Кто же я? Днем – уставшая Эмма, разбивающая машины, пугающая детей, Эмма-параноик, Эмма – подозреваемая в убийстве. Ночью – Эмма, плывущая в дымке странных поступков, которые каким-то образом успокаивают ее. Настоящая я, должно быть, застряла где-то посередине?
Я представляю, что это я сама стою в саду и смотрю вверх. Та самая я, которая всегда готова покорять мир, та я, которая знает, чего хочет и как этого добиться. Соберись, – вот что она сказала бы, та я, которой я была когда-то. – Возьми ситуацию в свои руки. Дойди до сути, и двигайся дальше. – Я борюсь с непреодолимым желанием спуститься вниз, откуда взывает ко мне чулан. Я должна разорвать этот круг. Должна.
– Двести двадцать два, сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать…
Я даже не осознаю, что шепотом повторяю цифры, пока внезапно не прекращаю это делать. Справа от меня в конце коридора шевелится тень. Я замираю. Посторонний в доме. Мои дети.
Нет. Слишком маленький силуэт. Наблюдает за мной.
– Уилл? – Собственный громкий голос возвращает меня к реальности. Тень отступает обратно в его комнату, и моя ночная дымка моментально рассеивается. Должно быть, это он. Боже, на кого я была похожа, распластавшись по этому окну? Я иду к Уиллу.
Ночник в его спальне не горит, и комната, такая веселая днем, сейчас погружена в пепельно-серый сумрак. Лишь немного лунного света пробивается из окна. Здесь необычно прибрано, все его толстые мелки и фломастеры разложены по коробкам, игрушки – в ящике. Это Фиби постаралась? Или Роберт? Само собой, не Уилл, мой маленький ураган, всегда оставляющий на своем пути хаос. С сожалением констатирую, что на прошлой неделе беспорядка стало меньше. Я – не единственная, кто в последнее время был сам не свой.
Уилл вернулся в постель, можно даже подумать, что он крепко спит, но я вижу, что он дышит часто и глаза его двигаются под веками.
– Ты не спишь, обезьянка? – тихонько спрашиваю я. Он не отвечает, только сжимает пальцами одеяло. – Принести тебе воды? Тебе приснилось что-то плохое?
Тишина.
Я наклоняюсь и осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Уилл, закопошившись, переворачивается на спину. Не знаю что теперь и думать. Быть может, он действительно спит. Может быть, он ходит во сне. Может, он только померещился мне в коридоре. Может быть, это я сплю и это все – сон. Может, может, может. Кто, черт возьми, знает?
Я сижу рядом еще несколько минут, может, чуть дольше, наблюдая за Уиллом. Он не просыпается.
35
Мне удается поспать примерно с половины пятого до семи утра. Я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений или кошмаров, словно в темную могильную яму, в пустоту, из которой меня выдергивает лишь пробуждение Роберта. Я плетусь в ванную, прямиком в душ. Мое тело все состоит из боли, разбитое колено пышно цветет багровым. Мельком брошенный в зеркало взгляд подтверждает, что выгляжу я так же плохо, как чувствую себя. Я разваливаюсь на части.
Отрегулировав температуру так, что вода почти обжигает кожу, я позволяю жестким струям проминать мои плечи, и только когда больше уже не могу выносить этот брутальный массаж, вылезаю. Сегодня выходной, так что после завтрака можно провести весь день в постели. От дневного сна может быть гораздо меньше проблем, чем от ночного.
Несмотря на то, что сегодня суббота, есть надежда, что когда я проснусь, Дарси уже разберется со всей прочей гадостью и я с ясной головой смогу решить, как поступить с Хлоей. Может быть, стоит позвонить Джулиану. Но нет, Хлоя уже успеет ему рассказать. Мне представляется, как Джулиан, испугавшись возможного развода, порывает с ней сам. Конец пошлой интрижке и хороший урок для моей красавицы. То, что следует знать о мужчинах старше себя, под обаяние которых так легко попадает юность.
Насухо вытеревшись, я уже собираюсь натянуть растянутые джоггеры и топ, как вдруг раздается крик Роберта:
– Эмма!
В первый миг мне кажется, что он зовет меня вниз, завтракать, но судя по звуку, Роберт наверху.
– Секунду! – Я натягиваю штаны. Они теперь болтаются на мне. Очевидно, бессонница сжигает калории, равно как и автомобильные аварии, и обвинения в убийстве.
– Иди сюда, – холодно повторяет муж.
Бог мой, что на этот раз?
«Господи».
Хлоя застыла в дверном проеме спальни Уилла с открытым ртом. На ее заплаканном лице – выражение недоумения, глаза распухли от слез. Джулиан что, уже порвал с ней? У меня стало на одну проблему меньше? Она оборачивается ко мне, и все мысли о Джулиане мгновенно улетучиваются. На ее лице ужас.
– Какое-то чертово дерьмище, – бормочет Хлоя, убегая к себе. – Просто конченая семейка!
Подойдя к спальне Уилла, я заглядываю внутрь, и рот открывается уже у меня.
– Что здесь произошло? – спрашиваю я, хотя прекрасно вижу, что. Рисунок из альбома Уилла, тот самый, который он раз за разом повторял, теперь повсюду на стенах его спальни. Маленькие и большие, они намалеваны толстыми маркерами везде где только можно. Должно быть, ему пришлось вскарабкаться на комод, чтобы дотянуться до некоторых мест.
