— Все в порядке. Задание выполнено полностью.
Я с гордостью подумал, что только непреклонная вера в наше дело могла вдохновить юношу, еще ученика, на такой подвиг — проникнуть в звериное логово и стать победителем.
— Добро, — сказал я. — Жди меня там... у командира части..
Газик наготове стоял во дворе. Я взял с собой троих разведчиков из околийского управления и выехал на встречу с юным героем, сгорая от нетерпения поскорее пожать ему руку. Я представлял себе его взволнованное, разгоряченное лицо. Вспоминал, что он мог быть и кротким, и застенчивым, и мягким как воск. Вспоминал, с какой любовью он рассказывал мне о своей невесте...
После разгрома герасимовской банды (это была предыдущая операция), в которой участвовал и Звезда, он изъявил желание служить в органах государственной безопасности, уверяя меня, что именно в этом видит свое призвание. Я старался отговорить его от этого. И не без оснований. Он рос сиротой, только что закончил учебу в гимназии и фактически был еще совсем мальчишка. Однажды я уже получил за него нагоняй. Как-то послал я его связным к оперативной группе, находившейся в горах в засаде, и юноша чуть было не погиб. Сам не знаю почему, но я не снабдил его оружием. Видимо, я полагал, что в тех местах он не может встретиться с бандитами, и уж никак не допускал, что он сам решится выйти им навстречу. А он вышел — один против троих, да еще с голыми руками. Спас его сторож. Бандиты готовились уже расстрелять паренька, но в это время сторож выстрелил из ружья. Бандиты испугались и убежали. Благодаря этому счастливому случаю паренек добрался до назначенного места, хотя и был ни жив ни мертв. После этого я вновь попытался убедить юношу, что его призвание не в нашей работе. Мне было известно, что он пишет стихи, и я советовал ему вступить в общество «Славянская филология». Кроме всего прочего, он не отличался здоровьем, из-за чего ему уже второй год подряд давали отсрочку от службы в армии. Не мог я, просто не имел морального права убеждать товарищей из областного комитета партии в целесообразности и полезности принимать в органы государственной безопасности этого юношу. Однако он страстно хотел стать только оперативным работником. Я объяснял ему, что время кровавых схваток с врагом уходит в область предания, что наступает эпоха созидания, когда стране понадобятся ученые, архитекторы, поэты, художники. Но он был непреклонен...
По пути к месту, где находилась схваченная банда, я не спрашивал Звезду ни о чем. Я не видел в этом необходимости; парень так переволновался, что сейчас ничего связно не мог бы рассказать. Пока достаточно было сообщения о том, что все сделано, что «все в порядке». Обо всем остальном я надеялся узнать там, в горах, от Каменова, который дожидался нашего приезда.
Солнце уже клонилось к закату. Деревья отбрасывали длинные размытые тени. На опушке леса стоял Каменов. Возле него сидела группа мужчин.
— Где Фантом? — спросил я, вглядываясь в лица сидящих мужчин, охваченных страхом, и не видя среди них опасного убийцы.
— Вон он, там! — ответил Каменов, показав рукой за спины сидящих. Там, на поляне, примыкавшей к лесу, ничком лежал мужчина, уткнувшись в старую, пожухлую листву. Он лежал, неловко подвернув под себя правую руку и как-то неестественно подогнув ноги. Я сразу узнал в нем адвоката Павлова и вспомнил, каким он предстал передо мной тогда, на панарджийском стрельбище, — стройный, надменный, самодовольный. Сейчас он лежал в своем темно-сером пальто в крапинку и темно-сером костюме. На нем были его неизменный красно-кофейного цвета галстук, мягкая шляпа и модные полуботинки.
Глядя на неподвижно лежавшего Фантома, я сердито спросил:
— Что это? Разве я не говорил? Разве не предупреждал о том, что его необходимо взять живым?..
— Не удалось взять его живым! — как-то неуверенно и в то же время со злостью проговорил Каменов и тут же добавил: — Он даже спал с гранатой в руках!
И тут где-то рядом со мной я услышал всхлипывание. Это плакал наш юный герой — Звезда. Наконец сквозь слезы он проговорил:
— Он меня вынудил... Я не хотел... Он собирался бросить гранату, но я его упредил. Он хотел всех нас уничтожить... Я виноват, я один виноват в этом...
Я не стал его успокаивать. Юноше надо было поплакать после всего пережитого. Говорят, слезы иногда помогают...
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ПОДВИГ
Этот случай не отличается особым драматизмом, хотя в данной истории и замешан известный бандит Георгий Андреев, которого за его исключительное сходство с министром иностранных дел Японии прозвали Мацуокой. Он держал в страхе население почти половины округа, а его жестокость не знала предела. Бывшие полицейские в своих показаниях писали, что Андреев самолично отрубал топором головы у своих жертв, а потом насаживал их на палки и носил по селам. Этот головорез не мог ни есть, ни пить, ни спать, если промахивался при стрельбе и не видел человеческой крови. Известно было, что Мацуоку арестовали в Ихтимане еще в первые дни после 9 Сентября, но как ему удалось в тот же вечер бежать из-под стражи из околийского управления, никто не знал. И теперь всякий раз, где бы он ни появлялся вновь, людей охватывал панический ужас.
