— Атанасов, не бойся, убери свой пистолет, это я, Кара Мустафа! Ты не узнал меня?
Властной рукой Атанасов чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю лампы, и мрак исчез. Кара Мустафа сел напротив. Словно очнувшись от страшного сна, Атанасов, готовый ко всяким неожиданностям, спокойно проговорил:
— Добро пожаловать, Кара Мустафа! Ты знаешь, рука у меня быстрая — если б не узнал тебя, могло все кончиться плохо. В другой раз не делай так. Я официальный представитель власти, и ты, не скрываясь, можешь приходить ко мне в любое время.
— Верно, Атанасов, могу! И утром и вечером, всегда могу, но хочу вот так, чтобы никто не видел. Не люблю я людских глаз. Не приносят они добра, а творят только зло...
Закурили. Гость вынул лист плотной хорошей бумаги, неумело открыл авторучку с золотым пером и сказал:
— Напиши все о себе! Кто ты, где и когда работал. Просили. Особенно просили подробнее написать о том, как ты попал в органы государственной безопасности, кто тебя поддерживает и опекает, доверяют ли тебе коммунисты.
Атанасов едва сдержался, преодолевая вспыхнувший гнев. Он с трудом подавил желание скомандовать «Руки вверх!» и выстрелить в упор. Однако заставил себя улыбнуться и спросил:
— А что, если эта твоя бумага попадет не туда, куда следует? Ведь тогда ни тебя, ни меня уже никто не спасет и не защитит!
— Об этом не беспокойся! Кара Мустафа знает свое дело!..
Атанасов понимал, что ему необходимо как можно лучше сочинить свою автобиографию и особенно искусно описать жизненный путь до 9 Сентября. От того, насколько правдоподобно он нарисует картину своего «проникновения» в органы государственной безопасности, будет зависеть его дальнейшая работа во вражеском стане.
Колыхалось пламя керосиновой лампы, образуя на потолке бледное пятно в облаках табачного дыма. Где-то за нетопленой печкой трещал сверчок. Низкие свинцовые облака затянули небо. В комнате было мрачно.
«...В Рабочем союзе молодежи состоял с мая 1939 года, — писал Атанасов, — дважды арестовывался полицией, но ввиду отсутствия улик был освобожден. Вместе со мной в первый раз были схвачены девять, а во второй — двадцать семь человек...»
И он вспомнил тот счастливый случай: в околийском полицейском управлении на кухне работал его дядя — брат мачехи, которому удалось взять племянника на поруки. Уводя его из полицейского управления, дядя говорил назидательно:
— А ты будь осторожен! Прежде чем что-нибудь сделать, семь раз отмерь — один раз отрежь...
Лоб Атанасова покрылся крупными каплями пота.
«...В армии служил офицером. В органы госбезопасности попал случайно. Нынешний околийский начальник служил вместе со мной фельдшером: он коммунист, но придерживается более либеральных взглядов. Ему приходилось работать с незнакомыми и неопытными молодыми ребятами, и он пригласил меня к себе. Судя по всему, его кто-то поддерживает наверху, а кто — не знаю...»
Атанасов уже в который раз вспоминал о тех трудностях и невзгодах, которые ему пришлось пережить, будучи партизанским разведчиком. Он ясно представил себе тайные встречи и явки рядом со сторожевыми постами, которые он объезжал как дежурный офицер...
— Вот, готово, Кара Мустафа! Так много не писал, кажется, никогда. Но ты будь осторожен! Если продашь — несдобровать тебе. Под землей достану и застрелю как собаку!
— Ты золотой человек, Атанасов, и попомни мое слово: господь вознаградит тебя!
Кара Мустафа ушел. Атанасов с восхищением отметил, как ловко, совсем неслышно прошмыгнул его ночной гость мимо дома. Такого на мякине не проведешь!
Фотокарточка Атанасова была наклеена на его собственноручно написанную автобиографию. Это означало, что на него завели досье. Что конкретно замышляли господа за границей, мы еще не знали и могли только предполагать, но мы верили в свой успех. Однако никто из нас еще не представлял себе, как будет проходить начатая нами игра.
Однажды, через пять дней после того ночного визита, Атанасов зашел в кофейню на улице Солдатской. К нему неожиданно подсел Кара Мустафа, и опять вместо сахарина к кофе подали рахат-лукум. Мустафа начал разговор как-то доверчиво и дружелюбно:
— Поедем со мной на охоту, начальник. Серну я слышу далеко и не упущу ее.
— Спасибо, Кара Мустафа, ты скажи только когда, а я с удовольствием! Охотник я плохой, но стрелок отменный. Держу пари, что со ста шагов попаду из пистолета в куриное яйцо.
Кара Мустафа улыбнулся:
— Твоя профессия обязывает тебя быть хорошим стрелком, начальник. Ты можешь выиграть у меня пари!
— Не прибедняйся, ты тоже неплохой стрелок!
— Ну так что? Сообщить тебе особо или сам приедешь?
— Я часто бываю в ваших краях, но как мне узнать, что у тебя все готово? Ладно, передай с кем-нибудь — и я приеду.
В этот же день вечером Кара Мустафа вновь встретил своего «друга» Атанасова и сказал:
— Господин Стивенс, наш покровитель, хочет встретиться с тобой, Атанасов! Он просил передать, что ему о тебе все известно. Он благодарит тебя за то, что ты укрываешь отряд в своем районе около границы!