Я стою, уставившись на эти рисунки, не в силах оторвать взгляда. Маленький мальчик в кровати. Безумная женщина с перекошенным лицом, свисающие волосы делают ее похожей на упыря из японских фильмов ужасов. Рядом с рисунками неровными буквами повсюду нацарапано слово «Мамочка», снова и снова, а в двух местах уже напрямую – «Эмма».
– Что это? – спрашивает у меня стоящий в центре комнаты Роберт.
– Я не знаю.
Я отыскиваю глазами Уилла. Не глядя ни на кого, тот сидит на кровати, подтянув колени к подбородку. Его фломастеры – разве не были они аккуратно разложены по коробкам ночью? Я что, выдумала это? Почему по ночам со мной происходит это помутнение? – раскиданы по полу, колпачки сняты, краски пролиты на толстый плюшевый ковер, как лужи разноцветной крови на месте преступления.
– Что случилось, обезьянка? – Я собираюсь присесть рядом с сыном, но Роберт оттесняет меня.
– Не прикасайся к нему.
– Какого черта, Роберт?!
Я пытаюсь его оттолкнуть с дороги, но Роберт хватает меня за руки и крепко держит.
– Ты была здесь ночью? – рычит он. Я не могу ничего сказать. Безмолвно открываю и закрываю рот, словно рыбка гуппи, пытаясь подобрать слова правды, которые сработают, или выдумать ложь, которая меня спасет. – Была? – кричит он, встряхивая меня.
– Всего минуту! – кричу я в ответ. – Мне показалось, он не спит! Я подумала…
– Твою мать! Эмма, тебе нужна помощь.
– Честное слово, я…
– Ты – что? – Он снова меня трясет. – Что? Какое оправдание на этот раз? Посмотри на нашего мальчика, Эмма! Только посмотри на него!
Роберт разворачивает меня спиной к себе и, продолжая крепко держать, заставляет посмотреть на сына. Уилл, зарывшись лицом в колени, раскачивается взад-вперед. – Посмотри, что ты с ним сделала!
Мне удается вырваться.
– Я никогда не причиняла зла нашим детям! И никогда не причинила бы!
Мы глядим друг на друга, почти не дыша, а потом Роберт проводит руками по лицу, запуская их в волосы, с таким видом, словно это он смертельно устал. Когда он вновь обращает на меня свой взгляд, ярости в нем уже нет, зато появляется кое-что похуже. Полное неверие.
– Ты должна уехать на несколько дней.
– Что? – Я отскакиваю, как от пощечины.
– Поживешь в другом месте, – Роберт отводит от меня взгляд, – пока мы не разберемся, что происходит. С тобой. С Уиллом. Я покажу его специалисту, и мы доберемся до сути. И будет лучше, если тебя не будет здесь, пока мы добираемся до сути в других вопросах.
– В других вопросах? – Спектр моих ощущений меняется от пощечины к удару в солнечное сплетение. – Ты имеешь в виду мою мать?
Несколько долгих секунд мы молча друг на друга смотрим.
– Господи Иисусе, Роберт!
Развернувшись, я вихрем вылетаю из комнаты, чтобы он не увидел моих слез.
36
Уже около одиннадцати я забираю временное авто и регистрируюсь в «Джурис Инн». У меня дрожат руки и сводит желудок. Выпив крепкого, но отвратительного на вкус кофе из автомата, я развешиваю немногочисленные вещи, которые в ярости успела покидать в сумку, а затем падаю на кровать. Я так зла на Роберта, но не меньше того я зла на саму себя – за то, что не могу одержать верх над этой бессонницей. Меня не отпускает тревога за Уилла и Хлою. Наша семья разваливается прямо на глазах. Я проверяю телефон, но от Дарси еще ничего нет, и, честно говоря, я и не ожидаю никаких новостей до второй половины дня, это самое раннее, если они вообще появятся. Единственная приятная мысль, которая меня греет, – когда Роберт поймет, что я не могла этого сделать, он будет чувствовать себя полнейшим дерьмом.
Но кто-то ведь это сделал.
Голос моей матери, личинка-паразит, шепчет у меня в голове. Я стараюсь заглушить его. По словам Дарси, волокна могли попасть в дыхательные пути из-за грубого обращения медсестры, или же моя мать могла сама их вдохнуть. Это возможно. Но что он там еще говорил? Голос пробивается. Только не говори, что сама об этом не подумала. Фиби. Моя старшая сестра. Не могу забыть слова Дарси. У моей матери были две дочери, которым она так феерично испоганила жизнь. Это Фиби мама пыталась убить той ночью, так почему не предположить, что ее смерть – дело рук Фиби? Она рассказала Роберту о нашем прошлом. И напугала бедняжку Уилла. Это как-то не вяжется.
И тут внезапно мне приходит в голову мысль, такая пугающая своей очевидностью, что я не могу поверить, как не додумалась до этого раньше. Вслед за этой мыслью на меня накатывает волной стыд.
Может, Фиби ничего не говорила Уиллу? Что, если Уилл подслушал разговор Фиби и Роберта? Роберт дважды упоминал, что Фиби рассказала ему кое-что о нашем детстве. Что, если Уилл подслушал, как Фиби рассказывала Роберту, что «мамочка» с ней сделала? Разумеется, он мог испугаться, а услышав «мамочка» и «мама» – подумал обо мне. В особенности если они обсуждали меня. Все могло смешаться у него в голове. Получилась история про мамочку, подушку и напуганного малыша в кровати.