трансформации. Немного повращав головой, я отхлебываю горячий напиток. На часах пять минут третьего. Время подбирается уже ближе к утру понедельника.
В прихожей я снова притормаживаю возле чулана под лестницей, уставившись на дверцу. «Здесь тоже водятся тигры»[5], – проносится у меня в голове, хотя я вообще смутно представляю, что это может означать. Я ставлю кружку на пол – она все еще обжигает ладонь – отодвигаю щеколду и распахиваю дверцу.
Ничего. Ничего, кроме обычного хлама. Резиновые сапоги. Пара старых клюшек для гольфа, которые Роберт у кого-то одолжил, да так и не вернул. Генри Гувер[6], запихнутый внутрь под невообразимым углом. Я вытаскиваю его наружу, но образовавшееся свободное пространство тут же заставляет меня поежиться. Оно выглядит как черная дыра, которая вот-вот тебя засосет и никогда не выпустит. Совсем как в том чулане. Я уже собираюсь захлопнуть дверцу, но, помедлив, пробегаю пальцами по ее деревянной поверхности изнутри. Шершавая, но нетронутая. Никто не царапал ее. Облегчение.
Сейчас – не тогда. И я – не она.
Второе облегчение я испытываю, обнаружив, что мой чай до сих пор не остыл. На этот раз я не зависала здесь. Я направляюсь в свой кабинет и первым делом задергиваю жалюзи – не на что здесь смотреть, прежде чем зажечь настольную лампу. Я быстро набираю сообщение Фиби – прошу прощения за жесткость – и поскорее нажимаю на кнопку, посылая ей эту оливковую ветвь, пока не успела передумать. Потом открываю портфель, достаю свои записи, ноут и диктофон. Мне необходимо отправить несколько писем, так что можно надиктовать их прямо сейчас, чтобы завтра не тратить на них время.
Работа – мой якорь, и через полчаса я уже чувствую себя гораздо спокойнее. Все мысли о ней если еще и не улетучились из моей головы, то уж точно оказались засунуты подальше, в самый пыльный угол. Я погружаюсь в свои заметки по делу, а затем диктую письма, которые потом разошлет Розмари. Когда с этим покончено, на часах почти четыре утра, и мои глаза буквально горят. Несколько минут назад я была в полной уверенности, что еще только три. Время пролетает быстро, когда разрываешь брачные узы.
Я споласкиваю свою кружку и тщательно проверяю, чтобы все на кухне осталось в том же виде, в каком оно было, когда все отправились спать. Никому не нужно знать. Потом, когда в голубеющем предрассветном небе начинают петь птицы, я крадусь наверх и тихонько ныряю в постель рядом с Робертом, мысленно умоляя хотя бы об одном часе сна. Я закрываю глаза и проваливаюсь в небытие.
12
Спущенную шину я замечаю, только открыв водительскую дверь, которую более не загораживают переросшие розовые кусты. Роберт не выражает особых восторгов от необходимости выйти из дома в шесть утра, чтобы установить запасное колесо, но сделать это приходится. Я наблюдаю за его работой, притворяясь, что запоминаю, как и что нужно делать, и прекрасно сознавая, что любая проблема, имеющая хотя бы отдаленное отношение к механике, всегда будет ставить меня в тупик. Позор для всей феминистской повесточки.
– Кто-то сделал это специально, – резюмирует Роберт. – Посмотри сюда.
Я вижу повреждение. Он прав. Порез слишком ровный.
– Но зачем? Кому это понадобилось?
– Держу пари, это те детишки, что вечно шляются вокруг крикетной площадки. Мишель говорит, это кучка настоящих маргиналов. По крайней мере, шина спустилась, пока ты была дома. Серьезного вреда они не нанесли.
Серьезного вреда они не нанесли. Конечно, не ему же предстояло сесть за руль.
– Мне казалось, ты собирался настроить камеры, чтобы наблюдение велось и снаружи?
– Собирался. – Он отряхивает руки. – Я еще к этому не приступал.
– Как и ко всему прочему, – вырывается у меня сквозь зубы прежде, чем я успеваю остановиться. Кажется, этот понедельник – не лучшее начало недели в нашем домашнем мирке. Хвала Господу за мою работу, думаю я, забираясь в салон после взаимного дежурного «пока». Хвала Господу за нее.
Без спешки выезжая на шоссе, я размышляю: могли бы те юнцы с парковки сделать это? Пока я спала в машине? Или ночью. Мой адрес был в бумажнике. Они вернулись, чтобы еще разок до меня докопаться? Я вспоминаю о медсестре, что привезла мне бумажник. Ее лицо все время всплывает у меня перед глазами. Она выглядела столь же уставшей и всем по горло сытой, как и я. Родственная душа. Быть может, еще и одинокая. Я поеживаюсь при одной только мысли о том, как грубо повела себя с ней. Вероятно, это был ее последний добрый поступок на долгое время вперед.
Запаска слегка вибрирует, и я еще сильнее сбавляю газ, снова возвращаясь мыслями к поврежденной шине. Меня поражает внезапная догадка. Не Миранда ли это Стоквелл? Я ведь почти уверена, что это она поцарапала мою машину и оставила ту записку на ветровом стекле. Ей известно, где я живу? У нее неустойчивая психика, это очевидно из всех описанных Паркером инцидентов, которые мы представили суду. Сотни телефонных звонков, оскорбительные сообщения, ее заявления в полицию о похищении детей, проникновение в дом супруга и учиненный там разгром… Быть может, теперь она обратила свой гнев на меня? Как далеко она способна зайти? Это необходимо прояснить.
