Выбравшись наружу, я тут же догадываюсь, как он меня нашел. Кружка с холодным ромашковым чаем стоит на полу, у самой дверцы.
– Все хорошо. – Я целую его в лобик, прижав свои ледяные ладони к его горячему личику. – Не бойся. – Уилл смотрит мимо меня, в чулан. Я заставляю себя улыбнуться сыну. – Это мамочкино тайное убежище, только никому не говори.
Взгляд Уилла возвращается ко мне.
– Ты тоже можешь им пользоваться, если хочешь, – говорю я, садясь по-турецки на пол и усаживая Уилла к себе на колени. Его маленькое тельце такое теплое. Я обвиваю его руками, прижимая к себе, как делала, когда он был совсем малышом, счастливым и веселым мальчуганом. Вместе с Уиллом я принимаюсь раскачиваться взад-вперед. – Есть кое-что о секретах, что ты должен знать, – шепотом продолжаю я, стараясь изобразить воодушевление. – О них никому нельзя рассказывать. Даже папочке. Договорились? Оно должно быть только нашим – это убежище. Наше тайное место.
Уилл кивает, серьезно, словно старичок, и мне так хочется стряхнуть с него всю эту молчаливость, вернуть обратно моего забавного веселого малыша.
– У тебя все хорошо, обезьянка? – Я отодвигаю волосы с его лба. – Я так за тебя переживаю. Тебе тоже не спится? Тетя Фиби напугала тебя? – Он ничего не отвечает, молча облизывая губы. Уилл всегда так делает, когда о чем-то напряженно думает. – Ты поэтому нарисовал все эти рисунки? Она что-то тебе рассказывала?
Уилл закусывает нижнюю губу. Этот сигнал я тоже знаю – ему неловко. Уилл не знает, что сказать. Его тело напрягается, и он принимается щипать кожу вокруг ногтей, совсем как я.
– Ничего страшного, малыш. Просто мне нужно знать. Что ты такое рисовал? – Уилл выворачивается из моих объятий и, вскакивая на ноги, переворачивает кружку с остывшим ромашково-водочным чаем. – Уилл, постой!
Уже поставив ногу на ступеньку, он застывает, как вкопанный, держась одной рукой за перила, и смотрит на меня.
– Тебя, мамочка, – внезапно произносит он. – Это ты.
И тут же взбегает по лестнице, словно за ним гонится монстр.
Я.
Я уже наполовину встала, но теперь оседаю обратно на пол. Как он мог рисовать меня? Да, я захожу проверить его ночью. Но на этом все! Я просто хочу его уберечь. Уберечь от чего? Шепот матери снова слышен в моей голове. Они считают, ты убила меня. Ты и сама до конца не уверена, что это не ты, так ведь? Ты не помнишь, как записывала мои цифры себе на диктофон. Ты не помнишь, что было в больнице, после того, как я тебя схватила, до того самого момента, как ты убежала. Может, ты не помнишь и того, как пугала Уилла?
Потом я еще долго сижу на полу.
28
Ночь прошла в тревогах о Уилле. О том, что он может рассказать Роберту, что обнаружил меня в чулане – какого черта я там делала – но в итоге за завтраком выходит из себя Хлоя. Я готовлю вторую порцию двойного эспрессо в кофе-машине, которой мы редко пользуемся, Роберт чем-то занят на своем айпаде – очевидно, избегает меня. Атмосфера невыносимо натянутая, и то, что каждый из нас пытается делать вид, будто все нормально, не спасает положение.
– Это я – подросток! – восклицает Хлоя, собирая свои вещи, в кои-то веки готовая вовремя идти в колледж. – Это мне положено быть слабым звеном!
Сегодня я не поехала на работу рано. Заснув около пяти часов утра, я спала, пока не встал Роберт, – до без четверти семь. В любом случае, я хотела увидеть Уилла и убедиться, что с ним все хорошо. Но Уилл, кажется, вообще не помнит событий прошлой ночи. Уплетая хлопья с молоком, так что большая часть молока стекает у него по подбородку, Уилл возит игрушечный грузовичок по барной стойке, сопровождая игру звуком «бррррум-бррррум». Сейчас он настолько больше похож на самого себя, чем был в последние несколько дней, что ни Роберт, ни я не делаем ему замечаний.
– Да что творится с этой семьей? – продолжает Хлоя. – Все как будто с ума посходили!
С ума посходили. Снова эти слова. Моя мать среди нас.
– Все в порядке, – отзываюсь я.
– В порядке? – Она почти смеется. – У тебя тайны, которые ты всю жизнь от нас скрывала – все эти годы у меня была живая бабушка, это раз. Ты всю неделю вела себя странно и выглядела просто ужасно – два, а теперь еще и полиция заявляется сюда, явно подозревая тебя в чем-то нехорошем – три. А мы притворяемся, что все прекрасно.
– Хлоя, послушай…
– Ко всему прочему, Уилл совершенно закрылся от нас, и никто по этому поводу ничего не предпринимает. А ты, папа, – она сверкает глазами на Роберта, – с тобой тоже что-то творится. Едва я ступаю на порог дома и могу приглядеть за Уиллом, ты пропадаешь. Ни тебя, ни мамы все эти дни нет дома. Уилл – мой брат, а не сын. Присматривать за ним – не моя задача. А если бы вы оба почаще бывали дома, то заметили бы, что его что-то в самом деле тревожит.
– Меня не всегда нет дома. Не преувеличивай.
