Очень хотелось пить. Внизу шумела вода, но спускаться туда уже было опасно. Вяленое мясо «великого» партизанского интенданта давало себя знать.
Антон вынул хлеб и стал медленно жевать. И вдруг представил себе выражение лица полицейского начальника, когда тот узнал, что подвез на своей машине партизанского командира. Это развеселило юношу. Улыбаясь, он вспомнил, как сам злился на Страхила за то, что тот «оженил» его! Невольно Антон подумал о девушках, с которыми встречался на нелегальных собраниях. Но у них обычно был «такой деловой вид», как однажды сказал Димо, что их подчас никто серьезно и не воспринимал как женщин. «А почему? Не виноваты ли и мы в этом?» — с огорчением вздохнул юноша.
Вдали послышались голоса и шум шагов приближавшихся жандармов. Они что, входят в лес? Может, они собираются блокировать и прочесать все окрестности? А ведь Багрянов, выдержки из последней речи которого зачитывали на конференции, заявил: «Полиция и армия с сегодняшнего дня прекращают проводить карательные операции. Пусть подпольщики видят, что им не с кем воевать. Мы больше не сделаем ни одного выстрела в горах...» Представитель ЦК правильно предупреждал: «Им верить нельзя!» Шаги приближались. Может, жандармы пойдут лесом? Внезапно загремели выстрелы, и в следующий миг во все стороны полетели большие щепки из чудесной коры сосен. Из обнажившихся белых ран на стволах деревьев слезами потекла смола.
Антон достал пистолет и завернутые в носовой платок три магазина патронов. Похоже было, что он попал в окружение и вряд ли теперь сможет выбраться отсюда, если его обнаружат. И это те люди, которые от своего премьер-министра получили приказ не стрелять? Почему же тогда они палят? От страха, что ли? И зачем они здесь? Или действительно хотят уничтожить партизан, как и три года назад?..
Автоматные очереди и топот тяжелых шагов раздавались уже совсем рядом. Антон слышал, как пули с треском ударялись в многовековую сосну, в дупле которой он укрылся. Какой-то жандарм, сильно стуча сапогами по каменистому грунту, пробежал вниз буквально в десяти шагах от этой сосны и где-то уже внизу громко сказал:
— Господин поручик, ущелье тоже обстреляли!..
Внизу уже опускались сумерки. Время от времени их пронизывали трассирующие пули. После прочесывания местности жандармы куда-то скрылись.
Антон вылез из дупла. Дно его было мягким, как бархат. Затем юноша сел на траву и посмотрел наверх: там тихо покачивались сосновые ветки; звезды на небе начинало закрывать спускавшееся с гор лохматое облако, с белых скалистых вершин подул порывистый ветер.
Антону казалось, будто и горы не могут выносить жандармов. Их сдуло ветром, как сорванные с деревьев листья. Природа лишь к партизанам относилась как к своим, а потому укрывала их в густых лесах, щедро делилась своими дарами с первых летних дней и до первого снега, поила и обмывала водой раны патриотов.
В небе внезапно блеснула ослепительная молния, прогремел гром, и его раскатистое эхо отозвалось далеко в горах и ущельях. Звезды исчезли. Под порывами сильного ветра закачались кроны вековых сосен. Весь лес озарялся вспышками непрекращавшихся молний. Внизу, под деревьями, стояла тишина; сюда лишь временами долетали порывы ветра.
Прислонившись к сосне, Антон ощупал в кармане свой пистолет. В следующий миг очередная вспышка молнии заставила его плотно прижаться спиной к шероховатой коре дерева, на стволе которого чуть выше головы партизана белел след, оставленный пулей. Заметив его, Антон отковырял немного смолы и замазал рану на дереве.
Антону ничего не оставалось, как укрыться от непогоды в дупле. И когда он начал залезать в него, то неожиданно почувствовал, как его ноги уперлись во что-то хрупкое. Он наклонился и, пошарив рукой, нащупал крышку от какого-то глиняного сосуда. Антон встал на колени и продолжал осторожно разрывать мягкую землю. Вскоре у него в руках оказался треснувший и покрытый плесенью тяжелый глиняный сосуд.
От неожиданности у Антона перехватило дыхание. В голове промелькнули разные истории, правдоподобные и вымышленные, о найденных кладах, но он никогда и не предполагал, что ему удастся найти что-нибудь подобное. Не в силах сдерживать любопытство, Антон снял пиджак, положил его на землю и осторожно перевернул горшок вверх дном, однако из него ничего не высыпалось. Юноша даже постучал по нему, но все было напрасно. Тогда он сунул руку внутрь этого сосуда. Рука уткнулась во что-то липкое, в нос ударил запах оружейной смазки. Наконец с трудом он извлек какой-то сверток. Из него выпали на пиджак патроны, несколько яйцевидных гранат и наган. Все это было обильно смазано маслом. Видимо, хозяин заботливо берег свое оружие. «Кто же положил это сюда? — удивился Антон и тут же подумал: — Разве мало здесь происходило боев? Сколько борцов искали здесь убежища! А сколько из них погибло на этих скалах!»