Я тщательно избегал встречи по пути в Елин-Пелин с одной женщиной, которая всегда останавливала меня возле околийского управления. Всякий раз, встречаясь с нею, я, как работник госбезопасности, испытывал угрызения совести. Эта женщина упорно, хотя и безуспешно, лечила свою дочь, восемнадцатилетнюю девушку редкой красоты, сошедшую с ума после того, как она летом тысяча девятьсот сорок четвертого года попала в руки жандармского сержанта Мацуоки. Мать не могла себе представить, что пережило ее дитя в помещении полицейского управления, но вновь и вновь вспоминала тот момент, когда сияющий и надменный Мацуока с важным видом привел ее дочь домой и небрежно сказал:
— Бери, привел тебе твою святую! Теперь она праведная. Можешь быть за нее спокойна!
И каждый раз эта мать дожидалась моего прихода и молча смотрела на меня. Взгляд ее говорил о многом. Она задавала один лишь вопрос: «Взяли Мацуоку?» И этот вопрос как бичом хлестал по моему сознанию. Никто не знал, когда можно будет ответить на него положительно.
Служил в околийском управлении товарищ по фамилии Милков. Он был несколько старше нас и, надо сказать, значительно опытнее. Вот ему-то и было поручено вести это дело — поиск и обезвреживание бандита. Несколько дней назад Мацуока по дороге в Чукурово остановил повозку, на которой ехали пять человек — двое мужчин, двое детей и женщина. Он жестоко расправился с мужчинами, размозжил головы детям, а женщину забрал с собой. Через три дня ее, чуть живую, подобрали на дороге в чукуровскую каменноугольную шахту.
Действиями Мацуоки руководили из-за границы. Ему предписывалось перемещаться по округе, терроризировать и убивать беззащитных людей, осуществлять поджоги, наводить страх на население деревень и вербовать себе сторонников среди недовольных новой властью. Для другой, более «чистой» работы предназначались другие отряды, но с ними Мацуоке запрещалось вступать в контакт. Таким образом, соблюдалось своего рода «разделение труда».
Наш Милков собрал исчерпывающие данные о банде Мацуоки, провел не одну засаду, чтобы поймать бывшего жандармского сержанта, но тот всякий раз уходил целым и невредимым. Сеть его осведомителей и сообщников уже была раскрыта, а Мацуока оставался на свободе и находил себе новых сообщников. Естественно, все это омрачало Милкова. Он, не жалея сил, работал почти круглосуточно и очень нервничал. Да и сверху нам не давали покоя, поскольку такая обстановка мешала партийным организациям на местах проводить кооперирование сельского хозяйства. И вот однажды утром Милков вошел ко мне в кабинет усталый и раздосадованный, швырнул на стол огромную папку и, тяжело вздохнув, сказал сквозь зубы:
— Хватит! Пусть кто-нибудь другой ловит Мацуоку! Я, товарищ инспектор, больше не могу заниматься этим делом.
— Как это не можешь? — удивленно спросил я. — Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?..
Милков разразился такой залихватской бранью по адресу Мацуоки, что мне стало как-то неудобно. Потом он сел и начал объяснять обстоятельства, которые довели его до такого состояния.
Почти двадцать дней Милков подготавливал встречу с бандитом и с большим трудом наладил контакт с его надежным сообщником, заброшенным из-за границы. Мацуока заинтересовался Милковым и захотел встретиться с ним.
Поздно вечером наш сотрудник прибыл к месту явки, и только он подал условный сигнал, как неожиданно из леса вышел сам главарь банды. Он был в широких шароварах, заправленных в сапоги, в меховой шапке, красиво вышитой рубахе и темной куртке нараспашку. На плече у него висел автомат, сбоку болтался охотничий нож, за поясом — два пистолета.
Они обменялись паролями, и Мацуока, указав рукой на поваленное дерево на опушке леса, предложил:
— Садись!
Милков осторожно оглянулся, но не заметил ничего подозрительного. Бандит смело и уверенно направился к дереву, Милков последовал за ним. Впоследствии он очень сожалел, что не пристрелил Мацуоку сразу, как только они сели. Как потом объяснил Милков, ему уж очень любопытно было поговорить с этим извергом, наводящим ужас на жителей окрестных деревень.
— Здесь не опасно? — спросил Милков.
— Раз здесь я, значит, не опасно! — небрежно ответил Мацуока, и в голосе его прозвучала такая самонадеянность, что наш сотрудник едва сдержался, чтобы не всадить ему пулю в лоб.
— Прежде всего в знак нашего знакомства я хочу сделать тебе подарок! — проговорил Милков, протягивая Мацуоке свой парабеллум, и добавил: — Доверие за доверие!
Мацуока принял подарок, внимательно осмотрел его при лунном свете, сдержанно поблагодарил и засунул парабеллум за пояс рядом с двумя своими пистолетами, а потом многозначительно пообещал:
— У меня нет оружия для подарка, но в другой раз постараюсь ответить тем же.