Эй, приятель. Если ты не можешь поменять этот сон на другой, тогда попробуй просто повернуть выключатель и вылезти из него – проснуться то есть.
Он прошел уже половину расстояния до странной штуковины, и у него уже не осталось сомнений в том, что это было такое: не баскетбольный мяч, а голова. Кто-то закопал человека в песок по шею, и, как Ральф неожиданно понял, скоро начнется прилив.
Он не проснулся – он побежал вперед. И в это мгновение пенистый край одной из волн коснулся головы. Человек открыл рот и закричал. И хотя голос срывался, Ральф узнал его сразу. Это был голос Каролины.
Еще одна волна нахлынула на берег и попыталась утащить за собой волосы, прилипшие к мокрым щекам. Ральф побежал быстрее, зная, что скорее всего он опоздает. Прилив был достаточно сильным. И он утопит ее куда быстрее, чем сам он успеет выкопать ее из песка.
Тебе не надо спасать ее, Ральф. Каролина уже мертва, и умерла она вовсе не на пустынном пляже. Это случилось в палате 317 в Городской больнице Дерри. Ты был с ней в тот момент, и звук, который сопровождал ее смерть, был вовсе не гулом прибоя. Это было шуршание снега с дождем за окном. Помнишь?
Да, он все помнил, но все равно бежал – все быстрее и быстрее, – поднимая ногами облачка белого песка.
Ты не успеешь даже добежать до нее, ты же знаешь, как это обычно бывает в снах? Все, к чему ты бежишь, либо отступает, либо превращается во что-то еще.
Нет, в стихотворении было не так… или так? Ральф точно не помнил. Он помнил только, что рассказчик в панике убегал по лесу от чего-то смертельно
(Оборачиваясь на бегу, я различаю его силуэт.)
опасного. Это что-то гналось за ним по лесу… охотилось на него, приближалось к нему.
А он был все ближе к темному силуэту на песке. Она ни во что не превратилась, и только когда Ральф опустился на колени перед Каролиной, он понял, почему не сумел узнать свою жену, женщину, с которой они прожили вместе 45 лет: с ее аурой творилось что-то ужасное. Она прилипла к ее коже, как грязный мешок. Когда тень Ральфа упала на Каролину, она подняла глаза, и они закатились, как глаза лошади, которая сломала ногу, одолевая слишком крутой подъем. Она тяжело дышала, и с каждым выдохом у нее из носа вырывались клубы серо-черной ауры.
Потрепанная, изодранная в клочья веревочка, поднимавшаяся от ее головы, была лилово-черная – цвета гноящейся раны. Когда Каролина снова открыла рот и закричала, у нее изо рта вылетела неприятная светящаяся масса, липкие нити, которые исчезли почти сразу, как Ральф их заметил.
Я спасу тебя, Кэрол! – закричал он. Он упал на колени и принялся разрывать песок вокруг своей жены, как собака, выкапывающая кость… и когда эта мысль пришла ему в голову, он вдруг понял, что Розали, утренний обходчик Харрисон-авеню, устало сидит рядом. Как будто это его мысль вызвала сюда собаку. Грязная черная аура окружала и Розали тоже. Между лапами у нее лежала панама Билла Макговерна, вся измызганная и изрядно изжеванная.
Так вот куда делась эта чертова панама, мимоходом подумал Ральф, потом повернулся к Каролине и начал копать еще быстрее. Но все равно ему удалось откопать только одно плечо.
Не трать время, Ральф! – закричала на него Каролина. Я уже мертва, помнишь? Следи за следами белого человека, Ральф! Следи…
Волна – темно-зеленая в глубине и белая по краям – поднялась в море футах в десяти от пляжа. Она обрушилась на песок, залив ноги Ральфа холодной водой и моментально накрыв голову Каролины месивом пены и песка. А когда волна отхлынула, Ральф услышал, что теперь кричит он – кричит от ужаса, запрокинув голову к безразличному синему небу. Эта волна за секунды сделала то, на что обычно уходят месяцы радиационного облучения: она смыла все волосы на голове Каролины, оголив череп. И голова начала как-то странно вздуваться в том месте, где начиналась черная веревочка.
Каролина, нет! – завыл Ральф, копая еще быстрее. Теперь песок стал влажным и неприятно тяжелым.
Не обращай внимания, сказала она. С каждым произнесенным словом у нее изо рта вылетали серо-черные облачка, похожие на грязный дым из фабричной трубы. Это просто опухоль, и она не оперируется, так что не трать свой сон на эту часть представления. Какого черта, долог путь обратно в Эдем, поэтому не обращай внимания на мелочи. Тебе надо найти следы…
Каролина, я понятия не имею, о чем ты говоришь.
Нахлынула очередная волна, замочив Ральфа до талии и снова накрыв Каролину с головой. И когда эта волна отхлынула, Ральф увидел, что опухоль на голове у Каролины начинает вскрываться.
Поймешь, уже очень скоро поймешь, – ответила Каролина, а потом вздутие у нее на голове лопнуло со звуком, напоминающим стук деревянного молотка, когда им отбивают мясо. В чистый, пахнущий солью воздух выплеснулась струя крови, и из дыры в голове Каролины полезли черные жуки. Ральф никогда не видел таких жуков – даже во сне. Они вызывали у него почти истерическое отвращение. Он бы, наверное, убежал и бросил бы Каролину, но он почему-то застыл на месте и не мог даже пальцем пошевелить, не говоря уже о том, чтобы куда-то бежать.