Низко над землей огненными стрелами вспыхивали молнии, но они уже не беспокоили Антона. Напрягая воображение, он старался восстановить картину давно минувших событий. Да, в этих краях, под неистовым пиринским небом, не раз гремели выстрелы, внезапно вспыхивали пожары и языки пламени, извиваясь, ползли от Белишко до Неврокопска. В долине мычал оставленный на произвол судьбы скот. В деревнях рыдали женщины, плакали дети над трупами убитых матерей... А эта сосна все также стоит, как стояла и тогда. По-прежнему несет свои воды и уставшая Места, искрясь в лучах заходящего солнца.
А повстанцы отступали лесом. Вот они устали и присели отдохнуть под этой сосной, положив на скрещенные ноги винтовки. Рубашки на них порвались и пожелтели от пота. К грязным царвулям прилипли опавшие листья. Со слезами на глазах люди смотрели на бегущие в небе белые облака, и в их устремленных в небо взорах отражалась и горечь поражения восстания, и вера в будущую победу... Но вот они встали, поклонились горам, а затем начали долго и старательно смазывать оружие, чтобы спрятать его возле старой сосны...
Забравшись в дупло, Антон почувствовал сильную усталость, ему страшно хотелось спать. Уже сквозь сон ему вдруг привиделось, как внизу, на равнине, громко заиграли на волынках и свирелях, потом послышался бешеный топот плясавших до самозабвения солдат. Над селом Дыбницей клубился дым, на раскаленных печах жарили мясо и пекли хлеб... Затем внезапно стало тихо. По водной глади Месты поползли тени, потом они двинулись в сторону сел, окутывая все вокруг мраком...
Когда же наконец перестанут раздаваться выстрелы и топот тяжелых солдатских сапог? Когда исчезнет леденящий душу скрип виселиц? Наступит ли когда-нибудь покой?..
Перед взором Антона выросла фигура высокого крепкого человека. На восходе солнца он поднимается в горы, крепко прижав ладонь к простреленному плечу. Он с трудом добирается до старой сосны, чтобы немного отдохнуть. В его ушах все еще звучат крики полицейских около пруда в Добриниште: «Сдавайся, Иван! Разве ты не понимаешь, что окружен?!» Но Иван не из тех, кто готов сразу поднять руки. В ответ на вражеский огонь раздались шесть метких выстрелов из пистолета, и пять полицейских замертво упали на землю. Но вот образ этого повстанца исчезает, и вместо него Антон уже видит Козарева-Балкана, а за ним появляются и другие образы героев минувшего. Вот они встали на колени и начали рыть землю, чтобы достать спрятанное их отцами оружие. Вот они уже добрались до тайника и, взяв в руки винтовки, целуют их. Вооружившись, эти люди отправляются в путь во главе с Балканом. Среди них Антон видит и себя. Ему кажется, будто у него в руках та самая винтовка, с которой прошли повстанцы через пламя восстания 1923 года. С нею в тяжелое лето 1941 года ходил по партизанским тропам в Пирине и сам Козарев-Балкан.
Громко стучавшие капли дождя разбудили Антона. Снаружи завывал ветер, ослепительно вспыхивали молнии, а в дупле было сухо и даже уютно. Партизан решил переночевать в этом укрытии, чтобы с рассветом двинуться в путь.
Когда Антон проснулся, было уже светло. Лес и поляны, окутанные слабой дымкой тумана, весело купались в лучах утреннего солнца...
Вернувшись в отряд, Антон подробно рассказал товарищам о встрече с жандармами, о застигшей в лесу буре и, конечно, о найденном кладе. Партизаны слушали его с изумлением.
Больше всех обрадовался принесенному кладу комиссар Димо.
— Это оружие, Антон, дороже всех сокровищ, — сказал он с гордостью. — К нему никто не должен прикасаться! Этот наган, гранаты и патроны мы сдадим в музей Революции. Такой музей непременно будет у нас, попомни мое слово!
Глава седьмаяЛЮБОВЬ
Антон знал этот город. И когда закрывал глаза, то отчетливо видел улицу с двумя большими каштанами, городской сад, в глубине которого стояла бозаджийница албанца Спиро, а за нею находилось здание околийского управления с замшелой черепичной крышей. Жизнь юноши в городе не отличалась особым разнообразием, укладываясь в ограниченные рамки: дом — гимназия, дом — библиотека, столовая для бедняков... И все же ему было о чем вспомнить.
Он неожиданно представил себе, как толкался перед Хуклеви-Ханом в каждый базарный день, ожидая, когда ему привезут из села торбу с хлебом, вспомнил своих одноклассников из седьмого «Б» и короткие подпольные встречи, полные напряжения и риска. Все пережитые события всплывали в памяти одно за другим, будто кадры кинопленки.
Антон хорошо помнил свой город и его жителей. Здесь он впервые испытал то волнующее чувство, которое, кто знает почему, люди называют любовью. Он помнил, какое сильное впечатление произвела на него позировавшая перед объективом фотоаппарата красивая молодая женщина с вуалью на лице... Потом ему понравилась девушка, с грустью смотревшая из окна двухэтажного дома на идущих с базара людей. Со временем лица этих женщин стерлись в памяти, но пережитое чувство сохранилось в душе. А это было главное.
И вот теперь снова, в который раз, он входил в этот город. Юноша волновался от ожидавшей его неизвестности, но в то же время испытывал чувство гордости, что именно его, а ни кого другого послали с группой за врачом для спасения раненого Тимошкина.