Антон вел двух новых партизан, по словам Страхила, «на боевое крещение» и с каждым шагом все сильнее чувствовал ответственность за них. Антон думал о том, как бы обойтись без потерь при выполнении поставленной им задачи. Эти двое не знали, зачем надо идти через город. Они молча и послушно шли за Антоном, охваченные жаждой подвига. Они не спрашивали, куда и зачем ведет их Антон. Партизанский закон гласил: ты не должен знать то, что положено знать другому.
Старуха, которая приняла и накормила их, долго плакала, рассказывая им о сыне, который остался где-то в Среднегории. Ей ничего не было известно о нем. Приходило сообщение о том, что его уволили в запас в Пазарджике, а потом из полка в общину[17] поступило письмо с запросом, не вернулся ли он домой. Не раз к ней наведывались полицейские, и она вновь голосила: «Верните мне сына! Верните моего сына!» Кто-то из них пообещал: «Принесем тебе его голову, не плачь!..» И на этот раз она все плакала, приговаривая: «Ну а если сейчас они придут с проверкой, то опять начнут искать моего сына?..»
Антон понимал, что полицейские в любую минуту могли осуществить проверку в городе, но надеялся, что они не начнут ее с дома старой женщины.
Он огляделся, вспоминая, как они ночью вошли во двор: там росло дерево, дальше тянулись заборы вокруг окрашенных домов, мост на улице вел к центру и городскому саду. Сколько воспоминаний навевали скамейки под каштанами и на аллеях! Но все это уже в прошлом. Сейчас здесь должны развернуться другие события; они начнутся в кабинете полицейского начальника, а закончатся на улице. И пусть потом товарищи из штаба наказывают его, упрекают за самовольные, рискованные и безрассудные действия! Поручая ему этих двух парней, Страхил сказал: «Береги их. Они еще неопытные. И забудь про ребячество, ясно?» Антон не посмел признаться, что хотел на одну ночь завернуть в город, чтобы свести там кое с кем счеты.
— Ты сильно напугана, бабушка! — сказал он старушке. — Эти псы могли убить твоего сына, как убили они моих двух братьев. Настало время решать: или они нас, или мы их. Другого выхода нет. Не плачь! Когда мы уйдем, ты пойдешь в полицию и отнесешь туда записку! Я сейчас напишу им письмецо...
Необходимо было не только выразить угрозу и известить о том, что он вырвался на свободу, но и показать, какие политические убеждения делают его стойким в борьбе.
«Господин полицейский начальник! — начал Антон. — С некоторых пор перед полицией встали две задачи: первая — крепить власть и вторая — избивать честной народ. Сейчас уже возникла другая сила, в которую вхожу и я. Впрочем, это вам хорошо известно. Эта сила со временем объединит весь болгарский народ, и у нее будут также две задачи: первая — разрушить вашу власть; вторая — истребить полицейских и их агентов. Кто будет хозяином будущей державы, решит тайное и равноправное голосование. Примером нам служит великий Советский Союз. Пощады вам не будет. Слишком многое нас разделяет, и нам вдвоем не жить на земле. Мне поручили, когда я сочту необходимым, известить вас о том, что произойдет сегодня вечером. Приглашаю вас на встречу в беседке у фонтана в городском саду. Остерегайтесь, господин начальник! Жду вас в 21.00!
Смерть фашизму! Свобода народу!
Антон.
6.5 1943 года
Пирин».
Старуха долго вертела записку перед своими слабыми глазами, а потом испуганно произнесла:
— Не могу, дети, боюсь жандармов! Отдам я это письмо, а тебя схватят, сынок.
Антон поцеловал ей руку. Пора было уходить, а записку следовало доставить вовремя. Произойдет задержка — и все пойдет насмарку. Объясняй потом, что ты замышлял, да еще без разрешения, и что вышло из этого в конце концов...
— Бабушка, отдай письмо полицейскому и скажи, что тебя встретили на улице партизаны и, угрожая пистолетом, заставили взять записку. Хлеба и солонины не просили!
Старуха кивнула в знак согласия. Антон видел, что она и его так же боялась, как и жандармов. Он представил себе, как старуха пойдет по селу на ватных ногах, как выпрямится перед стоящим у околийского полицейского управления часовым и как проведут ее, трясущуюся от страха, к начальнику. Старуху станут обо всем подробно расспрашивать, а затем будут долго и внимательно читать письмо.
И вот когда они будут предупреждены, перед ними встанет простая задача: или поймать его, или убить. Но его задача еще проще: не дать себя поймать и уничтожить их начальника. Больше ничего. И так действовать до тех пор, пока те, кто считает себя всесильным и всевластным, не захлебнутся в своей собственной крови. Ничего, что здесь не ведут бои полки и дивизии. Но это тоже фронт, и его передний край проходит под крышами домов, через городские улицы и скверы. Сейчас ни в коем случае нельзя идти в городской сад и рисковать собой и своими друзьями. Достаточно впечатления, которое создается от его присутствия здесь. Если полицейские поверят, пусть окружают городской сад. И когда они будут убеждены, что поймают его, он ударит прямо в сердце.
