Когда Антон переоделся в принесенную ему сухую грубую суконную одежду, начальник пристально посмотрел на него и внезапно спросил:
— А мы, пожалуй, знакомы, да?
— Так точно, господин начальник, знакомы! — Антон внезапно вскочил со стула, чтобы встать по стойке «смирно», но тут же свалился на него как подкошенный: ногу пронзила невыносимая боль.
— Еще немного — и мы станем приятелями!.. — сказал начальник и с нескрываемым любопытством посмотрел на юношу. — А где мы познакомились, не помнишь?
— Не могу вспомнить, господин начальник, но вас все знают, — ответил Антон.
— И обязательно говорят обо мне, да? А что все-таки говорят люди?
— Ничего не знаю, господин начальник, только слышал, что вас называют самым скверным полицейским, однако...
— Вот видишь, какие люди? Самый скверный полицейский!.. Почему меня так называют? — оживился начальник. — За то, что я оберегаю державу, охраняю порядок?! Как будто мне больше всех нужно! Вот и старайся! Ну ничего, мы с тобой станем друзьями, и ты убедишься... Только у меня одно условие: говорить правду!
— Так точно, господин начальник, только правду! — отрывисто, по-военному ответил Антон, и плечи его вздрогнули.
— Вот это хорошо! Я всегда любил откровенных людей! Хочешь сигарету? — Он протянул руку, взял оставленную на столе пачку и поднес ее Антону.
— Не надо, господин начальник, не курю! — отказался Антон.
— Очень хорошо! В молодежной организации учат вас этому... не курить, не пить?..
— Так точно, господин начальник, там!
— Браво! И теперь, как партизан, вас тоже учат? — небрежно бросил полицейский, закуривая сигарету и садясь напротив Антона.
— Так точно, господин начальник, учат. Выступаем с лекциями, делаем рефераты...
— Сколько человек в вашем партизанском отряде? — внезапно прервал его полицейский, протягивая руку к пепельнице.
— Совсем не знаю, господин начальник! — механически ответил Антон.
Полицейский начальник посмотрел на юношу с озабоченным видом. Казалось, все шло хорошо, и он уже ожидал совсем другого ответа. Пришлось замолчать. Казалось, он испугался, что слишком быстро далеко зашел, а ему никак не хотелось выдавать себя или переигрывать.
— Как?.. Разве мы не условились вести себя как друзья и говорить только правду?
— Так точно, господин начальник, только правду! — снова воскликнул Антон, не отрывая от него глаз.
— Вот и врешь! — не сдержался полицейский начальник.
— Никак нет, господин начальник, не вру!
— Тогда почему же не говоришь, где находится партизанский отряд? — более спокойно спросил полицейский.
— Ничего не знаю, господин начальник, поэтому и не говорю...
— Глупости! Теперь ты станешь уверять меня, будто все забыл?
— Так точно, господин начальник, если вас так же будут бить, то и вы тоже все забудете!
Полицейский начальник умолк, скривив губы. Он чувствовал, что игра закончилась, не успев начаться. Лицо его вытянулось, глаза сузились.
— Жаль! — со вздохом произнес он. — Такой молодой, а спешит, спешит... И куда спешит?
Антон промолчал.
— Будь спокоен! Раз не хочешь говорить, я не буду расспрашивать тебя. Советую тебе хорошенько подумать. Ты выбрал себе плохую дорогу. Смотри, как она у тебя кривит и петляет... А куда?
— Мой путь уже завершен, господин начальник! Вы лучше подумайте, куда ведет вас ваша дорога! — неожиданно для себя дерзко ответил Антон.
— Гм! — Полицейский снисходительно улыбнулся, окинув юношу взглядом, полным такого превосходства, какое ощущает человек, облеченный властью. — Ты понимаешь, какая разница между мной и тобой?
— Я хочу есть, господин начальник, — уклонился от ответа Антон.
Полицейский начальник взглянул на юношу, встал из-за стола, повернулся, подошел к окну, открыл его, а затем вновь закрыл. В кабинете было душно, чугунная печка накалилась докрасна.
— Послушай, почему ты считаешь, что мы непременно расстреляем тебя?
Это было неожиданно.
— У вас нет другого выхода, господин начальник! — тихо произнес Антон.
— По-твоему, мы, полицейские, только и способны убивать, сеять смерть, не так ли? Вы бегаете, а мы ловим и уничтожаем вас...
— Здесь вы ошибаетесь, господин начальник! — дерзко прервал его Антон. — Всех уничтожить вы не сможете, а мы не простим вам!..
— Смерть!.. — произнес приговор Димо.
Осужденный весь трясся. Он совсем обессилел и равнодушно взирал на балканские сосны и голубое небо с плывущими по нему белыми облаками. Казалось, этот человек уже давно отрешился от жизни. Но что стоила его смерть теперь, когда предательство совершилось и пять ремсистов заточены в тюрьму, когда Шопа мертв, а Лиляна брошена на берегу реки, чтобы ее нашли там замерзшей? Предателя поймали в его собственной бозаджийнице[13]. Он ничего не отрицал и только дрожал от страха всю дорогу до партизанского лагеря. Заикаясь, он рассказывал, как в бою его взяли в плен, как потом палачи привели к нему дочь и стали раздевать ее. Он не выдержал и предал. Однако почему он сразу не поделился всем со своими товарищами, почему никого не поставил в известность, а продолжал предавать одного за другим, пока наконец его не разоблачили и не поставили для расстрела к сосне, — этого осужденный и сам не мог понять. А человек только сам всевластен над своим собственным достоинством и совестью. Казнь не залечивает ран от преступлений, она просто карает предателя, и только...