Роберт в бешенстве. Виновен. Пойман с поличным. Не потому ли из него недавно лезло столько дерьма, когда нужно было заняться домашними делами? Его просто не было дома. Он что, появлялся здесь только тогда, когда нужно было кормить и укладывать Уилла, но делал вид, что провел дома весь день? Мне наплевать, чем он там занимается, но почему он не сказал мне? Это все – часть плана по выходу из кризиса среднего возраста путем покупки бара? Или есть что-то еще?
Хлоя переводит взгляд с одного из нас на другого.
– Вы разводитесь? Потому что если да, то скажите об этом!
– Боже мой, нет, – возражаю я, когда она, наконец, останавливается, чтобы перевести дух.
– Конечно, нет, – пару мгновений спустя соглашается Роберт, словно колеблясь. – Нам просто нужно решить некоторые проблемы, и все.
– Правда? – Я перевожу удивленный взгляд на мужа. – А я и не знала.
– У Фредди развелись мама с папой. – Это Уилл поднимает голову от своего грузовичка. – Папа Фредди теперь живет с леди по имени Джейн. Мама Фредди называет Джейн сучкой.
Хлоя прыскает со смеху, а я стою словно проглотив язык. Сучка.
Я целую сына в макушку.
– Ты не должен произносить это слово, оно грубое.
– А мама Фредди так говорит.
– Мы не разводимся, – повторяю я ему. – А что касается полиции, – я снова оборачиваюсь к Хлое, – это все ошибка. И мне жаль, что я…
Начав извиняться, я внезапно замолкаю, почувствовав жжение в животе. За что, черт подери, мне извиняться?
– Если честно – нет, мне не жаль, что я ничего не рассказывала о своей матери, – произношу я твердым голосом. – Это мое дело. Мое прошлое. Все это случилось задолго до твоего рождения. И тот факт, что ты – мое дитя, не означает, что я должна рассказывать тебе все о том, что было раньше, – и твоему отцу тоже. Уверена, что и ты не поверяешь мне все свои секреты.
На этом месте я замечаю, как в лице Хлои что-то меняется. Она подросток – ее жизнь сейчас, должно быть, настоящий клубок секретов!
– И поверь мне, Хлоя, жизнь – сложная штука. Не всем из нас повезло быть дерзкими всезнающими подростками.
Хлоя бросает на меня долгий свирепый взгляд.
– Боже, не могу дождаться, чтобы свалить отсюда, – бормочет она себе под нос, прежде чем метнуться в прихожую и покинуть дом, шваркнув дверью.
– Кстати, а что означает слово «сучка»? – спрашивает Уилл, тем самым откладывая все вопросы, которые я хотела бы задать своему мужу по поводу того, где он пропадает и чем там занимается, в долгий ящик.
– Мне так жаль, Энгус. – Я стою в его кабинете и сверкаю своей самой обезоруживающей улыбкой. Вид у меня опрятный и профессиональный. Темные круги под глазами пришлось хорошенько замазать дорогим хайлайтером. – Кто-то пытался проникнуть в наш дом. Устроил разгром. – Все еще не утратив боевой настрой после перепалки с Хлоей, я не вижу причин посвящать Бакли в истинное положение дел, учитывая, что ничего дурного я не натворила. – Кто бы это ни был – полиция считает, что это могли быть подростки, которых видели неподалеку от крикетной площадки ночью – они еще и пытались угнать машину Роберта. Полиции необходимо было мое присутствие, чтобы убедиться, что ничего из моих вещей не пропало. И конечно, нужно было успокоить Уилла. Мне кажется, его испугало разбитое стекло. На его месте любой бы испугался, так ведь?
От передозировки кофеина меня потряхивает, но к счастью, сегодня мой разум остер как бритва. После зловонных трясин, в которых увязает мой рассудок по ночам, мои утра стали подобны озерам хрустально-чистой воды. Можно ли сходить с ума только по ночам? Такое бывает? «Утро вечера мудренее», – так успокаивала меня приемная мать, Рейчел, чтобы я своими криками не перебудила ее собственных детей. Быть может, в ее словах был смысл.
– Честно говоря, я тоже переволновалась, – добавляю я. – Нам, вероятно, стоит поставить камеры наблюдения.
Выражение лица Энгуса Бакли не меняется – на нем нет и намека на сочувствие, что вообще-то ему совсем не свойственно. Когда он наконец поднимает на меня взгляд, я чувствую, как у меня под блузкой выступают капельки пота. Вид у Бакли довольно сконфуженный.
– Полиция была здесь сегодня рано утром, – сообщает он. – Они уехали совсем недавно. Задавали вопросы о тебе. В какое время ты была в офисе, когда ушла, и все такое. – Он на мгновение умолкает. – Вряд ли они стали бы задавать подобные вопросы, если бы дело касалось ограбления со взломом.
Чертовы ублюдки. Мое лицо вспыхивает.
– Все ясно. Что ж, ничего дурного я не совершила.
– Уверен, что это так. – Теперь, когда я потеряла преимущество, Бакли обретает свою обычную уверенность. – Однако до выяснения всех обстоятельств, думаю, тебе лучше взять несколько отгулов.
– Мне будет лучше на работе.
– Это было не предложение, Эмма. – Он делает крошечную паузу. Неужели это настороженность сквозит в его выражении лица? – По крайней мере, – произносит он, – можешь считать это отпуском по семейным обстоятельствам. В связи со смертью матери.