Антон приподнялся, посмотрел на мертвенно-бледное лицо Петко, расстегнул ему рубашку и приложил ухо к груди. Может, сердце еще потихоньку бьется? Антон вспомнил, что Алешу ранило пятью пулями, но он продолжал ползти и вышел из окружения. Потом его подобрал Благо, но Алеша скончался у него на руках. Однако Петко был мертв. Антон понял это, ощутив холодную грудь товарища. Антон встал и быстро направился в лес. «Как нелепо умирать! А эти полицейские, избивающие людей до полусмерти, еще кичатся своей храбростью! Не понимают, что насилие лишь еще больше ожесточает народ!.. А Мишел? Где он может быть? Раз не прибыл на место сбора, значит, что-то его задержало, помешало ему...»
Антон остановился и осмотрелся по сторонам. Нет, Мишел не мог уйти в другом направлении: он хорошо знал эту заросшую тропу возле леса. Антон вновь зашагал вперед, думая лишь о товарище. «Не может быть, чтобы он погиб. Это невозможно!» В кустах пробежала лисица, вспорхнула испуганная птица. Можно ли не почувствовать присутствия человека? Комиссар Димо говорил: «Кто ищет, тот найдет...»
Антон опять остановился и прислушался. За черным стволом старой поваленной сосны кто-то учащенно дышал. Да, это был человек. Антон подал условный сигнал и, не дожидаясь отзыва, поспешил вперед.
— Товарищ Антон! — простонал Мишел, увидев своего командира.
Антон поднял на руки раненного в ногу Мишела и долго глядел во влажное от слез и сияющее от радости лицо юного партизана.
— Ведь не так уж и страшно было, правда?..
Глава четвертаяВОЛК
Антон остановился и прислушался. Дул легкий ветерок, который казался юноше холодным дыханием снежных вершин, величественно возвышавшихся вдали. Дорога шла вверх среди балканских сосен, тихо шумевших на ветру. Вдали, над Родопами, горизонт медленно отодвигался и расширялся, а здесь над головой Антона плыли низкие облака, и юноша с нетерпением ждал, когда они рассеются, чтобы лучше были видны окрестности. Ему все время хотелось присесть и передохнуть, но он опасался погони.
В душе Антона уже улегся страх от столкновения с внезапной засадой, — в какой уж раз за минувшую зиму ему пришлось пережить это! — но сердце еще учащенно билось.
«Ясно, что в селе есть предатель. Иначе откуда полиции стали известны место явки и пароль? И как это мне удалось спастись?» Он отчетливо припомнил все: и мокрое глинистое поле, и кустарник, и темный овраг, куда должен был прийти ятак. Шли они втроем друг за другом — Гецата, Чавдар и он. Ночь стояла светлая, как день. Предательски светила луна, и от фигур партизан по полю тянулись длинные тени. Они шли по меже, не подозревая никакой опасности. Антон шагал уверенно, держа в руках карабин: одно лишь легкое нажатие на спусковой крючок — и враг будет сражен огненным свинцом. Оставалось пройти около тридцати шагов до кривой вербы, названной людьми Божьей. Возле нее должна была состояться встреча. Будто что-то почувствовав, Гецата остановился, подождал немного и тихо подал условный сигнал. Со стороны вербы ответили точно, как было условлено. Все трое бодро тронулись вперед, и в это мгновение со всех сторон блеснули языки пламени из стволов автоматов. Гецата упал как подкошенный. Чавдар успел сделать два выстрела, а затем медленно опустился на землю. Антон залег в неглубокую ямку.
— Конец нам! — прошептал он и огляделся по сторонам. Его взгляд остановился на Чавдаре. Тот лежал неподвижно, широко раскинув руки и поджав под себя ногу. Гецата не стрелял.
«Ну и что теперь?» — подумал Антон. В этот момент напротив кто-то поднялся, за ним — второй. Юноша прижался ко дну спасительной ямки и стал напряженно вглядываться в лица противников. Один из них оказался уже знакомым Антону полицейским начальником, а рядом с ним дрожал, наверное, предатель. А предатель ли он? Антон знал искусство полицейского «говорить» с арестованными: он прошел через его руки.
Удивительно! Откуда только у человека берутся силы подавить в себе страх, чтобы с невероятной энергией бороться за жизнь? Карабин как-то сам собой подался вперед, и Антон, не отрывая взгляда от полицейского в темной шинели, прицелился. Тот в этот момент остановился возле Чавдара и сапогом пнул его руку.
Антон даже не услышал собственного выстрела, но ясно увидел, как полицейский отпрянул назад, инстинктивно поднес руки к лицу и рухнул навзничь. А юноша тем временем, вскочив на ноги, быстро побежал вниз. Он не помнил, как очутился в овраге. Слышал только доносившиеся выстрелы, крики и топот сапог... Преследуемый полицейскими, Антон не останавливался и вовремя успел выйти на единственную и еще свободную тропу в горы.
Стрельба становилась все реже и вскоре вообще затихла. Антон почувствовал, как вспотевшую спину охватывал холод. Надо было остановиться, перевести дыхание и оглядеться. Ему очень хотелось свернуть к Брезнице и обогреться возле теплого домашнего очага, но он не сделал этого. Антон то и дело поглядывал в сторону расположенного слева от него леса: если группа полицейских успела перевалить через вершину и спуститься к мельнице, то путь отхода для него будет закрыт.
