Рука потянулась к чужому карману и нащупала сталь пистолета. Она была холодной, леденящей, но — удивительно — Антон от прикосновения к ней вдруг почувствовал, как его приятно обдало теплом и прибавило бодрости.
— Пошли!
Антон молчал. Да, это был полицейский агент, постарше того, молодого.
...Двигались один за другим. Первым шел Мануш. Под ногами скрипел снег, и его предательский скрип сопровождал партизан всю дорогу. Привалов не было, и люди, стиснув зубы, продолжали идти вперед. Шли молча, поскольку говорить строго запрещалось. Когда они стали пересекать проселочную дорогу, послышался шум приближавшегося мотоцикла, а затем на повороте блеснули фары грузовика. Партизаны залегли в кустах и замерли. Мотоцикл пронесся мимо, потом свернул с дороги и остановился. Свет фары мотоцикла оставался включенным и, прорезая серые сумерки, указывал путь грузовику с плотно закрытым брезентовым верхом. Машина прорычала, очевидно буксуя, и тоже остановилась.
Из кабины и кузова выскочили четыре человека в военной форме. Цель была очень удобной. Мануш застрочил из автомата. Нажал на спусковой крючок и Антон. Он стрелял до тех пор, пока не кончились патроны, а когда юноша стал перезаряжать свой пистолет и посмотрел в сторону мотоцикла, то увидел его уже исчезающим в сумерках.
В кузове лежали трое мужчин со связанными руками и ногами. Антон яростно развязывал веревки. Освободившись от оцепенения, люди заплакали: столь неожиданным было пришедшее спасение. Но радоваться не было времени: на выстрелы могли нагрянуть другие полицейские.
— Это наши! Конец мучениям!..
Среди освобожденных находился седой мужчина лет пятидесяти. Его лицо было все в синяках; видимо, его мучили больше всех. Освобожденных отправили к месту, куда за ними должны были прийти наши товарищи. Двое партизан отправились за продовольствием. Они осторожно обходили посты, скрытые засады, перебирались по скованным льдом речкам... А потом был чудесный привал у старика Косты. Запах домашнего хлеба... Хлеб и сало — за этим они приходили сюда. Продовольствие надо было обязательно доставить в отряд.
Старик Коста знал Кременскую мельницу. Он обещал пригнать двух нагруженных мулов. На всякий случай у старика было разрешение на передвижение по всей околии, но он хорошо знал и как скрытно пройти.
...А потом один направился к Тешово. Что может быть страшнее путешествия по заснеженным полям и темным лесам? Требовалось пройти через Папаз-Чаир и Млаки. А где противник? Вот-вот грянет выстрел... И он тоже ответит на него. А потом?.. К старухе Янинке он пришел сильно замерзшим и сразу же опустился на скамейку возле стены. Изумленная Янинка дала ему хлеба и, крестясь, посмотрела на его румяное, покрытое пушком лицо, которого еще не касалась бритва.
— Господи боже, пресвятая богородица! Поди, мать его плачет по нем! Сохрани его, господи!..
— Ну, ты жив?
Антон приоткрыл глаза и увидел над собой небо. Агент положил его голову к себе на колени и вглядывался в лицо юноши.
— Ну скажи хоть слово!
Антон молчал. Он ощущал только холодный воздух и видел лишь застывшее от мороза звездное небо.
— Ясно!
— Что?
— Ничего! Ты еще мал, чтобы все понимать!..
Под тяжестью тела Антона полицейский агент двигался медленно, с трудом переводя дыхание, шатался, проваливался по колено в снег.
— Остановись! — прошептал Антон.
— Пойдешь сам?
Зашагали друг за другом. Антону казалось, будто снег помогает ему идти: боли почти не чувствовалось. От слабости его шатало, но ему хотелось петь. Юноша думал, что все уже позади и он вновь на свободе, с пистолетом в руках! «И не какой-нибудь пистолет, а настоящий парабеллум, который, наверное, не нуждается в клещах для извлечения гильзы!.. Вот сколько требуется от человека — выдержать всего одну ночь. А может, сто ночей? Нет, сколько нужно!.. А после, после... Гора напротив, товарищи!..»
— Поднимемся вверх, а дальше пойдешь сам!
— А ты?
— У каждого своя дорога, парень! Куда ты пойдешь?
Приближался рассвет. Ятаки непременно ждут. Уговор был таков: разгрузят продовольствие на лесопилке и подождут Мануша. «Как там, наверху? Наверняка как легли, так и лежат не шевелясь, чтобы напрасно не тратить сил. Питание — ложка муки и немного снега. Это приказ! А может, мука уже кончилась? Нет, тогда ее оставалось еще на четыре дня...»
Как его пустили? Почему? Почему? Кроме Мануша он был единственным, кто мог еще ходить. Товарищи, особенно те, кто считал его маленьким, не знали, с кем имеют дело...
Будто сквозь сон, он услышал испуганный голос матери:
— Найди что-нибудь, принеси фасоли!.. Ребенок не держал во рту и крошки хлеба за эти дни!
Отец, улыбаясь, ответил:
— И все равно непоседа! Крепкого рода парень!.. Такие уж мы, Жостовы!..
На базе имелись овечий сыр, брынза, три банки меда, картофель, вяленое мясо и две кадки свиного сала. Но Велко выдал все. Он не знал, где пещера. Об этом было известно только Димо, Страхилу и Манушу, но подлец Велко заметил, как они возвращались от скал около озера, и ему оставалось лишь предположить...