После этой встречи Атанасов рассказывал:
— В этот момент мне хотелось выстрелить в него и стрелять, стрелять... Меня словно палкой ударили по голове. Ноги сделались ватными, в глазах потемнело. Я готов был сквозь землю провалиться от стыда. Не так просто выдержать, когда враг принимает тебя за своего... Но как разведчик я испытывал удовлетворение при мысли, что у меня что-то получилось, что враг клюнул на приманку и мне удалось направить его по ложному пути. Ведь врага не так легко обмануть...
Полковник американской разведки Стивенс руководил всей подрывной деятельностью против Болгарии. Мы знали его, и у нас была даже его фотография. Он доставлял много хлопот нашим товарищам, и они хорошо изучили его возможности и методы работы. Лично мне всегда казалось, что свою грубую работу он компенсирует толстой мошной, а его методы — это результат недооценки нашей контрразведки. Решение Стивенса зачислить Атанасова в число своих агентов только потому, что тот был царским офицером, свидетельствовало о том, что этот полковник не имел никакого представления о наших сотрудниках, об их понимании долга, об их безграничной любви к родине и партии, об их самоотверженности и бескорыстии.
Спустя двое суток Кара Мустафа позвал к себе «своего» Атанасова. Провожая товарища на встречу, я сказал ему:
— Ничего не поделаешь, ты должен хорошо играть роль врага. — При этих моих словах Атанасов нахмурился, пытаясь принять грозный вид. — Иди к своему новому «другу», — старался шутить я. — А когда вернешься, мы погуляем с тобой... Я получил продовольственные карточки.
Мысль о том, как Атанасов должен вести игру с врагом дальше, не давала мне покоя. «Пусть он будет человеком на распутье, — думал я, — и пусть говорит: «Я не враг нынешней власти, просто я не терплю коммунистов, они не по душе мне. Главное, чтобы меня не схватили! Ведь я сделал не так уж мало для вас. Ну а если провалюсь, тогда конец всему!..»
Было очень странно и любопытно: они сидели друг против друга за пустым столом (кроме них, больше никого не было) и вот уже больше четверти часа болтали о разных мелочах, о погоде, делились впечатлениями об охоте прошлой зимой, а затем завели разговор о будущей.
Вошла, не закрывая лица, вдова брата Кара Мустафы — двадцатитрехлетняя красавица с пышной копной русых волос. Она внесла поднос с рюмками водки. Атанасов, хорошо знавший турецкие обычаи, опустил голову и отвернулся, чтобы не смотреть на нее. Хозяин, заметив это, ласково коснулся рукой его подбородка и сказал:
— Спасибо, ты настоящий, достойный друг! Правда, я предупредил женщин, что ко мне придет мужчина, для которого все открыто. Он — это все равно что я!
Вдова старательно прислуживала им и подолгу задерживалась в комнате. Было видно, что красавец Атанасов, загорелый, стройный и сильный, с длинными, точно грива у льва, волосами и живыми, горящими глазами, понравился ей.
— Атанасов, полковник Стивенс просил, чтобы ты через два дня прибыл к нему! — сказал вдруг Кара Мустафа, потягивая из рюмки.
Атанасов остолбенел:
— Я? За границу? Какая глупость! А если узнает начальство?.. Что тогда?
Готовый к такому обороту дела, Кара Мустафа ответил:
— Атанасов, Кара Мустафа знает все. Ты не беспокойся! Скажешь, что на двое суток уходишь со мной на охоту, и все шито-крыто. Я и его, того инспектора, да ты знаешь, о ком я говорю, тоже пригласил на охоту, но только в другой раз...
— Нет, пусть Стивенс сам приезжает! — возразил Атанасов, а сам прикинул: «Если они и вправду хотят выкрасть и уничтожить меня, то они могли бы без труда сделать это и здесь, на болгарской территории...»
— Атанасов, полковник — большой начальник. Он дал слово, что ты той же ночью возвратишься. Я тоже даю тебе слово. Значит, ты не должен бояться!
Атанасов остался ночевать в доме Кара Мустафы, Проснулся он рано, но хозяина уже не застал. На столе был приготовлен для него завтрак. «Эх, брат Атанасов! — подумал он про себя. — Ты теперь собой не распоряжаешься. Ты теперь человек Кара Мустафы и живешь под его покровительством...»
Около девяти часов утра Атанасов вихрем ворвался ко мне и на одном дыхании выпалил:
— Товарищ инспектор, я должен, просто обязан идти к Стивенсу, даже если с меня спустят там шкуру!.. Раз уж я взялся за это дело, надо его довести до конца...
Мы уже имели все основания арестовать Кара Мустафу. Нам удалось установить его явки, мы знали, что через него со Стивенсом связаны тринадцать человек, занятые сбором различной информации для полковника. Мы знали также и места дневок бандитов. За две недели наши сотрудники проделали такую работу, которой раньше хватило бы на целый год. Теперь всем стало ясно, почему нам не удавалось быстро ликвидировать эту банду: ведь ее члены хорошо законспирировались и умело действовали в условиях горной местности. Никто из нас тогда не предполагал, что бандиты могли так близко держаться возле наших товарищей. В Вылкоселе, например, они скрывались в доме красавицы вдовы брата Кара Мустафы, в двух шагах от общины.