Элисон уже на месте. Дверь ее кабинета открыта, чтобы я могла убедиться, что она работает. Проходя мимо, я с улыбкой желаю ей доброго утра, выкладываю свой диктофон на стол Розмари и оставляю той записку с просьбой найти кого-нибудь, чтобы поменять мне колесо, а потом иду за кофе. Торт я оставляю в кухне, опять-таки, с запиской к коллегам, чтобы угощались, и наконец добравшись до собственного офиса, падаю в кресло, мечтая лишь о том, чтобы каждая косточка в моем теле болела не так сильно.
Смирившись с неизбежным, я делаю то, что должно быть сделано, а потом набираю номер Паркера Стоквелла. На часах всего половина восьмого, но его распорядок мне известен. Для него дело чести встать не позже половины пятого, чтобы отправиться прямиком в спортзал, а уже оттуда – на работу к семи. Так что, когда я ползла к своей кровати, чтобы вздремнуть тот жалкий час, он, вероятно, уже проснулся.
– Эмма, приветствую. Какое приятное утро понедельника, – звучит у меня в трубке его бархатный голос.
– Просто хотела поблагодарить за цветы. Не стоило, но все равно – спасибо, они прекрасны.
– Прекрасные цветы для прекрасной женщины.
Он что, правда так сказал? Как отвратительно. Мне вдруг приходит в голову, как эта ситуация выглядит для Паркера: я ждала все выходные, чтобы позвонить ему в понедельник, потому что дома на виду у мужа не хотела этого делать.
– Хотела спросить, не было ли у тебя больше проблем с Мирандой? – интересуюсь я. – Любые проявления после решения суда.
– С Мирандой? Нет. Она уехала к своим родителям в Лондон. Я почти уверен, что они приехали забрать ее в субботу. Так мне сказали мальчики, с ее слов. Время, проведенное с семьей, может убедить ее обратиться за помощью.
– Хорошо. Это хорошо.
Это в самом деле хорошо. Если в субботу ее не было в Лидсе, значит, ночью в воскресенье она не могла искромсать мою шину. Может быть, это и правда те детишки из супермаркета.
– Если что-то все-таки произойдет, лучше сразу сообщи в полицию и ничего не предпринимай. Именно этого она и будет ждать.
– Очень мило, что ты до сих пор обо мне беспокоишься. Послушай, этот ужин…
– Мне нужно отключиться, прости, Паркер. Звонок по другой линии, я должна его принять.
Мой телефон и в самом деле оживает. Сколь бы ни было это полезно для моего тазового дна, получив нужную информацию, я более не имею желания продолжать разговор. Я и так уже произвела на него ложное впечатление.
Я вешаю трубку и перевожу взгляд на дисплей мобильника. Сообщение от Фиби. Целое сочинение. Прости, что не ответила. Я спала. Прости, что я тоже вышла из себя – у нас обеих стресс. Кстати, ты так рано встала или еще не ложилась??? Я знаю, ты скажешь, что тебя это не касается, но маме, очевидно, утром стало хуже. Я собираюсь поехать в больницу ненадолго. Прости, что я не сказала о своем возвращении.
…так рано встала, или еще не ложилась??? – куча вопросительных знаков. Они много значат. Я умею читать между строк. Она не упоминает о том, что ночью была возле дома, но судя по содержанию ее письма, возможно, она хотела извиниться. С Фиби ни в чем нельзя быть уверенной. Хорошо хотя бы то, что мы не в ссоре. По крайней мере на данный момент.
К обеду легкая тошнота от усталости, выпитого кофе и навязчивого запаха роз трансформируется в головную боль, и мне хочется глотнуть свежего воздуха. Распахнув окно, я упиваюсь первыми несколькими глотками почти-что-свежего городского воздуха, высунувшись наружу так далеко, как позволяет мне оконная рама. Привалившись к окну, я почти мгновенно ощущаю облегчение и наслаждаюсь моментом, наблюдая за суетящимся внизу миром. Однако внезапно мне приходится прервать свое занятие, и я уже стою, наморщив лоб.
Я даже не знаю, чем маячащая в переулке напротив фигура привлекла мое внимание, но так уж вышло. Возможно, все дело в том, что она стоит неподвижно, в то время как вокруг все кипит. Быть может, ждет кого-то? Довольно странное место для встречи, когда прямо за углом есть несколько кафе и баров. Не то чтобы этот переулок отличался особой элегантностью. Это женщина в годах, со стальной сединой в волосах, одета в клетчатое пальто – возможно, чересчур броское для ее возраста. Лицо незнакомки наполовину закрывают массивные солнечные очки. Она поднимает взгляд на наше здание. Едва приметив меня, женщина тут же отступает обратно в тень. Словно не хочет быть узнанной.
Она что, наблюдала за мной? Или просто смутилась?
Я изо всех сил стараюсь смотреть в другую сторону, а она пулей вылетает из переулка и, не оглядываясь, спешит прочь по улице. Я смотрю ей вслед.