аконичным, но при этом ничего не упустить. Макговерн, который, конечно, слышал кое-что, но далеко не все, смотрел на Ральфа широко распахнутыми глазами. Всякий раз, когда Ральф бросал взгляд на Билла, ему хотелось, чтобы тот надел свою панаму. Без нее он выглядел совсем старым – каким-то древним и дряхлым.
– Да уж, звучит странно, не так ли? – заметил Лейдекер, когда Ральф закончил.
– Что будет дальше? Его посадят в тюрьму? Наверное, его лучше отправить в психиатрическую лечебницу.
– Может быть, так и будет, – согласился Лейдекер. – Но между «может быть» и «так и будет» – огромная разница. Вряд ли его посадят в тюрьму, и еще менее вероятно, что его отправят в психушку, такие вещи случаются только в старых фильмах. Максимум, на что мы можем рассчитывать, так это на принудительное лечение или осмотр психиатра по решению суда.
– Но разве Элен вам не сказала…
– Леди нам ничего не сказала, а мы не пытались расспрашивать. Ей было очень больно: и физически, и морально.
– Да, конечно, – согласился Ральф. – Глупый вопрос.
– Позже она может подтвердить все, что вы рассказали, а может и не подтвердить. Жертвы семейного насилия зачастую становятся очень замкнутыми, знаете ли. Но на этот раз мы его приперли к стенке. И вы, и девушка в магазине можете засвидетельствовать, в каком состоянии была миссис Дипно и кто, по ее словам, был тому виной. А я могу дать показания, что на руках мужа жертвы была кровь. И, что лучше всего, он все-таки произнес эти волшебные слова: «Господи, я до сих пор не могу поверить, что я ее ударил». Я бы хотел, чтобы вы пришли в участок. Можете зайти завтра утром, если вам это удобно. Нам надо взять у вас показания, но все это просто формальности. Скорее всего это дело уже выиграно. – Лейдекер вытащил изо рта зубочистку, сломал, бросил в канаву и снова достал свою коробочку.
– Вам не надо?
– Нет, спасибо, – улыбнулся Ральф.
– Я понимаю. Дурацкая привычка, согласен, но я пытаюсь бросить курить, а это еще более дурацкая привычка. Есть одна неприятная вещь во всех этих парнях типа Эда Дипно: когда надо спасать свою шкуру, они становятся чертовски умными. Они съезжают с катушек, избивают кого-нибудь до полусмерти… а потом приходят в себя, и ты ни за что не подумаешь, что они вообще способны на такие вот мерзости. Но если вы застаете их сразу после такого «взрыва» – как это случилось с вами, Ральф, – у вас есть шанс заметить, как они стоят, рассеянно вертят головой, может быть, слушают музыку и пытаются снова прийти в норму.
– Да, именно так все и было, – сказал Ральф. – Именно так все и было.
– Этот трюк используют очень многие, причем зачастую достаточно долго: с виду они якобы полны раскаяния, потрясены своими собственными действиями, они готовы расплатиться за свои грехи. Они говорят рассудительно и убедительно, они обаятельны и милы, и часто бывает, что практически невозможно разглядеть под всей этой мишурой их сущность, а сущность их такова – они безумны, как мартовские зайцы. Даже в таких совсем уже запущенных случаях, как, например, с Тедом Банди, они иногда умудряются на протяжении нескольких лет выглядеть вполне нормальными людьми. Хорошо еще, что таких, как Тед Банди, совсем немного, что бы там ни писали в книгах и ни показывали в кино.
Ральф глубоко вздохнул.
– Какой бардак.
– Да уж. Но в этом есть и свои плюсы: у нас будет возможность подержать его подальше от нее, по крайней мере какое-то время. Его, разумеется, выпустят к ужину под залог в двадцать пять долларов, но…
– Двадцать пять долларов? – переспросил Макговерн. Его голос звучал одновременно удивленно и цинично. – И это все?!
– Ага, – сказал Лейдекер. – Я обвинял его в преступлении второй степени тяжести, потому что это звучит угрожающе, но у нас в штате Мэн избиение жены не считается особо тяжким преступлением.
– Но все-таки в новом законе есть и кое-что полезное, – сказал Крис Нелл, присоединяясь к их разговору. – Если Дипно захочет выйти под залог, он должен пообещать, что не будет пытаться связаться со своей женой до слушания дела в суде, то есть он не должен приходить к ней домой, заговаривать с ней на улице и даже звонить по телефону. Если он не выполнит это условие, он сядет в тюрьму.
– Я если он согласится, а потом все начнется по новой? – спросил Ральф.
– Ну, тогда мы точно его посадим, – ответил Нелл, – потому что это уже уголовное преступление… или может быть названо таковым, если окружной прокурор захочет сыграть совсем уж круто. В любом случае нарушители закона об освобождении под залог проводят в тюрьме куда больше, чем с утра и до ужина.
– И еще очень хотелось бы верить, что его супруга, ради беседы с которой он может нарушить этот закон, будет жива к тому моменту, как его посадят в тюрьму, – сказал Макговерн.
– Да, – мрачно кивнул Лейдекер. – Иногда это самое главное.
Ральф пришел домой и уставился в телевизор, но смотрел не в экран, а скорее сквозь. Так он просидел часа полтора. Потом, во время очередной рекламы, он встал, чтобы проверить, не осталась ли в холодильнике кола, но по дороге споткнулся и схватился за стену, чтобы не упасть. Его трясло и тошнило. Он, конечно, понимал, что это всего лишь запоздалая реакция на стресс, но слабость и тошнота все равно сильно его напугали.