А теперь они лежат и умирают с голоду. Ерме не хочется спать: ей снятся кошмары. Ивайла плачет. Лишние движения делать нельзя, и она не вытирает слез, медленно стекающих к уголкам ее бледных губ. Однако командир отряда Страхил каждый день чисто выбрит; ему досталась бритва от какого-то полицейского. Приведя себя в порядок, Страхил протяжно, делая длинные паузы, сказал:
— А теперь рассмотрим вопрос о роли личности в истории.
«Роль личности? Есть ли личности среди врагов? Бесспорно, имеются. А если это так, то почему они берут под свое знамя насилие и подлость?.. Нет! Для Велко смерти мало! Его надо заточить в пещеру, в ту пещеру, где были спрятаны продукты...»
...Антон пришел в Тешово. Старуха Янинка радостно встретила его.
— Господи боже, пресвятая богородица! Поди, мать его плачет по нем! Господи, сохрани его!
Она ходила в черном одеянии, согнутая, высохшая, и напоминала собой заросший пень вербы, ветки которого были побиты градом и торчали, словно растопыренные ладони. Она добросовестно поклонялась своему богу и верила в силу его.
Антону стало обидно, и он, улыбаясь, смело сказал ей:
— Перестань, бабушка Янинка! Молись лучше на нас, партизан!
Вошли в подвал. Старуха Янинка позаботилась: свиное сало, мука, сахар — все аккуратно хранилось... Однако продуктов оставалось немного: их уже успели подобрать ребята...
Ремсисты — настоящие комсомольцы! Как те, которые воюют там, на русских просторах. У тех и у других враг один. Важнее всего то, что он слушал радиопередачу из Москвы. Текст ее Димо уже отнес...
— Это же настоящее богатство! Береги его, бабушка Янинка, пока не придут наши. Всем хватит, чтобы перезимовать.
— Знаю, сынок! Ты получше смотри, когда пойдешь в город. Всюду жандармы...
Шли по бездорожью. Снег слепил глаза. В поле возле Ляски никто не встретился им. Антон двигался спокойно и уверенно. И вдруг как подкошенный упал на землю и головой зарылся в межу. «Веревка, колючая проволока?!» — пронеслось в голове. Двое полицейских сзади набросились на него.
— Ах ты, сопляк! — сквозь зубы прошипел один.
— Что, на царя пошел, а? — ударил Антона по лицу другой.
— Будь осторожен! — закричал Антон своему спутнику.
Где-то впереди блеснул выстрел, затем другой...
Агент замахнулся и бросил гранату. Взрыв огласил долину. Стрельба прекратилась. Антон немного прополз, затем попытался подняться, но правая нога его подогнулась. Боли не чувствовалось, не было ощущения ожога, но когда он вновь попытался встать, то не смог. Осторожно потрогал ногу — на руке осталась кровь. Икра ноги была прострелена. Ничего, рана неопасная, в сущности пустяковая. Только она все же мешает, сковывает движения. Неужели его вновь вернут в полицию?..
Агент подбежал к нему и, взвалив его себе на спину, пошел вверх по течению реки. Хрупкий лед трещал под ногами.
— Это, наверное, были ваши!.. Но почему они убежали? — с трудом переводя дыхание, сказал агент.
— Не может быть! Наши теперь...
И Антон замолчал. Ему очень хотелось продолжить, но какая-то сила остановила его. Язык стал заплетаться, и он закрыл глаза...
Ивайла плакала, Страхил успокаивал ее. Пеца пришивал пуговицу к брюкам.
— Спокойно, товарищи! Дисциплина — прежде всего! — говорил бай Манол, подходя то к одному, то к другому партизану. — Ой ты, матушка моя, надо продержаться еще два дня!.. Мануш и Антон непременно придут, и тогда у нас будет праздник с горячим супом. Бай Манол не обманывает вас! Разве я когда говорил неправду?..
Антона знобило. Он чувствовал, что силы покидают его. Вспомнились слова Димо: «Даже теряя сознание, коммунист не должен говорить то, чем может воспользоваться враг».
Рана Антона продолжала кровоточить. Они уже подошли к лесу, но им еще предстояло перевалить через гору и примерно через тридцать минут достичь крестообразной сосны, затем по склону спуститься влево и выйти к мосту, а от него сделать сто шагов вверх, к спасительной хижине старика Косты. А вдруг его нет? Хоть бы нашлось там чем подкрепиться!
Держись! Еще немного, совсем немного! Это твои горы, Антон! Единственные на свете. Здесь бродят всякие люди, но горы дают убежище только добрым. Горы и леса, то густые, то редкие, то темные, то солнечные... Здесь твои друзья. Они непременно придут и принесут спасение...
Полицейский агент остановился в изнеможении. Он не притворялся: ведь по крайней мере три часа он тащил на спине этого парня. Лицо заливал пот, дыхание останавливалось. Он посадил Антона на снег, сел рядом, достал сигарету, закурил и сказал:
— Дальше устраивайся сам! Можешь — не можешь...
— А ты действительно полицейский?
— Я же сказал тебе: у каждого свой путь в жизни! Только одни идут правильной дорогой, а другие приходят ни к чему — и конец...