– Что ты здесь делаешь?
Не самое радушное приветствие от супруга.
– Не нужно так удивляться, это мой дом.
– Наш дом. – Роберт придерживает входную дверь, но не делает и шага в сторону, чтобы я могла войти внутрь. – Выглядишь ужасно. Ты спала?
– Есть доказательство, что я никоим образом не могу быть причастна к смерти своей матери. На больничных камерах есть записи, на которых видно, как я покидаю здание. – Я стараюсь не выглядеть слишком победоносно, но ничего не могу с собой поделать. – Так что, по меньшей мере, это обвинение ты можешь с меня снять.
– Скажу тебе две вещи. – Выражение лица Роберта ничуть не меняется. – Я и так никогда не думал, что это сделала ты. И во-вторых – утром уже звонили из полиции. Сказали – Дарси сообщит тебе.
– Ты разве не рад? Разве это не означает, что…
– Твой отъезд был связан вовсе не с этим, и прочие наши проблемы никуда не делись, так ведь? – Говоря вполголоса, Роберт выходит на крыльцо, прикрывая за собой дверь, а я изо всех сил пытаюсь заглянуть в дом в надежде хоть мельком увидеть Уилла за кухонным островком. – Ты что же, считаешь, что все эти проблемы испарились? – продолжает Роберт. – Уилл до сих пор отказывается говорить о своих рисунках. Когда я спрашиваю его, когда психолог спрашивает его, что он рисует, все, что отвечает нам Уилл, – «Мамочку». Зачем ему врать, Эмма?
– Я и не думаю, что он врет. Конечно нет. Но не лгу и я. – Я умолкаю, но слова снова льются потоком. – Это Фиби, Роберт. Кто же еще. Говорит, навещала нашу мать, чтобы та обрела мир в душе? Это не так. Она называла ее чудовищными словами, отвратительно себя вела… Кое-кто из Хартвелла рассказал мне.
– Врач? – сдвигает брови Роберт. – Почему же они позволяли ей приходить, если…
– Я говорила не с врачом, а с пациенткой, но…
– Ради всего святого, Эмма! – с раздражением обрывает он меня. – Послушай сама себя. Ты до такой степени во власти паранойи, что веришь россказням всяких психов.
– Психов? – Мне становится обидно за Сандру. – Очень политкорректно. Можешь собой гордиться. Тебе отлично известно, что Фиби всегда мне завидовала. Нам. Всему этому. Разве так уж безумно будет предположить, что она может пожелать все это у меня отнять? Она знает, что я боюсь того, что случилось с нашей матерью. Боюсь, что это произойдет со мной. Она играет на этом страхе. Заставила тебя клюнуть на это, да еще и пугает Уилла. А что, если это у нее не хватает пары винтиков в голове? – Я меряю шагами дорожку. Мой голос сейчас больше похож на рычание. – Готова поспорить, она сама не ожидала, как легко ты на все это купишься. Я – адвокат, Роберт. Самый собранный человек из всех, кого ты знаешь.
– Была такой. Но что ты скажешь про последние несколько дней? Ты стала другим человеком. Как будто тебя переклинило. А что до веры… Я верю нашему сыну, Эмма, – еще сильнее понижает голос Роберт. – Я хочу сказать… Господи, да я просто пытаюсь защитить его. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы все это поскорее разрешилось. Ради меня и ради тебя. Но лучше, если ты побудешь на расстоянии, пока не пройдет твой день рождения.
Почва уходит у меня из-под ног. Мои пальцы еще хранят ощущение от сжатой подушки – этой ночью я стояла, склонившись над кроватью, не имея ни малейшего понятия, как я туда попала. Он прав. Вероятно, лучше будет держаться от них подальше, пока не минует мой день рождения. Это чувство страха… не себя ли я боюсь?
– Я не хочу, чтобы сюда приходила Фиби, – твердо произношу я. – Это чистая правда. Я могу не доверять самой себе, но и ей я доверяю не больше. В нас обеих течет одна и та же дурная кровь. – Ей я собираюсь сказать то же самое.
– Что здесь происходит? А. Это ты. – Едва Хлоя замечает меня, ее лицо тут же приобретает угрюмое выражение. – Я пошла на автобус. Увидимся, папа!
Хлоя шагает прочь, не замедляя шага, и я тут же меняю тактику. Оставив Роберта, я догоняю дочь.
– Хлоя, постой. Я тебя отвезу.
– Мне хватило последнего раза.
– Перестань, мы обе знаем, что это не моя вина. По крайней мере, притормози, дай поговорить с тобой. – Приходится бежать трусцой, чтобы не отставать от нее. – Ты порвала с Джулианом? – Хлоя не отвечает, только с каменным лицом смотрит в землю. – Бога ради, Хлоя. Мне все равно придется рассказать папе. Я не могу вечно от него это скрывать.
Тут Хлоя останавливается, наконец встречаясь со мной взглядом.
– Если ты расскажешь, я все буду отрицать. И кому он теперь поверит?
– Ух ты. Это интересно.
Я не намерена сдаваться. Не потерплю такого от собственного ребенка.
– Что ж, давай попробуем, Хлоя? Вначале, вероятно, так оно и будет, но поверь мне, зерно сомнения в его душе прорастет. – Хлоя вновь ускоряет шаг, вся кипя гневом, и я хватаю ее за руку. – Я не хочу воевать с тобой, Хло. Я тебе не враг. Я беспокоюсь, вот в чем дело. Обо всем. – Я бросаю взгляд на дом. – О тебе и всей этой ситуации. О том, что происходит с Уиллом. О Фиби. Она приходила к нам? Она проводит время с Уиллом наедине? Твой папа не хочет меня слушать, но ей нельзя доверять. Я знаю.