Кто-то прошагал по коридору и вышел наружу. Электрическая лампочка едва заметно закачалась, и по облупленной стене пробежала тень. Мануш удивленно поднял брови и продолжал:
— Эй вы, люди, скажите, почему в сказках богатыри всегда побеждают, а все ламии[14] повержены? Ведь в жизни-то зло остается, и вот мы теперь ходим по Пирину, Риле и Родопам и боремся с ним. А дело это нелегкое. Если вы спросите меня начистоту, то я скажу: мне эти сказки не нравятся, они обманывают, уводят в сторону. Настоящие сказки должны кончаться иначе: одну ламию убивают, но остается другая, пострашнее, и мы ведем с ней битву.
В землянке мерцает пламя керосиновой коптилки, и при свете ее Ивайла пишет листовки для передачи подругам по гимназии, а тень, отбрасываемая ее рукой, причудливо движется по стене.
— Только не воображай, что ты вкусил плод древа жизни! Неужели ты не понимаешь, что твою молодость превратили в мишень, продырявленную пулями еще до того, как ее направили против нас!
— У нас разные понятия, господин начальник. Нет смысла говорить об этом. Стреляйте — и дело с концом!
Полицейский начальник стал молча расхаживать по кабинету, а затем снова сел напротив Антона.
— Слушай, ну а если я дам тебе возможность бежать от полиции?
— Мне все равно, будет ли это при попытке к бегству или в вашем кабинете! — Антон стиснул зубы. — Но мои друзья отомстят, отомстят!
— Да... Такие, как ты, или живут вечно, или умирают неизвестными! — произнес полицейский, пристально вглядываясь в юношу.
— Да здравствует Красная Армия! — неожиданно воскликнул Антон, словно стоял уже перед дулом пистолета.
— Хорошо, хорошо! — громко засмеялся полицейский. — Знаю, что ты напичкан большевистскими идеями. Хочешь быть героем, не так ли? Слушай меня внимательно! Я освобожу тебя вечером. Иди в отряд и расскажи, что ты ни в чем не признался и никаких обещаний в полиции не давал! Скажи там, что тебя освободили просто так, потому что ты был симпатичен мне своим дерзким мальчишеским поведением!
«Этот полицейский, наверное, решил, что уже припер меня к стене, заставил спуститься с небес на землю! Или это уловка? Новая игра с обреченным на смерть?» Полицейский начальник говорил, чеканя каждое слово, видимо желая придать большую убедительность сказанному. Антон напрягся.
— Неужели вы думаете, что я верю вам, господин начальник?
— Ничего! Достаточно будет, если тебя там «примут и поверят», чтобы ты потом испытал всю жестокость своих друзей!
Антон недоверчиво покачал головой:
— Лжете, господин начальник!
— Увидишь, что будет!.. А я-то хотел сделать из тебя человека! Но ты оказался глиной, не пригодной даже для строительного кирпича!.. Старший!.. Эй, старший!
Заскрипела дверь, и в кабинет вошел уже знакомый Антону полицейский агент, который теперь был одет в полушубок. Вероятно, он все время ждал на улице и изрядно замерз.
— Старший спит, господин начальник!
— Возьми этого и убирайтесь отсюда! Отведи его на окраину и брось!
— Так точно, господин начальник! Но... — И он тут же спрятал свою заговорщическую улыбку.
— Без всяких «но»! — отрезал начальник и, повернувшись к Антону, сказал: — Если умный — через некоторое время сам найдешь меня. Ясно?
Начальник направился к выходу. Прогнившие доски прогнулись и заскрипели, висевшая лампа закачалась, и на стенах затрепетали тени.
— Ну давай, парень! Тихо! Тихо! — услышал Антон чей-то шепот, но не узнал голоса.
Коридор был пуст и темен. Безлюдный двор потонул во мраке зимней ночи. Забор стоял невысокий, но Антона пришлось приподнять. С трудом перевалившись на другую сторону, он уткнулся головой в снег и от бессилия не мог пошевелиться. Юноша чувствовал, как у него горели ноги, и, вероятно, поэтому ему было приятно лежать на снегу.
Антону вновь почудилось, будто его качают в колыбели. Кто же это?
Придя в себя, он понял, что кто-то взвалил его себе на спину. Во всем теле Антон ощущал сильную слабость, на этот раз, очевидно, от радости и согревающей душу надежды на спасение.
Неужели он вырвется на свободу? Вероятно, все это — сон! Слева послышался разговор. Человек с Антоном на спине метнулся в темный проезд около перекрестка, и оба затаили дыхание. Что это?! У полы кожаной куртки в Антона упиралось и время от времени постукивало нечто такое, что ему в этот момент нужно было больше всего.