– Эмма, мать твою, Эверелл! – рявкаю я, пробегая мимо нее. Она и сама прекрасно сможет вписать меня в журнал.
Я стою, привалившись к своей машине. Ветерок остужает жар моего гнева. Должно быть, время посещения истекло, потому что мимо меня к своим авто устремляется самая разношерстная публика. Некоторые, вне всяких сомнений, приезжали повидать своих матерей. Я – худшая дочь на этой парковке. Худшая дочь худшей матери. Но не худшая сестра. Мне сложно облечь эмоции в слова. Настоящая подлянка от Фиби. Навещала ее? И даже не сказала мне, что вернулась?
– Эмма! – Фиби спешит ко мне. – Постой!
– Я не в силах с тобой разговаривать, Фиби, только не сейчас.
У меня не хватит энергии на публичный скандал с собственной сестрой посреди парковки.
– Я знала, что ты так отреагируешь.
– Не переводи стрелки. Я всегда тебе рада.Всегда. Это ты решила держаться на расстоянии.
– Продолжай убеждать себя в этом, если тебе так легче. – Теперь настает черед Фиби метнуть в меня грозный взгляд. – Я тебя тоже всегда поддерживала. До всего этого, – Фиби кивком указывает на мою новую машину.
– Что случилось в Испании? Что с твоей работой?
– Начальство предложило мне отпуск. Они считают, что время, проведенное с матерью, должно оказать на меня целительное воздействие.
– Но не со мной, – холодно бросаю я, и Фиби приходится защищаться.
– Мне кажется, я не обязана объясняться перед тобой, Эмма. Я знала, что ты придешь в бешенство от того, что я с ней виделась. Так или иначе, она в основном была в том кататоническом состоянии, в каком пребывала с тех самых пор, и…
– Я ничего не хочу о ней знать. Мне нет до нее дела. – Я открываю дверь машины. Мне почти сорок – слишком много, чтобы бояться монстров. – Но ты, Фиби… Ты сделала мне больно.
– Ой, можно подумать тебе есть до меня дело. Взгляни на себя. Новая машина. Новый дом. Насыщенная жизнь. Всегда занята. Я видела статью в газете. Восходящая звезда юриспруденции. Никто не делал тебе больно. Ты просто любишь все контролировать. – В ее голосе звучит горечь, но у меня нет возможности заново начинать наш старый спор. – Так или иначе, – Фиби отступает на шаг, – дела ее плохи. Возможно, свидание с ней принесло бы тебе пользу. Тебе нужно закрыть гештальт. Выпустить страхи наружу.
– Я ничего не боюсь, – бросая сумочку на пассажирское сиденье, говорю я и залезаю в машину.
– Ну да, ну да. – Фиби молниеносно успевает ухватиться за дверь. В ее темных глазах я различаю стальной блеск, а губы сестры трогает подобие улыбки. – Через неделю или около того тебе стукнет сорок. Этого ты всегда боялась.
– Счастливо тебе вернуться в Испанию, Фиби. – Я с силой дергаю дверь и, захлопнув ее, тут же завожу двигатель. В зеркале заднего вида я вижу, как она стоит, глядя мне вслед. Я почти уверена, что Фиби улыбается.
Как она могла так сказать про день моего рождения?
Сучка, ну и сучка.
4
Пристроившись в хвост очереди, ползущей к выезду с парковки, я смотрю вперед. Фиби всегда утверждала, что сорокалетний рубеж ее не волнует, однако незадолго до собственного сорокалетия она внезапно уволилась с постоянной работы и оборвала все контакты со мной – какими бы нерегулярными они прежде ни были. Впоследствии выяснилось, что Фиби отправилась в Восточную Европу на какой-то кулинарный ритрит, что было абсолютно не в ее стиле. Так что она может говорить что угодно – только проблема сорокалетия затронула и ее.
С тех самых пор, в общем-то, она и пропала. Во всяком случае, с моих радаров. И теперь, перед самым днем моего рождения, она почему-то ожидает, что после всех этих лет я внезапно возжелаю провести время с матерью. Это просто не укладывается у меня в голове.
Время обеда, так что поток машин медленно движется к объездной в режиме стоп-старт. Раздраженные, угрюмые водители страдают от удушливой жары. Я включаю кондиционер. Нужно взять себя в руки.
Она разбила голову о зеркало у себя в палате.
Я сворачиваю налево, и движение наконец оживает. Я пытаюсь сосредоточиться на ожидающей меня в офисе куче несделанных дел. А еще придется что-то соврать всем о причине моего визита в больницу – на работе все считают, что моя мать давно умерла. Придется сказать, что Фиби попала в аварию, или что-то типа того… Мысленно я все время возвращаюсь к ней. К нашей матери. Наши бородатые шутки – Чего ты боишься? – Что мне исполнится сорок. Что я превращусь в свою мать — для меня пугающе правдивы.
Сорокалетие всегда маячило словно призрак – больше передо мной, чем перед Фиби, потому что ее наша мать никогда не называла психопаткой. Это мне она иногда нашептывала, что я сойду с ума точно так же, как она. Шипела мне в лицо, до боли вцепившись своими пальцами в мои запястья, что во мне тоже течет дурная кровь. Она течет в жилах членов нашей семьи.
Все, что я могу вспомнить о той части детства, что я провела с матерью, – смутные обрывки, за исключением того последнего дня. Фиби помнит больше, но ей было восемь, а мне – всего пять. Тогда мы в гораздо большей степени были сестрами. Между нами была связь. А потом настала та ночь, которая разделила нас всех.
