– Не берите в голову. Просто сегодня день странных совпадений – я столкнулась не только с вами, мне показалось, что я видела и вашего мужа. На Альбион-стрит есть заброшенный бар. Чуть раньше сегодня днем я видела, как он выходил оттуда – как раз направлялась в магазин за краской. Я не могла понять, почему лицо этого мужчины кажется мне таким знакомым, но потом увидела его машину и вспомнила его самого. – Что Роберт забыл в заброшенном баре? – Хотя может быть, это был вовсе не он. Я ведь видела его всего пару секунд возле вашего дома.
Я вижу, что Кэролайн в замешательстве, сама же я мысленно задаю вопросы Роберту. Слишком много для совпадения, не правда ли? Он заводил разговор о возвращении к работе, о том, что хочет чего-то своего, и тут вдруг Кэролайн замечает его возле незанятого коммерческого помещения…
– Это вполне мог быть и он, – непринужденным тоном говорю я. – Порой Роберт грезит о несбыточном, и ему хочется заняться чем-то подобным. Иногда любопытство одолевает его до такой степени, что он хочет заглянуть внутрь. Должно быть, проезжал мимо и желание узнать больше захватило его.
– Как это мило – о чем-то мечтать, – мягко говорит Кэролайн, и мы обе умолкаем, занятые едой. Я уже мысленно скандалю с Робертом. Возможно, не стоит ничего ему говорить. У него и правда случаются грезы, так было всегда, но все это обычно ни к чему не ведет. Но как, черт побери, ему вообще могла прийти в голову мысль о том, чтобы стать владельцем бара? Это же занятость 24 на 7!
Если только он не думает о разводе. Тогда у него появится свободное время – нашептывает тихий голосок в моей голове. Я поспешно его затыкаю. Во-первых, может, у нас и возникла необычная проблема, но это не имеет никакого отношения к разводу, а во-вторых, что более важно – если я перестану оплачивать все счета, он не сможет взять на себя подобный финансовый риск.
Покончив с едой, дальше мы говорим в основном о работе. Я перетаскиваю ведра с краской к машине и везу Кэролайн к дому матери, который, к счастью, оказывается неподалеку. Бакли удивится, куда я запропастилась. А после того, как я устроила Элисон выволочку по поводу рабочих часов, мне лучше не уподобляться ей.
Дом матери Кэролайн – небольшой викторианский таунхаус, такой же, как большинство зданий в городе. Несмотря на наличие пары симпатичных висящих корзин с цветущими растениями, я замечаю, что краска на окнах облупилась. Возможно, за домом неплохо ухаживали, но Кэролайн права – он требует косметического ремонта.
– Счастливо, – прощаюсь я, когда она, выбравшись из машины, достает с заднего сиденья ведра с краской. – Прошу прощения, если показалась странной. Я… не знаю, наверное, мне просто не хотелось обедать в одиночестве.
– Ничего странного, Эмма, – выбравшись на тротуар, отвечает Кэролайн. – Порой жизнь бывает нелегка, так ведь?
Я киваю, изо всех сил стараясь широкой улыбкой скрыть внезапно подступившие слезы. Я окликаю Кэролайн, которая уже шагает по узенькой дорожке к входной двери.
– Нам стоит обменяться номерами, – предлагаю я. – Может, я зайду в гости, когда закончите с покраской? Выпьем вина, закажем доставку? – Я достаю телефон из ниши на торпеде. – Какой у вас номер? Я перешлю свой.
Кэролайн диктует мне цифры, и я отправляю ей сообщение. Я чувствую облегчение. В прошедший час или около того мне было спокойнее, чем когда-либо с того момента, как началось все это дерьмо с моим сном. Есть в ней что-то деликатное, думаю я. Она не груба, как Мишель, и не холодна, как Фиби, и не так занята собственной жизнью, как все прочие знакомые мне женщины. Как я сама. Быть может, я смогу стать той подругой, в которой нуждается она?
24
По дороге домой я включаю радио – Шестой канал и напеваю себе под нос какой-то фолк-роковый мотив, которого прежде не слышала и, вероятнее всего, не услышала бы на привычном Втором канале. Открыв окна, чтобы впустить в салон прохладу летнего вечера, я вдруг понимаю, что впервые за долгое время пребываю в приподнятом настроении.
Однако потом приходится с треском удариться о землю. Решив не ходить вокруг да около, я прямо спрашиваю Роберта, зачем он ошивался возле бара. Я стараюсь придать голосу нотки любопытства, чтобы сразу не переходить к конфронтации, однако Роберт реагирует так, будто я застукала его с любовницей.
– Ты что, шпионишь за мной?
– Не глупи, – пытаюсь я выдавить смешок. – Я столк- нулась с той женщиной, что привезла мой кошелек, и мы разговорились. Она видела тебя и упомянула об этом. Ничего дурного.
– Я сказал Алану, что съезжу с ним, вот и все. Он ищет, куда еще можно вложить деньги. Он знает, что в будущем я хочу заниматься чем-то еще. Я дважды отбыл пятилетний срок в статусе отца-домохозяйки, и с меня довольно.
– Такой у нас был уговор, – напоминаю я.
– Да, почти двадцать лет назад! Мне нужно больше. Я устал от того, что ты постоянно меня кастрируешь.
– Что это, восьмидесятые?
– Это не шутка.
– Я вижу.
Я делаю глубокий вдох. Этот разговор ведет нас в тупик. Как бы ни претила мне идея смены нашего статуса кво, совершенно ясно, что для Роберта это не мимолетная причуда. Быть может, все это окажется не столь разрушительно, особенно если это сделает Роберта счастливее? А я хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы мы были счастливы.
– Так что конкретно Алан хочет от тебя? Маркетинговую стратегию?
– Не совсем.
– Что тогда?
– Он хочет, чтобы я стал партнером. Это будет наш бар. Не только его. – Роберт поднимает на меня дерзкий взгляд. – Джулиана, его и мой. Моя доля – пятнадцать штук, и у меня будет больше рабочих часов, чтобы покрыть разницу.
– Пятнадцать тысяч фунтов? У нас нет…
– Нет, есть. У нас есть сбережения. А Хлоя настаивает, что еще как минимум год не будет поступать в университет. Так что можно одолжить деньги из той кубышки. Если она поступит, возьмет займ, а мы потом расплатимся.
Я не верю своим ушам.
– Бар? Я понимаю, что у тебя, вероятно, кризис среднего возраста, но это просто нелепо. Ты собираешься посвящать бару дополнительные часы? Означает ли это, что ты будешь отсутствовать каждый вечер?
– Ну, ты же отсутствуешь.
– Как долго ты собирался это от меня скрывать?
Я достаю из холодильника бутылку вина и наливаю себе бокал, а Роберт тянется за пивом.
– Я ничего не скрывал. До сегодняшнего дня я даже не видел помещения. Я ничего тебе не говорил раньше, потому что мне нужно было все обдумать. – Роберт отхлебывает пиво. – К тому же у нас были другие проблемы. Возможно, нам стоит обсудить более важный вопрос – рисунки Уилла? Я пытался с ним поговорить, но Уилл закрывается. Совсем на него не похоже.