она могла сидеть, рисовала ли что-то, пыталась ли нарисовать своих детей. Я вспоминаю рисунки Уилла на стенах. Неужели он тоже обречен познакомиться с призраками той ночи? Фиби в самом деле рассказала ему? Или он подслушал? Я искоса поглядываю на женщин, занятых творческим процессом. У каждой из них свои сложности. Все они травмированы. Я похожа на них? Эти маленькие временные провалы. Чем я заполняю их? Стою, склонившись над кроватью своего ребенка? Неужели мне суждено повторить ошибки прошлого? Мой день рождения совсем близко. Я измотана. У меня что, случится короткое замыкание? Как у нее?
– А раньше приходила другая.
Голос заставляет меня вздрогнуть. Возле меня откуда ни возьмись возникает женщина с обвисшей кожей лица и тяжелыми мешками под глазами, темные волосы ее уже тронуты проседью стального оттенка. Она непрестанно переминается с ноги на ногу, и вокруг нее прямо-таки клубится энергия. Тревожное расстройство? Возможно. На пальцах незнакомки засохла краска, а на голубом свитшоте застыла белая клякса. Никакого бейджа. Значит, одна из пациенток. Одна из товарищей моей матери.
– Простите? – обращаюсь я к ней.
– Дочери Пэт. – Незнакомка отыскивает взглядом мои глаза. – Ты больше на нее похожа, чем другая. У тебя ее глаза. Я Сандра. – Она улыбается. Зубы у Сандры на удивление хорошие. Быть может, она моложе, чем кажется? – Та, другая, была непохожа.
Джулия еще не вернулась, а медсестру и арт-терапевта наше общение явно ни капли не тревожит, поэтому и я не вижу поводов для волнения. Все эти годы я считала, что моя мать содержится в учреждении для уголовников-психопатов, поэтому мне сейчас сложно свыкнуться с мыслью, что эти люди, в сущности, просто больны.
– Моя сестра, Фиби? Верно, мы совсем не похожи.
Лицо Сандры омрачается, но затем она снова поднимает на меня взгляд.
– Хотите посмотреть мои рисунки?
– С удовольствием.
Сандра расположилась одна в углу комнаты, в отдалении от остальной группы.
– Мы всегда оставляли местечко для Пэт возле меня. Иногда я называла ее Пэтси. Как героиню «Красиво жить не запретишь». Мне нравится этот сериал. Пэтси обычно наблюдала за тем, как я рисую. Даже тогда, когда была не здесь, – Сандра стучит себя по лбу, – где бы она ни была. Где-то, черт возьми, она точно была, но только не здесь. Мне кажется, здесь ей не нравилось. У нее становилось странное лицо. Зажатое, понимаешь? Я всегда радовалась, когда она возвращалась.
Я отлично знаю, о чем она говорит. Я помню это «зажатое» выражение лица, когда мама смотрела куда-то в пространство. Это выражение было на ее лице и той ночью – Ах, вот ты где – когда она открыла дверцу чулана.
– Смотри. – Сандра извлекает несколько своих работ из шкафа. Они написаны на досках – совсем не похожи на волнистые листы бумаги, покрытые темперой, которые Уилл приносит домой из школы. Рассмотрев работы Сандры, я остаюсь под впечатлением. Они и в самом деле очень хороши. Яркие цветы и абстрактные бабочки. – Люблю лето, – поясняет она. – Если бы всегда было лето, у меня с головой все было бы в порядке. Понимаешь, о чем я?
– Думаю, да, – отзываюсь я. – Моя мать, наверное, никогда не рисовала?
– Не совсем. – Сандра украдкой бросает на меня взгляд. – Я не стала показывать это той, другой. Как ты говоришь ее зовут? Фиби? Мне она не понравилась. Но тебе, Эмма, я покажу.
– Благодарю. – Внезапно замявшись, я сдвигаю брови. – Откуда вы знаете, как меня зовут?
Я более чем уверена, что Джулия не произносила моего имени. По крайней мере, здесь.
– Та, другая – Фиби… – объясняет Сандра, копаясь в шкафчике, – она была с хитрецой. Только вот ей было невдомек, что я умею читать по губам.
– Простите, я не совсем понимаю.
Какое отношение подобный навык может иметь к Фиби?
– Когда я была маленькой, кое-что случилось. Я об этом не рассказываю. – Сандра внезапно принимается дергать себя за волосы и, вытянув из прически несколько прядей, воровато оглядывается через плечо, словно только и ждет, что ее поймают. Никто не смотрит на нас. – Но я научилась читать по губам. Пришлось.
– Вы можете мне об этом не рассказывать, если не хотите. Но что вы имели в виду, когда сказали, что Фиби была с хитрецой?
– Много улыбалась, когда приходила сюда. Никогда не доверяю тем, кто здесь много улыбается. Это ж тебе, на хер, не Центр Паркс[18]. – Это сравнение заставляет меня рассмеяться, и Сандра тоже ухмыляется, но потом по ее лицу снова пробегает тень. – Она сидела там, держа Пэт за руку, и создавала видимость очень спокойной и заботливой дочери. Но я за ней наблюдала. На первый взгляд, твоя Фиби просто болтала, рассказывала о своей жизни за забором – Пэт никогда бы не смогла этого осознать, да и дела до всего этого ей не было, она, может, даже не соображала, кем ей приходилась твоя сестра. Не похоже, чтобы ваши имена часто мелькали в журнале посетителей… – Сандра выжидательно смотрит на меня, словно я должна сказать что-то в свою защиту, но с ее замечанием трудно спорить. – … и не похоже, что рассудком она всегда пребывала здесь, – заканчивает она фразу. – Так или иначе, твоя Фиби улыбалась и держала Пэт за руку, а все медсестры решили, что прямо из костлявой задницы твоей сестры воссияло солнце – все потому, что она простила бедную старую женщину и приехала повидать ее. Только она все время говорила очень тихо, а я читала по губам, что она говорит. «Сука. Хоть бы ты сдохла. Никогда не прощу тебя. Ненавижу» – это еще цветочки. Были слова и похуже. Жестокие. Свирепые.