Он снова сел, глубоко вздохнул и пару минут посидел в кресле, опустив голову и закрыв глаза, потом встал и медленно пошел в ванную. Он наполнил ванну теплой водой и сидел отмокал, пока не услышал, что начался «Ночной суд», первый из послеобеденных сериалов – он оставил телевизор включенным, и ему было все слышно из ванной. К этому времени вода остыла и стала почти ледяной, и Ральф был только счастлив вылезти из ванны. Он вытерся, облачился в свежую одежду и подумал, что сейчас вполне можно поесть чего-нибудь легкого. Он вышел на лестницу и позвал Макговерна, может быть, тот захочет составить ему компанию, но не услышал ответа.
Ральф поставил воду, чтобы сварить пару яиц, и позвонил в госпиталь Дерри по телефону, который стоял тут же, на кухне. Его звонок перевели в Службу иформации о больных. Дежурная медсестра проверила данные на компьютере и сообщила Ральфу, что да, Элен Дипно была доставлена к ним в больницу. Ее состояние в данный момент удовлетворительное. Нет, она понятия не имеет, кто сейчас заботится о ребенке миссис Дипно, но в ее списках Натали Дипно не значится. Нет, Ральфу нельзя навестить Элен, но не потому, что доктор не разрешил пускать к ней посетителей; миссис Дипно сама попросила, чтобы к ней никого не пускали.
Почему? – хотел спросить Ральф, но передумал. Женщина из Службы информации скорее всего скажет ему, что она сожалеет, но у нее нет таких данных, тем более что Ральф решил, что эти данные были у него в компьютере, в том самом компьютере, который располагается между ушами. Элен не хотела никого видеть, потому что ей было стыдно. Она не виновата в том, что случилось, но Ральф рассудил, что для самой Элен это ничего не меняет. Половина Харрис-авеню видела, как она ковыляла по улице, ни дать ни взять – избитый боксер на ринге после того, как рефери остановил бой; ее отвезли в больницу на «скорой», и виноват во всем был ее муж – отец ее дочери. Ральф очень надеялся, что ей дадут что-нибудь, чтобы она спокойно спала ночью. А утром, хотелось бы думать, ей все увидится в другом свете. В лучшем свете… потому что, Бог свидетель, хуже уже некуда.
«Черт подери, вот бы и мне что-нибудь дали, чтобы я мог спокойно спать ночью», – подумал он.
Тогда иди на прием к Литчфилду, идиот, – немедленно отозвалась другая часть его сознания.
Женщина из Службы информации спросила у Ральфа, может ли она еще чем-нибудь ему помочь. Ральф сказал, что нет, и начал было благодарить ее, но услышал в трубке короткие гудки.
– Замечательно, – сказал Ральф в пустоту. – Очень мило. – Он повесил трубку и осторожно опустил яйца в кипящую воду.
Десять минут спустя, когда он сидел за столом и сверлил взглядом яйца, которые лежали на тарелке, как самые крупные в мире жемчужины, зазвонил телефон. Ральф отставил тарелку в сторону и взял трубку.
– Алло?
Тишина. Только чье-то дыхание и тишина.
– Алло? – повторил Ральф.
В трубке снова послышалось чье-то дыхание, а потом раздался звук, который больше всего был похож на сдавленный всхлип. Потом – короткие гудки. Ральф повесил трубку и пару секунд смотрел на телефон, хмуря брови.
– Ну давай, Элен, – сказал он. – Перезвони. Пожалуйста.
Потом он опять сел за стол и наконец приступил к своей скромной трапезе.
Пятнадцать минут спустя, когда Ральф мыл посуду, опять зазвонил телефон. Это не она, подумал Ральф, вытирая руки. Он повесил полотенце на плечо и пошел к телефону. Точно не она. Скорее всего Билл или Луиза.
– Привет, Ральф.
– Здравствуй, Элен.
– Это я звонила тебе несколько минут назад. – Ее голос был хриплым, как будто она напилась пьяной или долго плакала, а Ральф не думал, что пациентам в больнице разрешают употреблять спиртное.
– Я так и понял.
– Я услышала твой голос и… я… я не смогла…
– Все в порядке, я все понимаю.
– Правда? – Она шмыгнула носом.
– Да, мне кажется, да.
– Пришла медсестра и дала мне болеутоляющее. Хотелось сразу его принять и лечь спать… очень болит лицо… но я не могу лечь спать, пока не поговорю с тобой и не скажу, что должна сказать. Боль – это очень неприятно, но это еще и стимул.
– Элен, ты не должна ничего мне говорить.
Но он боялся, что все-таки должна. И еще он боялся того, что она может ему сказать… боялся, что она будет злиться на него, потому что злиться на Эда она не могла.
– Нет, я должна. Я должна сказать тебе спасибо.
Ральф прислонился к двери и на мгновение закрыл глаза. Он, конечно, почувствовал облегчение, но теперь он не знал, что ответить. Он был готов сказать: «Мне очень жаль, что ты так думаешь, Элен», – сказать это очень спокойным голосом, но этот сценарий мог бы пригодиться, только если бы она начала разговор с вопроса о том, не пора ли ему перестать совать свой непомерно длинный нос в чужие дела.