Антон направился к центру города. Смеркалось, но еще можно было разглядеть, где удобнее всего сделать перебежку, где самый свободный путь к Пирину. Свободная дорога всегда привлекает, но никто не знает, какой иногда обманчивой она бывает...
— ...Возьмите, к примеру, Червения. Он светлый и чистый как солнце... — сказал комиссар Димо, говоря о моральном облике партизана.
— Да, ничего не скажешь! — заметил Ивайло. — Как взглянешь на него, так сразу и зажмуришься!..
— Вы не будете стрелять! — сказал Антон своим товарищам. — Мишел пойдет за мной, а ты, Петко, останешься на противоположной стороне тротуара! Действовать буду я! Ясно?
Приближались к тому самому часовому, к которому недавно подходила старушка. Часовой медленно и размеренно расхаживал перед входом в полицейское управление, не подозревая, кто проходил мимо него в этот момент.
Антон остановился за углом и огляделся. Подозрительного ничего не было. Мишел и Петко прошли чуть подальше и тоже встали. Антон посмотрел на гору Хамам. Она была темной и неприветливой, как и в его ученические годы... Ангелина! Она призналась тихо и робко, как серна. Вся она трепетала. И вдруг схватила его за руки и быстро поцеловала. От неожиданности он оттолкнул ее от себя и получил по вспыхнувшему лицу пощечину. Ее звон вновь послышался в его ушах. Нет! Это полицейские свистки, короткие, отрывистые и встревоженные. Антон обернулся, и лицо его запылало. По слабо освещенной улице мимо фонарей бежали полицейские в темно-синей форме, и, неизвестно почему, они неожиданно показались ему свернувшимися, тронутыми ржавчиной листьями, принесенными с гор внезапно налетевшей бурей, которая сметала их, разбрасывала и вновь собирала, чтобы унести из города.
При мысли о буре Антон ощутил запах озона. Значит, бабушка выполнила поручение. Сейчас надо следить за начальником и не упустить его. Антон лихорадочно соображал, где выбрать место для стрельбы на уже опустевшей улице, чтобы хорошо защититься от первых выстрелов часового, вооруженного автоматом. В этот момент он увидел, как из полицейского управления вышел полицейский офицер с аксельбантами, в накинутой на плечи пелерине. Присмотревшись, Антон узнал полицейского начальника. «Добрая встреча, господин! Ты у меня на мушке моего парабеллума!» Антон отошел немного в сторону, к распряженной тележке, выждал, когда уменьшится расстояние, и спокойно, не дрогнув, двинулся навстречу. Рука сжимала в кармане пистолет. «Буду стрелять только один раз. Не надо расходовать патроны...» Вспомнил, как кричал Пеца: «Противно стрелять во врага дважды! Одна пуля — и точка...»
— Папа!.. Папа!.. — зазвенел вдруг детский голосок. Девочка лет семи неожиданно пересекла улицу, пробежала мимо Антона и радостно бросилась к полицейскому. Тот наклонился, нежно погладил ее по волосикам, в которые была вплетена белая лента, и поцеловал девочку. Антон уже не мог ни остановиться, ни бежать назад, ибо от полицейского его отделяли всего несколько шагов. Юноше оставалось только нажать на спусковой крючок — и пуля устремилась бы в цель. А эта девочка?
— Во имя революции...
Полицейский поднял голову и выпрямился. Антон направил в его грудь пистолет. От неожиданности или от пронзающего насквозь взгляда этих дерзких голубых глаз полицейский будто окаменел.
Антон тоже смолк, так и не договорив до конца, какой приговор вынесен полицейскому от имени народа и революции. Антона остановил ужас в глазах маленькой девочки. Она лишь всхлипнула, но пальцы рук разжались, и кукла глухо ударилась о тротуар. Не отдавая себе отчета, Антон наклонился, поднял куклу и протянул девочке:
— Возьми!.. А ты, господин начальник, всю свою жизнь ставь свечи в благодарность этому ребенку! Не хотел бы я еще раз встретиться с тобой!
Антон спрятал пистолет и быстро зашагал прочь. Шаги юноши гулко, как выстрелы, раздавались по пустынной улице. А когда они стихли, кто-то крикнул:
— Господин начальник, к телефону!.. Господин начальник!..
Антон видел, как полицейский пошатнулся, прежде чем повернуть назад, а затем, освободившись от оцепенения, подал руку дочке, но она как-то испуганно отпрянула и прикрыла обеими ручонками свою куклу...
Антон и его друзья молча шагали по темной улице. Они не хотели, чтобы рассвет застиг их в поле. Спешили добраться до Меты, а там до Родоп рукой подать.
— Ну и что теперь? Сраму не оберешься! — проворчал в тишине Петко.
— Я отвечаю и за вас, и за все! Это мое дело! — сердито ответил Антон.
— Посмотрим! — не хотел отступать Петко. — Это борьба... Месть, понимаешь? Месть и смерть жандармам, полицейским и их агентам!..
— Случается, бай Петко! — вмешался Мишел. — Не так-то легко убить человека! — В его голосе слышалось радостное облегчение после пережитого страха и напряжения. — А ведь он нас не помилует, если встретит где-нибудь! — стоял на своем Петко.
— Не в этом суть!