– Прекрати это, мама! Перестань! – Хлоя поворачивается ко мне, и я ожидаю увидеть ярость на ее лице, но вместо этого вижу, что она чуть не плачет. – Пожалуйста, перестань! Ты разве не видишь, что ты делаешь? Ты пугаешь нас! Всех нас! Папу, Уилла, меня. Ты хочешь, чтобы я порвала с Джулсом? Но зачем? С ним я чувствую себя в безопасности.
– А со мной не чувствуешь? – Я непроизвольно отступаю на шаг.
Хлоя пожимает плечами, уже почти рыдая.
– Как это теперь возможно? Похоже на то, что ты… не знаю… внезапно сломалась. Вся эта чушь про тетушку Фиби. Твое странное поведение. Ты не спишь… – Хлоя судорожно вздыхает. – Тетушка Фиби сказала, что это случилось с вашей мамой. Мамой, о которой ты нам никогда не рассказывала. И с другими членами вашей семьи. С какой-то двоюродной бабушкой, которую упекли в психушку.
– Кажется, Фиби постаралась на славу.
– Может и так, но это ведь не она заставляет тебя так поступать? Ты все делаешь сама. И это меня чертовски пугает!
На этот раз, когда Хлоя уходит прочь, я не бросаюсь следом. Не могу заставить себя даже пошевелиться, внезапно взглянув на себя со стороны – так вот какой, должно быть, видят меня они. Неуравновешенной. Неопрятной. Ненадежной.
Нужно поступить, как сказала Кэролайн. Пойти и увидеться с Фиби. Выяснить все лицом к лицу. Что я, в сущности, теряю?
45
Все мое тело сотрясает дрожь – приходится какое-то время посидеть в машине, чтобы собраться с силами и заставить себя выйти. Сегодняшняя ночь стала первой ночью без сна вообще, так что помимо накопившейся усталости меня немного глючит. Я знаю, что не стоило садиться за руль в таком состоянии; я не могу позволить себе вслед за собственной разбить еще и эту машину. Припарковавшись в центре города, я наконец выбираюсь наружу. Такое ощущение, что мир вокруг меня мерцает. С помощью телефона я отыскиваю дорогу к пабу «Хэнд энд Рэкет». В Лидсе таких два, но я запомнила логотип на форменном топе Фиби и теперь просто позволяю гугл-карте вести меня к цели.
Оказавшись в паре кварталов от паба, я занимаю место на открытой террасе какого-то кафе и заказываю крепкий кофе и кусок торта в сахарной глазури. Чтобы хорошо соображать, мне нужна энергия. Это деловая часть города, так что чем сильнее пригревает солнце, тем больше становится снующих туда-сюда по тротуарам людей, дымящих автобусов и машин, и этот шум каким-то образом успокаивает меня. Все эти люди, занятые своими повседневными заботами, даже не подозревают, какая дичь творится в моей жизни. Вероятно, я произвожу впечатление абсолютно нормальной женщины, разве что слегка уставшей оттого, что тянет и работу, и детей, но не более того. Я чувствую себя невидимкой. Призраком.
Губы слипаются от торта. Я подставляю лицо солнцу. Времени у меня полно. Паб только открывается, а я понятия не имею, в какое время Фиби приходит на работу. Я отпиваю глоток кофе и отламываю очередной кусочек датского торта. Фиби нашептывает гадости нашей матери. Нашептывает ужасы Уиллу. Нашептывает милые глупости Роберту. За что, Фиби? Что я тебе сделала? Кроме того, что, вероятно, спасла твою жизнь? Фиби, Фиби, Фиби. Я на секунду прикрываю веки и расслабляюсь.
– Фиби!
Я вздрагиваю. Сначала мне кажется, что это кричу я, но затем я выныриваю из своего сонного марева, а мир вокруг внезапно превращается в средоточие шума и движения, так что я едва не теряю равновесие. Я стою посреди тротуара, все еще держа в руке кусок торта. Глазурь растаяла, и пальцы у меня склеиваются. Какой-то мужчина смотрит прямо на меня, а когда я пытаюсь протиснуться мимо него – раздраженно цокает языком. Что я здесь делаю? Я же была в кафе. Как я оказалась здесь?
– Фиби!
Во второй раз услышав имя сестры, я оглядываюсь. Страх, звучащий в этом голосе, лезвием прорезается сквозь все прочие городские звуки. Машины останавливаются. Люди останавливаются. Чуть дальше на другой стороне улицы – паб «Хэнд энд Рэкет», на углу, возле оживленного перекрестка. Вернее сказать, этот перекресток мог бы быть оживленным, если бы хоть что-то там двигалось. Почему я иду в обратном направлении? Как я сюда попала?
– Звоните в «Скорую»!
– Мне кажется, ее толкнули, – говорит кто-то, а я пытаюсь пройти вперед. – Выглядело это так, будто ее толкнули.
Фиби, Фиби, Фиби. Нет. Нет.
Сердце уходит в пятки.
– Она еще дышит! – крик исходит от человека, сидящего на корточках на проезжей части.
Растолкав собравшихся зевак, я вижу ее. Выгнувшись под невозможным углом, она распласталась на дороге. Над ней склонились трое. О господи, Фиби.
Какая-то женщина хватает меня и пытается оттеснить назад, чтобы освободить пространство.
– Пустите! Это моя сестра!
Я падаю на колени – мне уступает место женщина в униформе паба. Коллега постарше обнимает ее за плечи и увлекает прочь, а я замечаю, какое бледное и испуганное у нее лицо. Я стягиваю с себя пиджак и накрываю им вздымающуюся грудь моей сестры.