Я остолбенела, уставившись на Сандру.
– Фиби? Она говорила такое?
Сандра отвечает кивком головы.
– Я рада, что она больше не приезжает. Ей повезло, что у нас здесь вся утварь из пластика, потому что я бы точно воткнула ей вилку куда-нибудь, если бы еще хоть раз увидела.
– Вы кому-нибудь рассказывали?
Сандра смотрит на меня с таким выражением, словно это меня нужно здесь закрыть за подобное предположение, а затем выуживает из своего шкафчика листок бумаги. Он вложен в свернутый рулоном рисунок. Спрятан.
– Это не картинка. Вот почему я никому не сказала. Не думаю, что она хотела, чтобы кто-то увидел это. Я даже не заметила, когда она это сделала. Однажды этот листок просто остался лежать здесь, после того как здесь побывала Пэт, а потом отъехала на своем кресле смотреть в окно.
Сандра вручает мне листок, и я с заходящимся сердцем его разворачиваю. Дыхание перехватывает. Почерк – жалкие каракули, но там – мое имя, написанное много раз, снова и снова, тонкими дрожащими буквами покрыта вся страница. Кое-где «Эммы» написаны поверх других, какие-то «Эммы» вычеркнуты.
Эмма. Эмма. Эмма.
– Вот так я и узнала твое имя, – пожимает плечами Сандра. – Решила, что это должна быть ты.
– Когда она это написала? – не отрывая взгляда от листка, спрашиваю я. Мое имя. Эмма. Последнее, что я слышала от матери.
Пару секунд Сандра ничего не отвечает, задумчиво покусывая нижнюю губу.
– В тот день, когда она размозжила себе голову. Должно быть, думала о тебе.
Мне снова кажется, что мир перевернулся и начинает кружиться голова.
– Прошу прощения за задержку, – с улыбкой возникает рядом со мной Джулия. – О, вижу, Сандра составила вам компанию? Она очень любит заботиться, чтобы все чувствовали себя комфортно. Так, что у нас на очереди? Могу показать вам…
– Откровенно говоря, мне уже пора собираться назад, – сообщаю я, крепко сжимая во влажной ладони свернутый в трубочку листок. Сандра не требует его вернуть, а и я не знаю, хочу ли оставить его себе или, наоборот, выкинуть как можно дальше, но буквально не могу разлепить пальцы. – Все это слишком… ошеломительно.
Это не ложь. Я ошеломлена.
– Конечно. Могу себе представить. Я провожу вас.
Я бросаю взгляд на Сандру. Руки у меня снова дрожат.
– Большое вам спасибо. У вас настоящий талант. Это прекрасно. Я бы с удовольствием приобрела вашу работу.
Лицо Сандры озаряет искренняя улыбка, и она возвращается к своему столу, а мне остается лишь следовать за суетливой Джулией по коридору. Мое лицо горит, а голова кружится. Снаружи дует ветерок, и, хватая ртом свежий воздух, я сразу чувствую облегчение оттого, что мне не нужно больше дышать тем воздухом. Джулия немногословна. Быть может, Фиби с ее холодными выверенными манерами пришлась им более по душе, чем я со своей очевидной неловкостью.
По крайней мере, она побывала здесь прежде, чем мать умерла. И ей уж точно было что прощать.
41
Под футболкой я покрываюсь холодным потом, но терплю до тех пор, пока примерно в миле от лечебницы не замечаю дорожный карман. Свернув туда, я включаю кондиционер на полную мощность и делаю глубокие вдохи, пока холодный воздух не приводит меня в чувство. Какой-то сюрреализм – я только что побывала там, где жила моя мать, посмотрела на то место, где она спала, ела, и даже общалась на своем уровне, однако не это так взбудоражило меня.
Фиби. Долбаная святоша. Тебе нужно увидеть ее – тебе станет легче, или что там она говорила. Что за черт! Я хватаю телефон, чтобы позвонить ей, и пока происходит соединение, от ярости у меня даже проходит приступ тошноты. Звонок переключается на автоответчик.
– Хрен тебе, Фиби! – От злости у меня дрожит голос. – Я только что побывала в Хартвелле. Я знаю, что ты там делала. Какие вещи говорила, притворяясь овечкой. Думаешь, я спятила? У меня вопросы к тебе, Фиби. Зачем ты вернулась? – Уже собираясь отключиться, я чувствую, как на меня накатывает новая волна гнева, и я кричу в трубку: – Держись подальше от моей семьи, или Богом клянусь, я тебя прикончу!
Я пытаюсь справиться с одышкой. Где она сейчас? На работе? У меня дома? Перед глазами встает их объятие в моей кухне. Может, она сейчас утешает моего мужа? Выезжая из кармана, я набираю Роберта. К черту, не стану я ждать, когда он сделает первый шаг. Может, он и не хочет, чтобы я была дома, но и я не желаю, чтобы там была