Поднявшись высоко в горы от места засады, Антон присел отдохнуть. Он отчетливо вспомнил, как, неожиданно услышав выстрелы, упал на землю и, почувствовав боль, попытался проверить, не ранило ли его, как до него сквозь стрельбу донеслось распоряжение Гецаты: «Принять влево и назад!..»
И вот теперь, успокоившись и оценивая случившееся, юноша окончательно понял, что им руководил не страх, а скорее инстинкт самозащиты.
А товарищи? Мог ли он помочь им? Нет! Их сразило с первых же выстрелов. Теперь оставалось только одно — мстить за погибших. И когда придет победа, а она придет непременно, никто не поверит слезам преступников... Их будут судить везде — и на селе, и в городе...
Антон прислушался. Было тихо. Он мог еще немного отдохнуть.
Бай Михал... Нет, не может быть, чтобы за его помыслами скрывалось что-то нечистое. Но почему такими чужими показались тогда его слова?
— Почему говорят о народе как о чем-то целом? — запальчиво спрашивал бай Михал на одной из встреч. — Народ — это и полицейские, и сборщики налогов, и старосты, и попы, и учителя, и торговцы табаком, и бакалейщики, и министры, и фельдфебели, и подпоручики, и сторожа... Народ — это не единое целое. Народ — это не только те, кто окапывает табак на плантациях. А предатели? Ведь многие из них вершат черные дела, потому что убеждены в своей правоте! Кто, например, сможет разобраться в преступлениях капитана Николчева и осудить его? Никакой народный суд не сделает этого! Когда победим, будем вершить суд там, где нас застанет победа...
Бай Михал говорил о победе, а сам позволил этим людям, которых ненавидел и недооценивал, поймать и избить себя. Если б не избрали новый околийский комитет партии и его секретаря комиссара Димо, создалось бы очень тяжелое положение.
Антон встал, собираясь идти, но в этот момент где-то совсем близко раздались голоса. Юноша залег и вскоре увидел слева двух проходивших женщин. Значит, там была дорога... Антон прислушался и сразу разобрал их несложный разговор.
— ...Ничего не могла купить! Староста не дает записки, а без нее талоны ничего не значат!
— Ну а разве ты не слышала? Он привез с собой распутную женщину из Хисарски-бани. На ней всякие вещи, купленные без талонов. По вечерам, ни от кого не таясь, он ходит к ней.
— А кто она?
— Да новая учительница... А жена его горькими слезами заливается...
— Вот нагрянули бы ночью партизаны да и отсекли бы ему голову!
— Подожди, отсекут и ему голову. Не беспокойся... На днях из армии приезжал в отпуск мой сын. Он рассказывал, что головы уже летят одна за другой. Еще немного осталось ждать, дойдет очередь и до нашего...
Антон двинулся в путь. Он стал подниматься выше в горы, стараясь избегать встреч с возвращавшимися с полей крестьянами. Случайно услышанный разговор и все пережитое от внезапного столкновения с врагом вызывали рой мыслей. Антон вспомнил, как он с Гецатой посещал ремсистов в селах, вспомнил их вопросительные взгляды, обращенные к Гецате — секретарю околийской организации РМС. И сознание того, что Гецаты уже больше нет, отдавалось острой болью в сердце. Антон думал о том, как будут переживать товарищи, когда узнают, почему не состоялась встреча. Юноша испытывал страх за ребят, которых знал лишь в лицо, поскольку их имена держались в тайне. Ну а если ему и были известны некоторые имена, то он старался поскорее забыть их. Связь поддерживал с ними Гецата. А теперь?.. А вдруг Гецату ранило и его схватили полицейские? Антон знал, что от Гецаты в околийском полицейском управлении не добьются ни слова. Кто же теперь будет поддерживать связи? Кто займет место Гецаты как секретаря в этот трудный период? А что, если постигшая их беда окажется непоправимой? Сможет ли кто другой заменить Гецату?
Выходило, что Антон впервые оценивал своего друга. И его поражало, как сильно был перегружен Гецата. Рабочий-табачник, он с юных лет занимался организацией молодежи в селах. Его никто не обязывал. Он сам выбрал эту дорогу и был предан своему делу. Его личная судьба была неразрывно связана с судьбой народа... На место погибшего встанут другие! Незаменимых нет, не так ли? А правда ли это?.. После гибели Мануша в отряд пришли тридцать восемь новых партизан. Тридцать восемь бойцов заменили его. А смог ли кто из них или они все вместе по-настоящему заменить его? Где проходил Мануш, сразу налаживались связи с ятаками, оживлялась работа организаций. Он не только сам носил огонь в своем сердце, но и обладал способностью зажигать его в сердцах других. А Радко? Когда он погиб, его заменил Владо. Отряд вновь обрел командира, но операции прекратились. И так продолжалось до тех пор, пока из штаба не прислали нового человека. Выходит, бывают и незаменимые люди. Ведь каждый человек несет в себе что-то сугубо индивидуальное, неповторимое. Стоит ли тогда рассуждать о всеобщей заменимости? Заменит ли кто Гецату и его ум, сердце?..