Лучше всего я помню утро. Последнее утро. Помню грубую материю ковра у себя под коленками – устроившись на полу, мы с Фиби мастерили открытку с большими цифрами 4–0. Фиби их очень аккуратно вывела, а я потом раскрашивала. Когда все было готово, Фиби крепко взяла меня за руку, и мы стали спускаться вниз по лестнице.
На мгновение я словно возвращаюсь туда, теряюсь в воспоминаниях, но резкий звук клаксона возвращает меня в настоящее. Работа. Мне нужно на работу. Но даже паркуя машину, я почти физически ощущаю, как призрак моей матери возникает из самых отдаленных уголков моего сознания, а Фиби, схватив за руку, тащит меня прочь, подальше от нее.
Ты выглядишь точь-в-точь как она.
Как бы мне хотелось послать к черту их обеих.
– Забавно, правда? Разрушить мою жизнь?
Припарковавшись, я как раз вылезаю из машины, чтобы возвращаться в офис, так что даже не сразу сообразила, что злобно выплюнутые слова предназначаются мне. Подняв голову, в преградившей мне дорогу нервной женщине я узнаю Миранду Стоквелл.
– Мисс Стоквелл, если у вас остались нерешенные вопросы, я бы посоветовала вам связаться с собственным адво…
– Ты помогла ему украсть моих детей!
На покрасневшем лице Миранды Стоквелл я отмечаю небрежный макияж. Она с силой опускает кулаки на капот моей машины. От неожиданности я вздрагиваю. Вокруг нас паркуются другие авто, так что у меня нет полной уверенности, что она намеревается на меня напасть, однако, избежав драки с Фиби на больничной парковке, у меня нет ни малейшего желания ввязываться в драку здесь, да еще и с бывшей женой клиента.
– Нет, Миранда. – Мой голос звучит мягко, но холодно. – Я этого не делала. Это сделали вы. Но все еще можно изменить. Если вы обратитесь за помощью, я уверена, что вы сможете подать на…
– О, так теперь ты мне будешь давать советы? – ухмыляется Миранда. – Все считают меня психопаткой. Ты считаешь меня психопаткой. – Она разражается смехом пополам с икотой. – Он славно поработал, не так ли? Выставил меня сумасшедшей, а вы все на это повелись. «Недостаточно психически устойчива, чтобы заботиться о собственных детях!» Что за чертов бред!
Для одного утра довольно с меня умалишенных, и вообще это не мое дело. Больше не мое. Дело закрыто.
– Прошу прощения.
Все еще настороженная, я, тем не менее, не могу не испытывать к ней сочувствия. В бракоразводных процессах я всегда выступаю за совместную опеку над детьми, однако эксцентричное поведение этой женщины сделало такой вариант невозможным.
– Вам следует посоветоваться со своим адвокатом, если вы желаете оспорить судебное решение.
– А может, я решу взять закон в свои руки. – Слегка покачиваясь, Миранда поворачивается ко мне спиной, и до меня наконец доходит, что та все утро провела в компании бутылки. – Посмотрим, как тебе это понравится, ты, долбаная сучка!
Последние слова Миранда выкрикивает уже на ходу, и, наблюдая за тем, как она сворачивает за угол, я снова на мгновение устало прислоняюсь к своей машине. В висках пульсирует. Что ж, по крайней мере, этот день уже вряд ли станет хуже.
То, что день все-таки смог стать хуже, становится для меня очевидно много позже, вечером, когда мне удается ускользнуть без ритуальных пятничных посиделок в баре «У Гарри» под тем предлогом, что я должна проверить, как там вывихнутая лодыжка Фиби. Радостно предвкушая настоящий семейный вечер пятницы – я ведь направляюсь домой задолго до отхода Уилла ко сну, я подхожу к своей новой машине. Если хочешь стать партнером, Эмма, нужно соответствовать. Первое, что бросается мне в глаза – с одной стороны по всей длине тянется глубокая неровная царапина с зазубренными краями – ее очень хорошо видно на синем фоне. Потом мой взгляд падает на клочок бумаги, лежащий на ветровом стекле. Это листок, вырванный из спирального блокнота – мне казалось, люди давно такими не пользуются, в особенности такие люди, как Миранда Стоквелл. Шариковой ручкой, с такой злобной силой, что на оборотной стороне бумаги словно выступил шрифт Брайля, на листке нацарапано всего одно слово.
СУКА
Я стою, уставившись на него, а потом принимаюсь озираться по сторонам. Никаких признаков ее присутствия. Никаких камер. Я достаю мобильник и делаю фото своей машины на месте происшествия, прекрасно понимая, что ничего этим не докажу. Потом я залезаю внутрь и захлопываю дверь, забросив записку в подстаканник. Прекрасно. Просто восхитительно.
5
– Привет, а папа где?
– Понятия не имею. Очевидно, в своей берлоге. Твой брат уже готов ко сну? – откликаюсь я.
Добравшись, наконец, домой, я заворачиваю в кухню выпить стакан воды, а заодно прочесть вскрытую над чайником почту. Там оказывается какая-то новая страховка, которую оформил Роберт. Надо бы поинтересоваться у него, почему этот полис настолько дороже, чем все предыдущие, – без слез на эту сумму не взглянешь. Тут появляется Хлоя – маячит в дверном проеме с айпадом в руках. Она уже выше меня ростом, блондинка, очаровательна и уверена в себе. Дочь своего отца.