Некоторые жуки заползли обратно в голову Каролины через рот, но большинство спустилось по ее щеке и плечу на влажный песок. И их странные обвиняющие глаза все время смотрели на Ральфа. Это все ты виноват, как будто говорили эти глаза. Ты мог бы спасти ее, Ральф, и кто-нибудь сильнее и лучше тебя наверняка бы спас.
Каролина! – закричал он и протянул к ней руки, но тут же убрал, испугавшись черных жуков, которые все еще лезли у нее из головы. Рядом сидела Розали в своем собственном облаке черноты и обреченно смотрела на Ральфа, держа в пасти пропавшую панаму Макговерна.
Один глаз Каролины выскочил из глазницы и упал на белый песок, как капля черничного варенья. Из пустой глазницы тут же полезли жуки.
Каролина! – кричал он. Каролина! Каролина! Кар…
– …олина! Каролина! Кар…
Неожиданно – в ту же секунду, когда Ральф понял, что сон уже кончился – он понял, что падает. И зафиксировал это в сознании за миг до того, как рухнул на пол. Он умудрился как-то смягчить падение, выставив руку, и скорее всего спас себя от ощутимого удара головой, зато под повязкой на левом боку опять начало ныть. Но в первый момент он даже не чувствовал этой боли. Он чувствовал только страх, отвращение и мучительную тоску – но больше всего все-таки облегчение. Плохой сон – самый кошмарный сон в его жизни – закончился, и он снова вернулся в реальный мир.
Ральф задрал свою и так уже почти расстегнутую пижаму и проверил повязку, не пошла ли кровь; убедился, что все нормально, и сел на полу. Это вроде бы незначительное усилие окончательно его доконало; мысль о том, чтобы встать и, может быть, даже опять лечь в постель, казалась совершенно невыполнимой. По крайней мере на данный момент. Может быть, чуть попозже… когда сердце станет стучать чуть спокойнее.
А можно ли умереть от кошмара? – подумал он, и в ответе ему послышался голос Джо Вайзера: Можно, и даже не сомневайтесь, Ральф, хотя медэксперты обычно пишут «самоубийство» в графе «причина смерти».
Все еще дрожа из-за приснившегося кошмара, Ральф сидел на полу, обхватив колени правой рукой, и думал о том, что некоторые сны действительно запросто могут убить. Детали жуткого сна уже начали исчезать из его памяти, но все самое страшное запомнилось слишком хорошо: этот чавкающий звук, как будто кто-то отбивает мясо деревянным молоточком, и отвратительные жуки, лезущие из головы Каролины. Они были толстые, лоснящиеся и живые… а почему нет? Они же питались мертвым мозгом его жены.
Ральф глухо застонал и провел по лицу левой рукой, что вызвало новый укол резкой боли в раненом боку. Потом он отнял руку, и ладонь была мокрой от пота.
Как она там говорила, чего ему следует бояться? Ловушек белого человека? Нет – следов, а не ловушек. Следов белого человека, что бы это ни значило. А еще что-то было? Может, да; может, нет. Он не мог вспомнить, и что с того? Это был только сон, Господи Боже, всего лишь сон, а вне того фантастического мира, который описывали бульварные газеты, сны ничего не значили и ничего не доказывали. Когда человек ложится спать, его мозг превращается в подобие сороки, которая ворошит самые ненужные воспоминания и впечатления и ищет не что-то ценное или полезное, а самые яркие и блестящие фрагменты. А потом собирает их в какие-то отвратительные коллажи, напоминающие шоу уродов, которые обычно производят впечатление, но смысла в них не больше, чем в детском лепете Натали Дипно. В том сне была Розали и даже пропавшая панама Билла Макговерна, но это еще ничего не значит… кроме того, что завтра он не станет принимать эти болеутоляющие таблетки, которые дали ему врачи «скорой помощи», даже если от боли ему захочется лезть на стенку. Потому что та единственная таблетка, которую он принял во время вечерних новостей, не только не помогла ему поспать подольше, как он надеялся, но и, вне всяких сомнений, сыграла свою роль в том, что ему приснился этот кошмар.
Ральф кое-как поднялся с пола и сел на край кровати. Волна слабости накрыла его, как парашютный шелк, и он пару минут посидел с закрытыми глазами, дожидаясь, пока не пройдет слабость. И пока он сидел, опустив голову и закрыв глаза, он дотянулся до лампы на тумбочке и включил свет. Так что когда он открыл глаза, спальня была освещена теплым желтым светом, который был очень ярким и вполне реальным.
Ральф взглянул на часы рядом с лампой. 1.48 ночи, а он уже проснулся и совершенно не хочет спать, хотя он и принял болеутоляющее. Он встал, медленно прошел на кухню и поставил чайник. Потом прислонился к столу и начал массировать бок под повязкой, пытаясь унять боль, которую вызвали его недавние «приключения». Когда чайник закипел, он заварил себе чашку чая «Спокойный сон» – хорошая шутка – и пошел вместе с чашкой в гостиную. Он упал в кресло-качалку, даже не позаботившись о том, чтобы включить свет; ему вполне хватало у